Соберись

      Вокруг ревут болельщики. Они ожидали чего-то… Чуда, наверное. Как и я. И я его дождался. Пришло ко мне в твоём лице. Осторожно, словно охотящаяся за мышами кошка.       — Соберись, — тихо прошептал ты, толкнув меня в плечо. Это короткое слово до сих пор звучит у меня в ушах. Слово, заставившее меня сделать шаг и забросить этот чёртов мяч. И только благодаря этому слову наша команда смогла выиграть.       Тренер постоянно твердил нам: «Соберитесь!», и команде ничего не оставалось, кроме как послушаться его. А потом… потом мы просто выиграли. Суета разочарованных и разбитых американских болельщиков слилась с торжествующими криками ликующих русских, шумно сбегающих с трибун на площадку, будто в замедленной съёмке. Я тогда не мог нарадоваться на свою команду. Я гордился ею. Гордился, что я один из них. И каждый из ребят заслуживал должного уважения.       У меня тогда даже дыхание перехватило, я задыхался от собственных слёз. Мы победили. Выиграли матч против долбаных американцев. Им не помогла даже их «жёсткая» стратегия. Тогда-то ко мне подошёл ты, разогнал столпившихся вокруг меня репортёров под предлогом того, что на площадке у всех игроков слишком большой стресс.       И сейчас, когда я стою перед раздевалкой, в голове звучит то же слово: «соберись». Да, Белов, соберись и открой эту дверь. Чего тебе стоит это сделать? Ты мячи, как орешки, забрасываешь в кольцо, не боишься, а тут — перед какой-то раздевалкой, — у тебя колени дрожат.       — Соберись, — шепчу я, прикасаясь потными шершавыми пальцами к лакированной двери.       Наконец решаюсь. Осторожное движение, и противный скрип разносится эхом по большой пустой площадке. Все уже разошлись: и фанаты, и команда, решившая отметить победу как подобает чемпионам, и даже тренер, который всегда уходил последним, выключая свет.       Открываю дверь, и вижу там тебя, только что вышедшего из душа. Оценивающе дёргаю бровями и ухмыляюсь. На лбу выступила неприятная испарина, и я сглатываю. Достаточно громко, чтобы ты поинтересовался, всё ли со мной в порядке. Я молчу. Думаю, чтобы описать моё состояние не надо слов. Всё настолько сложно и глупо, что говорить не хочется.       «Соберись»       Это слово начинает меня раздражать. Оно звучит громче, когда я подхожу к тебе. С каждым следующим шагом. Останавливаюсь, когда чувствую, что ты смотришь на меня слишком серьёзно. Поднимаю голову и дёргаю уголками губ в тщетной попытке улыбнуться. Но получается как-то нелепо. Так непривычно. Я редко улыбаюсь. В основном, когда вижу успехи своей команды, их счастливые лица или… тебя.       Ты снова что-то спрашиваешь, но я не слышу. В голове громко и раздражающе пульсирует, колени чуть подрагивают, и я не могу это игнорировать. Дыхание перехватывает, как на матче, когда американцы потихоньку набирали обороты в игре. Но этого не хватило, чтобы одолеть нас. Нашу команду. Тебя, меня… Сборную СССР.       Позволяю себе осторожно прикоснуться к тебе, провести ладонью по твоим широким мускулистым плечам. Ты пристально смотришь на меня, ожидаешь какой-то реакции, но я молчу. Опускаю голову и тихо выдыхаю. Ты хочешь что-то сказать, и я это знаю. Знаю, потому что отлично понимаю тебя. Но зачем лишние фразы нелепым шёпотом, если действия говорят сами за себя. Зачем, если можно просто взять и сделать. Нужно только собраться.       «Соберись». В голове опять звучит это навязчивое слово. Отдаётся эхом среди других, уже ненужных, мыслей, и я поднимаю голову. Отрываюсь от созерцания твоего прекрасного тела и замираю, посмотрев в глаза. Они сейчас не выражают ничего, кроме непонимания и какой-то скрытой тревоги. Это даже в какой-то степени мило, и я опять позволяю себе улыбнуться, ведь обычно ты смотришь на всех с презрением, каким-то непонятным, отрешённым взглядом. Вечно серьёзным и оценивающим.       «В чём-то мы с тобой похожи», — думаю, прижимаясь к твоей широкой груди. Оба когда-то ставили себя выше других. Считали лучшими, могли выиграть в одиночку. Да, так было. Было, пока мы оба не поняли, что не можем без команды. Только с ребятами мы оба смогли победить, несмотря на личные проблемы.       «Соберись». Слово прозвучало так реалистично и громко, как будто кто-то стоящий рядом только что сказал его. И я повторил. Вымолвил одними губами, утыкаясь лбом тебе в плечо. Слишком тихо для меня и слишком громко для этой пустой комнаты. Да, соберись, Сергей. Соберись и сделай это. Всё же так просто, как закинуть мяч в корзину.       Короткий взгляд. Осторожный и совсем незначительный. Осторожное прикосновение моих обветренных губ к твоей нежной щеке, а потом — поцелуй. Какой-то слишком осторожный и нелепый для меня. Наверное, боюсь спугнуть, ведь кто я после этого? Кто я после поцелуя с мужчиной?       Отстраняюсь от твоих губ и жду реакции. Кривлю губы и замираю. «Ты точно мне врежешь», — опасаюсь, делая шаг назад. Но ты молчишь. Ничего не делаешь; вылупился на меня и переминаешь пальцами махровое полотенце на бёдрах. Наверное, перевариваешь всё, что сейчас произошло. А потом… Потом шагаешь ко мне сам и целуешь в губы.       Но нам же нельзя целоваться. Ни на людях, ни в одиночестве. Никогда. Потому что живём-то в СССР. И этого достаточно, чтобы взрослые мужчины не целовались. Но что или кто запретит нам общаться? Обниматься, делая вид, что дружим, прикасаться друг к другу или просто пожимать руки при встрече. Но только... будет ли нам этого достаточно?

* * *

      — Соберись! — где-то рядом звучит твой голос, и я оборачиваюсь. Ты и другие ребята из команды стоят, ожидая когда я введу мяч в игру. И у них, и у тренера ощущается боевой дух и игровой настрой, это видно по глазам. Резкое движение рукой, и мяч летит в центр площадки. Игра началась. И да, в ней можно выиграть, если собраться.