pain

Когда Пауло устаёт от постоянной боли во всём теле, мешающей спать ночами и нормально жить, он понимает, что пора. Пора повзрослеть и перестать равнодушно относиться к своему здоровью. Вдобавок к этому на поход к врачу его толкает мать, точнее, её усталые глаза и один и тот же вопрос, который она задаёт сыну слишком часто за последнюю неделю: «Опять боли?» А в ответ Пауло не смеет лгать. Нет даже смысла пробовать, потому что она, в конце концов, раскроет его. Тайное всегда становится явным, так ведь? На тренировках в Виново его — удивительно — отпускает. А дома ночью он просыпается от невыносимой боли в ребрах, словно его попросили побыть несколько часов грушей для битья за хорошие деньги. Или хорошенько отделали в драке за ночным клубом из-за чужой девчонки, на которую он как-то не так взглянул. В горле противно першит, и Пауло, не выдерживая, кашляет. Кашляет так надрывно, что в уголках глаз становится предательски мокро, кажется, лёгкие, а за ними и другие внутренности, вот-вот вывалятся через рот на белые простыни. Рука неосознанно в темноте нашаривает острый угол тумбочки, а на ней — сенсорный экран телефона. Яркий свет бьёт в глаза, заставляет резко зажмуриться и сквозь зубы прошипеть тихое «чёрт». Пауло набирает номер Анто и кусает костяшки пальцев, вслушиваясь в гудки и ожидая ответа на другой линии. В последний момент, когда палец тянется к кнопке «завершить», девушка отвечает, заставляя с губ Дибалы слететь облегчённый вздох. — Господи, Пауло, ты смотрел на часы? — голос Антонеллы сонный и немного злой, и Дибала, закрывая глаза и блаженно откидываясь на спинку кровати, может с лёгкостью представить её. Взлохмаченные тёмные волосы, завязанные в небрежный хвост или косу; тонкая лямка майки, сползшая с плеча; заспанные глаза, которыми она обязательно взглянет на часы и ответит за него: — Пять утра! — Ты можешь приехать? — Пауло прикрывает глаза, надеясь на положительный ответ без лишних вопросов. В ответ Анто долго молчит, а потом со вздохом произносит: — Сейчас буду. Она приезжает удивительно быстро, и Пауло прекрасно понимает почему — в пять утра люди ещё спят. Дибала молча встречает её у двери, смазано целует в щёку и, потирая шею, уходит вглубь дома. Антонелла стягивает с плеч длинное пальто сливочного света, вешает его на крючок и, пытаясь глазами проследить за Пауло, толкает в правый рукав шапку с шарфом. Он шумит на кухне, хлопает дверцами холодильника и шкафов, что-то доставая с полок. — Зачем позвонил? — Анто подходит бесшумно, легко подхватывает открытую бутылку красного вина и наливает алкоголь в бокалы, стоящие рядом. — Соскучился, — Дибала пожимает плечами и, откладывая нож, разворачивается к девушке. Ему кажется, что с момента их последней встречи Анто похорошела. В глазах горит тот же огонёк, который он в них разглядел ещё в родной Аргентине; на щеках вновь лёгкий румянец, а с губ не сходит улыбка. Видимо небольшой отдых от бесконечных конфликтов с Пауло пошёл ей на пользу. — Что? Серьёзно? — Антонелла улыбается, сдерживаясь, чтобы не залиться хохотом, и отправляет себе в рот кусочек яблока, лежащей на влажной тарелке, а потом невнятно произносит: — Ты же вроде как хотел сделать перерыв в наших отношениях. — Перехотел, — Дибала отворачивается и принимается нарезать сыр тонкими ломтиками. — Знаешь, всё, что происходит сейчас, напоминает мне свидание, — Антонелла заходит за его спину, кладя руки на лопатки и устраивая свой подбородок на его плече. — Вино, фрукты, сыр… — Тогда закрой глаза и попробуй представить ночной Париж. Я даже могу попробовать признаться тебе в любви на французском, — Пауло улыбается, продолжая нарезать сыр. — Je t’aime. Произношение у Дибалы просто отвратительное. Настолько, что если бы на месте Анто стояла коренная француженка с характерными для неё высокими скулами, то она бы тут же сбежала. А Антонелла смеётся так искренне и беззаботно, утыкаясь лбом ему в плечо, что у Пауло колит где-то в сердце и улыбка сама собой появляется на лице. Он разворачивается к девушке, слегка пихает её и наигранно обиженным голосом добавляет: «Не смейся». — Ты похож на ребёнка, — Кавальери тянется рукой к бокалу вина, обхватывая его своими тонкими пальчиками с отвратительно ярким цветом лака, и делает глоток. — Кажется, я знаю человека, чьи слова ты сейчас повторила, — Пауло тоже подхватывает свой бокал, попутно отправляя себе в рот кусочек отрезанного сыра и представляет перед собой Миралема. Его вечно нахмуренные брови, усталый и недовольный тон голоса и глаза, полные немого упрёка. Он повторял это слишком часто: когда Пауло глупо шутил, обижался по пустякам на кого-то из ребят, ляпал что-то ненужное в интервью. В ответ Дибала кривил губы, обижался и спешил поскорее избавиться от общества Пьянича. Правда, потом первый шёл на контакт. А Миралем усмехался, покачивал головой и все время повторял: «Расслабься», похлопывая по плечу. Пауло мотает головой и старается выскользнуть из омута мыслей. Он поворачивает голову в сторону и замечает успевшую от него отойти Антонеллу, включающую телевизор. Она отвлекается, словно почувствовав на себе взгляд молодого человека; смотрит долго, изучает, а потом добродушно улыбается и тянет руку к тарелке за яблоком. Они стоят в тишине, нарушаемой лишь весёлым голосом ведущего утренней программы и щелчками-уведомлениями, раздающимися от айфона Анто. Дибала чувствует, как в горле снова противно першит, и сердце бешено колотится в груди, будто ещё чуть-чуть и обязательно выпрыгнет. Бокал вина выпадает из резко ослабевшей руки и со звоном разбивается о кафельный пол. Перед глазами всё темнеет и расплывается, обеспокоенный голос Анто сливается со звоном бьющегося стекла, раздающимся в ушах. Он не помнит, каким образом оказывается в ванной комнате, как вода плещет ему в лицо, как Антонелла натягивает на его плечи пальто и выталкивает на улицу. Она что-то говорит Пауло, но он не может разобрать ни единого её слова. Голова раскалывается, и всё тело ломит так, будто он был больным, лишившимся своего яда. И перед тем как утонуть в кромешной тьме, Пауло вспоминает Миралема.

***

Дибала просыпается от мерзкого писка возле уха и запаха медикаментов. Он чувствует, как его руку сжимает чья-то другая, и быстро догадывается, кому она принадлежит. Антонелла сидит рядом на стуле и нервно покусывает нижнюю губу. Её глаза, под которыми залегли тени, смотрят в окно, но взгляд такой пустой и безжизненный, что Пауло на минуту задаётся вопросом, а не умер ли он вообще. Не умер, потому что тогда бы не чувствовал дуновения ветра из приоткрытого окна палаты, колышущего волосы. А ещё: если бы он умер, то возле кровати сидела бы мама, и беззвучно рыдала, укрывая лицо в ладонях или платке. Пауло выдыхает и зовёт Анто. — Господи, как же ты меня напугал, — девушка поднимается со стула и наклоняется к лицу Дибалы, целуя в уголок губ и крепче сжимая его руку в своей. — Что с тобой произошло? Доктор сказал, что это якобы последствия перенапряжения на тренировках. — Долго я спал? — Пауло игнорирует её вопрос, слегка приподнимается на локтях и оглядывается по сторонам. — Два часа, может больше. Как ты себя чувствуешь? Я так испугалась, — Антонелла вымучено улыбается и, кажется, чуть не плачет. — Всё нормально, не волнуйся, — Дибала вытягивает руку, приобнимает её за плечо и прижимает к груди. Тёплые ладони девушки обнимают Пауло за шею, голова ложится на плечо, а пушистые волосы Анто щекочут шею и щёку. Она что-то шепчет ему на ухо и роняет солёные слёзы на белую ткань футболки, мелко содрогаясь всем телом. В палату заходит мужчина средних лет в синем халате с бумажками и ручкой, и Антонелла быстро утирает с лица разводы потёкшей туши и слёзы, садится на стул и тихо здоровается. Доктор кивает в ответ и переводит взгляд на Пауло, а затем вновь обращается к Анто: — Вы не оставите нас? — Да, конечно. Она быстро поднимается и, подхватив сумку и телефон, выходит за дверь. Доктор растягивает губы в сухой улыбке, переводит взгляд на Пауло и присаживается на освободившийся стул. — Как ваше самочувствие? — мужчина смотрит на экраны приборов и делает какие-то пометки в бумажках. Он слегка щурится от проблесков солнечных лучей сквозь тонкие разрезы жалюзи и по несколько раз проговаривает одни и те же показания. Пауло хмурится, замирает и прислушивается к своему телу, а затем быстро произносит: — Всё в полном порядке, просто я в последнее время мало отдыхаю. Доктор, наконец, отвлекается от бумажек и кривит губы в лёгкой самодовольной улыбке. — Но ведь такие приступы с вами происходят довольно часто, не так ли? В ответ Дибала молчит, разглядывая стены палаты и стараясь игнорировать слова мужчины. — Что ж… У меня есть новость для вас, — доктор откладывает ручку и планшетку с прикреплёнными бумагами к ней на тумбу возле кровати. — У вас появился соулмейт. — Кто? Слово кажется таким знакомым, наверное, он слышал его раньше. Дибала не может понять, радоваться ему или нет. Ведь если это Анто, то проблем не будет. Они давно знакомы и знают друг друга как свои пять пальцев. Но… что делать, если это не она? — Родственная душа. Что, никогда не слышали о таком? — в голосе доктора слышно сожаление, и Пауло от этого только страшнее. — Это может быть моя девушка? — Дибала опускает голову и крепко зажмуривается, надеясь на положительный ответ, а ещё лучше на то, что доктор сейчас встанет, рассмеётся и скажет, что всё это — полная чушь. Но нет. — Если бы это была ваша девушка, то вела бы она себя по-другому. У разных людей это проявляется по-разному, понимаете? У одних на запястьях татуировки с именем родственной души, другие различают определённые цвета. Вы вот чувствуете боль, когда ваш соулмейт далеко, значит, он или она будут чувствовать то же самое рядом с вами. Всё просто.  — А есть шанс найти эту родственную душу? — Конечно, не всё так безнадёжно, как вы думаете. По всему телу чёрными змеями расползаются слепой страх и тревога, в голову лезут опасные мысли, и Пауло становится по-настоящему страшно. Что делать? Как сказать Анто? Где искать родственную душу? Доктор не замолкает ни на минуту, а всё говорит и говорит. Рассказывает ненужную статистику, ободряет, молчит и снова говорит. Пауло чувствует, как его начинает подташнивать от беспрерывного потока информации, и перед глазами всё расплывается. Он не замечает ухода мужчины, его тихого: «Отдыхайте» и громкого хлопка двери из-за сквозняка. Через несколько минут Пауло чувствует аромат духов Антонеллы и переводит свой взгляд на девушку. — Доктор мне всё рассказал, Пауло. Голос Кавальери звучит так тихо и бесцветно, что становится мерзко и хочется крикнуть, чтоб она говорила громче, увереннее. Потому что, в конце концов, не ей поставили такой «диагноз». Но от слов Анто становится легче, будто Пауло позволили вдохнуть полной грудью после долгого времени. Наверное, легче только оттого, что ему самому не пришлось всё объяснять, подбирать какие-то слова, когда в голове пусто и нет желания что-либо делать. Пауло чувствует себя самым трусливым человеком во всём мире, желающим сбежать туда, где его никогда не найдут, и ничего не может с этим поделать.

***

В Виново боль утихает, и Пауло почти полноценен, если бы никуда не исчезнувшие из головы мысли о новых приступах за его пределами. Боль могла уйти из тела, но отголоски воспоминаний о ней никуда бы не делись, даже если бы она пропала навсегда. Пауло чувствует себя так, будто ныряет в океан спокойствия, когда заезжает на территорию, и думает об Антонелле именно здесь, потому что это единственное место, где он может сосредоточиться на чём-то другом. Антонелла звонит ему один-два раза в неделю, её голос полон той же отвратительной бесцветности, как и тогда в больнице, но Пауло не замечает этого. Осознание накрывает его только по приезду на тренировку, и он не считает нужным заострять на такой мелочи внимание. Более того, Анто кажется ему глупой, раз вздумала винить его в произошедшем. Он не виноват. Пауло думает об этом каждый день, плохо соображая дома, и лучше — в Виново. Ему будет хорошо и без неё. Пауло внушает себе правдивость этой строчки настолько сильно, что к концу недели верит в неё почти так же свято и безоговорочно, как в Бога. Ему действительно есть на кого положиться, и он не чувствует беспокойства за себя. Может, потому что у этого кого-то голос звучит так уверенно, что все мысли вылетают из головы? Тренировки измеряют часами и минутами, Пауло же измеряет их количеством произнесенных слов в свою сторону и довольствуется малым даже в те дни, когда они почти ничего не говорят друг другу. С Миралемом здорово не только разговаривать, но и молчать, и каждый раз, окунаясь в одну на двоих тишину, Пауло ловит себя на ощущении гармонии внутри. Ему ни с кем раньше так не было хорошо. Вместе с пришедшей гармонией появляется работоспособность и усердие, вместе с вдруг возникшими чувствами к Миралему, прорастающими внутри — приходит второе дыхание, и мысли о поиске родственной души откладываются на второй план. Он не нуждается ни в ком, кроме Миралема — спасении, заключённом для него в этом человеке. Антонелла больше не звонит. Порой, когда они особенно сильно сталкиваются друг с другом во время борьбы за мяч, Пауло прошибает волна неконтролируемого опьяняющего чувства, странной эмоции, от которой он чуть ли не дрожит, и это заставляет его провоцировать Миралема сильнее. У него будто бы темнеет в глазах, но не от боли, как это нередко бывает за пределами Виново, а от эгоистичного желания быть с этим человеком, выбивающим из его лёгких весь воздух одним присутствием. Пауло запрокидывает голову назад, смотрит в глаза напротив и совершенно не видит тени, изредка пробегающей по красивому лицу. Так же, как и не видит ни плотно сведённых к переносице бровей, ни сжатых в одну линию губ, ни трясущихся рук и побелевших пальцев, которыми Миралем цепляется за его футболку. Миралему, кажется, что он вот-вот упадет в бессилии, потому и тянет Пауло назад за своим тяжёлым телом, крепко вцепившись в ткань. Он думает, что рядом с Дибалой будто бы находится под гидравлическим прессом, вжимающим его в землю. Давление высокое, дыхание сиплое, а кровь ни на минуту не перестает громко стучать в ушах, и шанс, что она вот-вот хлынет, неизбежен. Если бы не спасительный звук свистка, еле долетающий до шума в черепной коробке, оповещающий о конце тренировки. Странно, но стоит ему выехать за пределы Виново, как боль исчезает, место её занимает усталость, будто бы он работал вдвое больше положенного.

***

Пауло поднимается ранним утром от нестерпимой боли, находящейся почти в каждой клетке его тела, измученного постоянным вспышками приступов с промежутком в несколько часов. Ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание, пока доберётся до кухни, щупая стену. Глаза затмевает плотная пелена, и Пауло готов выть от собственной беспомощности. Он знает, что ему нужно в Виново, в пристанище спокойствия, но тело ломит так сильно, что разум затмевает. Пауло летит в бездонную пучину, протягивающую к нему свои когтистые лапы, и повторяет, как мантру, имя Миралема. На минуту это отрезвляет. Или вспышка очередной порции боли проходит. Он не хочет раздумывать над этим. Дыхание восстанавливается, влага, выступившая на ресницах секундой позже, высыхает. Горло сушит, и он залпом выпивает стакан холодной воды, а вместе с ним — таблетку обезболивающего препарата, отдающую на языке горечью. Завтракает Пауло наскоро сделанными бутербродами да пару глотками чёрного кофе (который, кстати, выходит у него хуже, чем обычно). Таблетка медленно начинает действовать, и боль утихает, но он словно возвращается в начало пути: мысли о случившемся не дают ему покоя. Дома он мечется из крайности в крайность, пока настенные часы не показывают ему долгожданных десяти часов утра.

***

В Виново он приезжает раньше всех и там, желая найти спокойствие, не находит ничего. Он мечется по пустой раздевалке в полнейшем одиночестве и почти готов лезть на стену потому, что от приезда на базу ничего не меняется. Пауло за следующие полчаса успевает пролистать всю новостную ленту в телефоне, заглянуть в Инстаграм и несколько раз подняться с места, чтобы размять затёкшие мышцы. Когда двери распахиваются и в раздевалку заходит Миралем, разговаривающий с кем-то по телефону, то Дибала старается скрыть слишком радостную улыбку, чтобы не заставить Пьянича некорректно подумать о себе. Он располагается возле шкафчика со своим номером, бросая на Пауло взгляд и слабо улыбаясь ему. Дибала улыбается в ответ и опускает голову, разглядывая пол. В тишине он чувствует, как медленно по всему телу расползается спокойствие, и боль отступает, позволяя облегчённо выдохнуть. — С тобой что-то происходит в последнее время, — Миралем не смотрит на него, снимая с себя свитер, и если бы они не были одни в раздевалке, то Пауло бы подумал, что обращается он к кому-то другому. — Это так заметно? Миралем кивает. — Я чувствую боль по всему телу, Мира, и только здесь я могу расслабиться. — Что именно тебя беспокоит? Миралем подсаживается к нему, так и не сняв до конца свитер, и легко морщит нос, преодолевая барьер и щупая внутри себя силу противостоять нарастающей боли, кольнувшей его в кончики пальцев. — Утром — суставы, но я не знаю, что последует за этим. Пауло выглядит таким обречённым, что у Миралема щемит сердце. Невидимый болевой барьер становится более ощутимым, когда Пьянич пододвигается к нему плотнее. Он сидит рядом с Пауло несколько секунд, а затем делает одно резкое движение и усаживается напротив него, кладя свои ладони тому на колени. Миралем чувствует неприятное покалывание и слабую боль, которая, словно по венам, как кровь, ползёт выше и медленно обхватывает всё тело. Пьянич поднимает глаза на лицо Пауло и клянётся сам себе, что мальчишка выглядит расслабленно, а не так напряжённо, как минутой ранее. Миралем не замечает, как его руки начинает слегка потряхивать, а вдоль позвоночника пробегает неприятный холодок. Внутри зарождается дикое желание плюнуть на Пауло, на тренировку, на весь белый свет и рвануть домой, попутно забрав Эдина из школы. Пьянич мотает головой и резко поднимается, отходя от Дибалы на несколько шагов. — Нет, прости, я не могу тебе помочь. Пауло вздрагивает и открывает прикрытые глаза, чтобы недоумевающе посмотреть на спину Миралема. Он вдруг вспоминает слова врача в больнице, потерянный взгляд и голос Антонеллы, дрожащие руки Пьянича и, наконец, он всё понимает. У него в голове всего лишь один вопрос, который почему-то он не спешит задавать. За плечами у Миралема полноценная семья, а боли в пределах тренировочной базы он сумеет вытерпеть. Но эгоистичное всепоглощающее чувство быть с этим человеком побеждает внутри Пауло. И Дибала даже слова находит, чтобы оправдать свой выбор — одному ему просто не справиться. — Что ты чувствуешь? — кажется, вопрос совершенно глупый, потому что ответ очевиден, но Пауло поднимается, обходит Миралема и становится напротив, стараясь заглянуть тому в глаза. — Боль, — Миралем не врёт, и Пауло это видит, потому что от мимолётного прикосновения к плечу по лицу Пьянича пробегает тень неприязни. Дибала обхватывает шею Миралема, притягивает его к себе как можно ближе и теснее, боясь, что сейчас его просто оттолкнут и бросят одного бороться со своими ночными страданиями. Он чувствует, как судорожно дышит Пьянич, пытаясь совладать со своими эмоциями, и слышит биение его сердца, затаив дыхание. — Как думаешь, мы справимся? В ответ Миралем накрывает губы Пауло своими, и в тишине раздевалки один чувствует прилив желаемого успокоения, а другой — тупую боль, разливающуюся по всему телу. Они оба думают, что справятся.