***
Владимир Петрович действительно приходил каждый день. Однажды, придя и застав своего ученика спящим, он аккуратно взял стул, на этот раз, не зацепив железную ножку кровати и не создав лишний шум, сел рядом с больничной койкой, переложил раскрытую и лежащую на груди Белова книгу на прикроватную тумбу. И заметил, что во сне Сашка покрылся потом, закусил нижнюю губу, его веки подрагивали, а дыхание становилось все более тяжелым и прерывистым. Неосознанно, для собственного удобства, Гаранжин положил свою левую руку на руку Белова, а правой потянулся к левому плечу Сашки, едва касаясь, пытаясь разбудить. На аккуратное, невесомое прикосновение, Саша отреагировал тихим стоном, дыхание сбилось окончательно, Белов приоткрыл рот и пытался закинуть голову назад. Глядя на него, Владимир Петрович испугался, решил, что Саше снова больно или же снится какой-то кошмар, он резко схватил Белова за сильные, напряженные плечи и дернул вверх и чуть на себя, заставляя того оторвать верхнюю часть корпуса от кровати и приподняться, слегка наклоняясь в сторону своего тренера. Распахнув глаза, Александр не сразу понял, где он, кто он и почему так противно пищат медицинские приборы. Увидев перед своим лицом, постепенно обретающее четкость, лицо Гаранжина, он испытал такую смесь стыда, неловкости и желания «провалиться сквозь землю», что не знал, куда смотреть. Он судорожно скользил взглядом по лицу тренера, видя сосредоточенные глаза напротив, явно анализирующие поведение и состояние Белова, залегшую между бровей складку, обратил внимание на то, что под глазами у него снова появились мешки, а руки Владимира Петровича все еще сжимали Сашкино тело как в тисках. Саша понимал, что скрывать свое состояние от человека, который прожил побольше его, не являлось удачной идеей, поэтому он остановил свой взгляд на глазах тренера, ожидая, пока последний сам сделает свои выводы. Положение было выгодное в его ситуации, — от того что Гаранжин развернул его полубоком, одеяло опутало нижнюю часть тела в несколько оборотов, скрыв тем самым самое главное доказательство состояния Белова. — Ну, Сан Саныч, раз вам такие сны снятся, значит, уже идете на поправку, — наконец сказал тренер, в знак поддержки, он похлопал ученика по плечу, улыбнулся и подмигнул. Гаранжин сделал правильные выводы, все понял, и спокойно обыграл ситуацию так, будто ничего «такого» не случилось, и вообще, со всеми бывает. — Я зайду к тебе вечерком, Сань. Отдыхай пока еще, — по-отечески взлохматил и без того растрепанные и слегка влажные волосы Белова, Владимир Петрович встал и пошел в направлении двери. Саша был готов проклинать эту чертову палату сколько угодно раз. Сначала тот разговор, который не должен быть здесь, в этой стране, в этой комнате три на четыре, а теперь еще и Гаранжин, наверняка считающий его каким-то извращенцем. Он тут вроде как в больнице лежит. Ну и что, что уже четыре дня он чувствует себя лучше, чем в самом начале приезда, — в больнице люди болеют, рыдают и стонут от боли, а не захлебываются слюной, не сбивают дыхание и не пытаются придумать оправдание собственному стояку, глядя в ошалевшие глаза тренера. Белов откинулся на спину и вперил глаза в, уже успевший стать родным, потолок. Все как в тот самый злополучный день. Он снова чуть все не испортил. А Владимир Петрович вновь решил все спокойно. По-взрослому. На самом деле, Саша и не знал, какую реакцию он ждал от своего тренера. Он видел в его глазах сначала переживание и испуг, наблюдал, как эти эмоции постепенно переходят в понимание происходящего. Он понимал, что не в стиле Владимира Петровича требовать каких-либо объяснений, он всегда нейтрально и не заинтересованно относился к личным взаимоотношениям игроков на площадке, если это не шло в ущерб командной игре. Саша видел, что Гаранжин часто закрывал глаза на то, что Сергей Белов и Модестас Паулаускас на ранних этапах совместных тренировок сидели в дальнем углу зала, тихо разговаривая между собой, а в иной раз вообще пропускали тренировку. Пару раз Саша, вместе с Ваней Едешко и Алжаном перебрасывался по этому поводу несколькими словами, дескать «кто мы такие, чтобы профессионалы удостаивали нас честью тренироваться вместе». Потом, правда, отношения в команде заметно потеплели. И Модестас, и Сергей, относились к Саньке, да и к остальным, как к равным себе. Если бы Владимир Петрович потребовал каких-то объяснений, Саша бы их не нашел. Он ведь даже себе не мог объяснить, почему ему снились пляж, море, горячий песок и не менее горячий Гаранжин.***
Почему-то только в самолете, возвращаясь обратно, в СССР, Саша вспомнил про то, что, оказывается, он сделал предложение своей девушке. Ощущалось, словно это было еще в прошлой жизни. До Америки, до обморока, до того, как его тренер узнал о том, что он болен. Сейчас он понимал, что «забирай», сказанное Саше в отношении его первой выигранной медали, он бы сказал в адрес другого человека. Белову казалось, что он готов подарить своему тренеру абсолютно все свои медали и посвятить каждый заброшенный им мяч. Постепенно до него доходило, что его «взрослое» уважение к Гаранжину, переросло во что-то куда более сложное, тяжелое и сладкое. Осознание это далось невыносимо трудно, примерно за день до отъезда обратно в СССР. Оно прошибло его электрическим током, когда после душа, он задержал взгляд на себе в зеркале и понял, что безумно бы хотел увидеть в нем очертания тела своего тренера, обхватившего его за накаченные плечи и упиравшегося лбом в то место, где заканчивается шея и начинается спина. Он так явственно почувствовал дыхание за своей спиной, дыхание на своей коже, что вздрогнул и… все понял. Земля не ушла из-под ног, дыхание не остановилось, лишь слегка участилось, и Белов было подумал, что у него вновь начался приступ. Но открутив кран с холодной водой, и окунув голову под спасительные охлаждающие струи, он понял, что, видимо, в его наступившем состоянии учащенное сердцебиение, сбитое дыхание — это нормально. А вот то, что он только что признался себе, что он… влюбился в мужчину, его пугало. Он всегда считался именно с собственными чувствами. В школе он очень уважал поэзию классиков про любовь. Учителя души в нем не чаяли — «очень милый, добрый и чувствительный мальчик». Но в тот же момент, этот чувствительный мальчик никогда не упускал возможности ввязаться в драку, если хоть кто-либо пытался над ним издеваться. Рост и сила были на его стороне, поэтому вскоре таких смельчаков становилось все меньше, и потом и не стало вообще. И с Сашей Свешниковой он познакомился еще в последних классах школы, и общались они очень долго, прежде чем он решил, что она — подходящая кандидатура на роль его девушки. И что же теперь? Он готов отменить свадьбу, перечеркнуть столько лет близкого общения, из-за того, что влюблен в своего тренера. За столько лет общения, Саша стала для него кем-то вроде очень близкой подруги или такой желанной в детстве младшей сестры. Он не понимал, что за чертовщина происходит с ним в отношении Гаранжина, но то, что к Саше он относиться, как прежде, уже не сможет, и то, что она заслуживает, чтобы с ней поговорили и объяснили, Белов обдумывает, понимает и принимает в самолете. Вновь по-взрослому.***
Объяснение в душе происходит быстро, громко и больно, как и для Свешниковой, так и для самого Сашки. Белов не был готов к тому, что Саша ворвется так внезапно и потребует объяснений. Да, он понимал, что объясняться возле стен ЗАГСа, видя Сашу в белом платье, которое он сам ей и привез, он не сможет. Поэтому выпалил все жестко и быстро, не став слушать какие-либо попытки Саши попросить объяснений. А потом она сама резко ворвалась к нему в душ. Лезла в душу. Пыталась давить на его эмоции. Он признался ей в своей болезни. Как ему кажется, это меньшее из двух зол. На данный момент, чувства на пределе, — Белов не спал несколько ночей до, тренировался пару часов со штангами, пока сам Гаранжин его не выгнал в душ. Саша ушла, обидевшись, разозлившись еще больше. Белов задумался на несколько секунд, когда «что ты мне врешь, у тебя кроме штанги никого» долетело до него сквозь шум воды, и понял, что ничего не расскажет Саше. Что так будет лучше. Ведь в своих запутанных мыслях, в активной борьбе чувств и разума, он еще не понял, на чью сторону он встанет. Он слышал, как она хлопнула дверью. Слышал ее удаляющиеся злые шаги. Скатившись вдоль стены душевой, Белов обхватил себя руками за колени, подтянув их к подбородку, положил на них голову и стал прислушиваться к шуму в раздевалке. Он слышал, как одновременно со всеми попрощались Модестас и Сергей, как через пару минут за ними вышли еще несколько человек, слышал, как Ванька и Жан, заглянув к нему в душ, спросили: «Сань, тебя ждать?» На что он крикнул им свое громкое «Нет!», надеясь, что оно прозвучало как обычно, а не голосом побитой собаки, если бы она вообще умела говорить. Он все сидел и думал, незаметно для себя задев кран с горячей водой и практически выключив ее. Он все сидел и думал, а сверху на него лилась мощным потоком ледяная вода. Он не услышал, как открылась дверь в душевую. Как спокойными, мягкими шагами Владимир Петрович прошел до дальней душевой кабины со словами: «Вот черти, воду им за собой не закрыть». И застыл, увидев перед собой сжавшегося на полу Александра Белова, вздрагивающего от каждой особенно крупной капли воды. — Ты чего, Сань, по больнице соскучился? Ты смотри, у нас тут условия еще жестче. Белов подумал, что у него глюки. Но голос Гаранжина ощущался так явно, а взгляд Саши упирался прямо в спортивные кроссовки тренера так, что он быстро поднял глаза вверх, вновь наткнувшись на знакомое, обеспокоенное выражение глаз. — Ты меня, Сан Саныч, не пугай так. Чего сидишь, небось, еще и воду холодную выкрутил? — Гаранжин был без привычной олимпийки, в обыкновенной черной футболке, и на пробу протянул руку под струю душа, — да ты совсем очумел, Санька! Истинное возмущение тренера, почему-то, заставило Белова улыбнуться и продолжать молча наблюдать за его дальнейшими действиями. Он не понимал, отчего на душе сейчас было так тепло, ему не нужна теплая вода, чтобы согреться, хватает только этого обеспокоенного взгляда карих глаз. Владимир Петрович, наступив носком одной ноги на пятку другой, затем повторив эти же действия с другой ногой, освободился от кроссовок, сделал еще пару шагов вперед уже босыми ногами по ледяной воде, выкрутил кран с горячей водой, и немного уменьшил холодную, чтобы напор не был таким сильным. Потянул Сашу за плечи вверх, вынуждая вытянуться во весь рост напротив своего тренера. — Заболеть я тебе не позволю, даже не надейся. Кто у меня играть-то будет? Эти два балбеса по ночам под дождем бегают, а потом «ВладимПетрович, мы посидим сегодня, а то сопли ручьем? Обещаем, завтра за всю команду отработаем», а глаза у обоих горят, как у мальчишек совсем, что я, слепой что ли. Да кто вы и есть то? Мальчишки и есть, — Гаранжин двигался еще ближе к Белову, так, что теперь воды ему избежать не удастся, брал мочалку и мыло, лежащие на разделяющей перегородке, и начинал растирать заледеневшее тело своего ученика, — ты-то парень вроде неглупый. Неужели не понимаешь, что в этих ваших ледяных душах намного больше вреда, чем пользы? — Владимир Петрович… — Белов несколько секунд не мог никак сориентироваться, все происходило слишком быстро, он чувствовал, как сильные руки проходятся по его мускулистым плечам, по шее и груди, без нежности, с усердием растирая мышцы, возвращая циркуляцию крови в нормальное состояние, — я бы и сам мог бы, сам… Вы же, Владимир Петрович, вы… намокните. — Повернись. На лбу выступал пот, стекающий по вискам и ниже, лицо покраснело от усердия и теплого пара, а черная футболка практически полностью намокла, выгодно облепляя тренированное тело Гаранжина. Саша залип на капельке воды чуть левее носогубной складки тренера и на небольшом облачке мыльной пены на щеке, которое, скорее всего, там оказалось, когда наставник вытирал пот, мешающий ему видеть. Смотреть ниже, на изящную, для мужчины, шею тренера, на размах ключиц, что видны за вырезом футболки, а уж тем более на часто вздымающуюся грудь и заметные кубики пресса, Белов себе запретил, иначе может переклинить окончательно. Он и так стоит, на этот раз, не в выгодном для себя положении, полностью обнаженный перед одетым мужчиной. — Повернись, — повторил Владимир Петрович, желая растереть шею и лопатки ученика, и поскорее покончить с этой вакханалией, — Сашка, ты чего, не отогрелся еще? — Владимир Петрович, у вас тут… — Саша коснулся правой щеки своего тренера, в намерении убрать оттуда мыльную пену, но прикоснувшись, незаметно для себя задержал руку намного дольше дозволенного, большим пальцем стирая уже несуществующую пену со скулы. Гаранжин прикрыл на мгновение глаза, громко выдохнул, отступил на большой шаг назад, разрывая прикосновение и выходя из теплых, обволакивающих клубов пара, вкладывая во все еще протянутую руку Саньки, мочалку. — Ты, Саш, дальше сам наверно справишься, чего я тут с тобой…взрослый же уже, — с паузами, опустив взгляд в пол, проговорил Владимир Петрович, поднимая свои кроссовки и шлепая мокрыми босыми ногами по плиточному полу. Взрослый.… Какой он, к чертям, взрослый? Ощутив противный холод с момента ухода тренера, Белов вывернул посильнее кран с горячей водой и принялся самостоятельно растирать уже разогретые мышцы, проводя по одному и тому же месту, скорее машинально, и глядя в противоположную стену. Он все испортил…***
Когда Саша узнал, что они всей командой едут в Грузию на свадьбу сестры Михаила Коркия, он был безумно удивлен. Ведь еще недавно были разговоры об ужесточенных тренировках, — Терещенко перед ними ходил взад-вперед, распинался и брызгал слюной. А теперь оказывается, что Гаранжин, чтобы не терять ни игроков, ни времени, решил свозить всю сборную в Грузию. Как было сказано, «что мы, не найдем, где потренироваться?» Пейзажи завораживали своей красотой. Ранее Белов никогда не бывал в таких местах. Ребятам дали совсем немного времени побродить по окрестностям, а вскоре все были созваны к праздничному столу. Кто бы что ни говорил, но время у них было ограничено. Не на экскурсию же приехали, в самом деле. Слушая тост Владимира Петровича, Сашка не мог сдержать улыбки. Было видно, что тренер говорит искренно и про «прекрасного брата» невесты, и про нее саму. Когда ему принесли, как понял сам Саша, что-то наподобие бараньего рога, Ваня одобрительно замычал, и вся сборная тоже подняла все свои стаканы. По взгляду Гаранжина, который он успел бросить на всю команду разом, они поняли, что напиться им сегодня не удастся. Но у Саши, Жана и Вани Едешко были свои планы на одну бутылку, стоящую прямо на краю стола, по левую руку от Жана. Они успели припрятать ее в ближайших кустах, прежде чем всей сборной пошли играть в футбол. Ну как играть, так скорее, побаловаться. — Па-ап, пап, я тоже хочу, — смотря, как огромные молодые парни бегают по сооруженной площадке с мячом, протянул маленький Шура Гаранжин, дергая отца за рукав. Белов, пробегавший в этот момент мимо, за улетевшим в аут мячом, услышав просьбу своего тезки, обратился к Владимиру Петровичу: — Если вы разрешите, я могу его на плечи посадить, — дружелюбно улыбаясь ребенку, предложил Саня, — а, боец, что скажешь? Видя радостный блеск в глазах ребенка и его умоляющий взгляд, направленный в сторону своего отца, Саша понял, что Владимир Петрович не сможет отказать младшему Гаранжину. — Ну, раз тебе сами предложили, то грех отказываться, — Гаранжин ответил Белову той же дружелюбной улыбкой, вставая с места, — давай я тебе помогу, сынок. Санька присел, чтобы тренеру было удобнее сажать на него сына, потом, аккуратно придерживая Шуру за ноги, поднялся, и вновь улыбнулся, слыша радостный, заливистый смех ребенка на его плечах. С мячом в руках и с сыном Гаранжина на плечах, Белов возвращался в игру, думая про себя, что теперь Владимир Петрович будет на него смотреть чаще, ведь он отвечает за его ребенка. — А тебя как зовут? — послышался радостный голос прямо возле уха. — Александр Александрович, — в шутку, с деловитой серьезностью ответил Белов, поднимая голову, и щуря один глаз от слепящего солнца, посмотрел на мальца с улыбкой. — Круто! Меня тоже Александр Владимирович. Саша не сдержал заливистого смеха, и побежал быстрее отбирать мяч, чтобы после передать его Шурке, радостно щурящемуся от слепящего солнца и теплого дуновения ветерка. После того, как они набегались и все стали возвращаться к столу, или же к пляскам, Саша, Ваня и Жан, вспомнили про свою заначку и побрели прямо искать место, где можно было бы посидеть. Наткнувшись на берег какой-то неширокой речушки с темной водой, они радостно воскликнули и уместились вдоль, свешивая ноги с крутого обрыва. — Ну что, за сестру Мишки! Она у него офигенная, — проговорил Ваня и, отпив из горла пару глотков, передал бутылку следующему. — Да-а, вот бы нам всем так, всей командой погулять на свадьбе каждого — вот здорового бы было! — продолжал восклицать Едешко, пока Алжан передавал бутылку Белову. — Кстати! — подал голос Жан, — Санька, у тебя ж свадьба была? А мы и не отметили! — Да не было никакой свадьбы, — пробормотал Белов, отлипнув от бутылки, впрочем, тут же прилепившись вновь, — помните, Сашка в раздевалку забегала? Она хотела поговорить, узнать, в чем причина, ну, я ей и рассказал. Про болезнь. — А она чего? Не поняла? — задал вопрос Ваня. — Поняла. Даже помириться пыталась. Что-то там про три секунды говорила, а я… Я не могу… — Саша прерывался на небольшие паузы, делая глотки еще и еще, — не могу с ней так. Парни солидарно промолчали, — в их взглядах читались и поддержка, и сожаление. Они не пытались забрать у Сани бутылку, а последний, в свою очередь, уже вошел во вкус. Белов понял, что уже и не помнит, когда он последний раз мог позволить себе выпить. Тяжелые изнуряющие ежедневные тренировки, игры с американцами, а потом и время, проведенное в больнице, практически не оставляли Саше свободных дней на банальное «расслабиться». Он отдал бутылку парням, когда там осталось чуть меньше одной трети, и когда в голове у него уже все изрядно кружилось. Он ведь толком и не поел за столом.***
— Стоять! Именно сейчас Ваня и Алжан поняли, что дотащить практически «в стельку» пьяного Александра Белова — центрального игрока сборной СССР, между прочим, — у них не получилось. Прямо из-за тех кустов, за которыми они прятали бутылку, появился их тренер, Владимир Петрович Гаранжин, собственной персоной. — Я вас не видел за столом после игры. Отбой был час назад. Где вас носило? — пока еще Гаранжин говорил спокойно, видимо, не рассмотрел всю плачевность состояния одного из лучших игроков сборной. Сашка, который практически всю дорогу спал, еле волоча ноги и облокачиваясь на плечи своих товарищей, больно резво среагировал на голос тренера, резко поднимая голову, и, чертыхаясь от того, что это движение было уж слишком «резко». — Влади-имир Петро-ович! А мы вот тут за Машкину… упс, то есть Мишкину сестру пили, — радостно воскликнул Белов, — за счастье молоды-ы-ых! По взгляду Гаранжина Иван и Алжан поняли, что зря они вообще затеяли эту авантюру. Им хотелось закинуть Белова на плечо, предварительно закрыв ему чем-нибудь рот, и позорно убежать от гнева «начальства». — Так, понятно, — на удивление, голос тренера был жестким, но спокойным, — вы идите, ребята. А его оставьте мне. Я сам доведу это пьяное чудо до комнаты. Парни лишь сглотнули, пожелали тренеру спокойной ночи, и, в знак поддержки, хлопнули Саньку по плечам, шепнув: «Держись!» Александр Белов, — пока все еще центральный игрок сборной СССР, — пытался удержаться на своих двоих. Надо признаться, стоять на месте ровно у него почти получалось. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Саша поднял глаза, напустив на себя жалостливый вид, и с обреченной интонацией спросил: — Выпорите? — Надо бы, — согласно кивнул Гаранжин и сложил руки на груди, видя, как Саша невольно задержал дыхание, — но это не мои методы. Пойдем, сядем. Позвал, но помогать не стал. И со стороны стоял и наблюдал, как Саша Белов послушно пытается дойти до застольной скамейки. Надо похвалить, дойти-то, он дошел, но вот сел мимо, аккурат рядышком и, не растерявшись, обреченно облокотился спиной об скамью, сделав вид, что так и задумывал. Гаранжин выдохнул, и, подтянув брюки, чтобы не оттягивать колени, приземлился рядом со своим горе-учеником. Саша доверчиво положил голову ему на плечо, вдыхая еле сохранившийся к концу дня аромат парфюма тренера, смешенный с его собственным запахом. Был уже поздний вечер, на улице становилось зябко. Саша сидел рядом со своим тренером, и думал, что мог бы и уснуть так, если бы не холод. Спустя секунд пятнадцать, он начал вполне ощутимо дрожать. Владимир Петрович аккуратно снял с себя пиджак и накинул его на замерзшего Саньку. — Вечно-то ты мерзнешь, Саня. — А вы всегда оказываетесь рядом, чтобы согреть меня, — удовлетворенно проурчал Белов, кутаясь в уютный пиджак тренера. — Ну, это же не может длиться вечно, — проговорил Гаранжин, наклоняя голову и кладя ее поверх Сашиной, лежащей на его плече. — Почему нет? — Послушай, Саня, я… — начал было Гаранжин, но Саша прервал его своим: «тссс» и поудобнее завозился на плече тренера. — Давайте лучше помолчим. Вы только посмотрите, как тут красиво. Я последний раз был так без ума от природы, когда маленьким ездил на море. Там было так тепло и солнечно. Я очень любил плескаться в волнах. Они были совсем слабыми и неопасными, но мама все равно переживала. А я радовался. Бегал по пляжу с утра и до вечера…. А вы были на море, Владимир Петрович? — свою вдохновленную речь Саша вдруг резко прервал вопросом. Гаранжин лишь помотал головой, скользя ею по лохматой Санькиной шевелюре. — Как это, не были? Никогда-никогда? — Санька удивился шепотом, словно маленький ребенок, — Владимир Петрович, хотите, я вас отвезу на море? Когда американцев выиграем. Сразу же поедем. Можем и Шурку взять. Саша не видел, как Гаранжин горько улыбнулся и ничего не сказал. Вместо этого, он выпрямился, поднялся на ноги и протянул руку Белову, предлагая помощь: — Пойдем, провожу тебя до твоей кровати. А то заблудишься — здесь комнат-то много. Саня послушно подал руку, хотя уходить ему совершенно не хотелось. Он поднялся, но руку тренера не отпустил и сам повел его туда, где предположительно должны находиться кровати. Их разговор странно отрезвляюще подействовал на Белова, и шел он практически ровно, споткнувшись всего пару раз. Гаранжин шел прямо за ним, ловя и поддерживая своего ученика каждый раз, когда тот норовил упасть. Найдя последнюю незанятую кровать в комнате с Ваней, Зурабом, Алжаном и Мишей, которая стояла в дальнем углу рядом с окном, Саша, только взглянув на нее, понял, насколько сильно он устал за этот день. — Владимир Петрович, не уходите, — прошептал Белов в темноте, на ощупь пробираясь к своей кровати, ведя за руку за собой тренера, — полежите со мной, пока я не усну. Я плохо засыпаю в незнакомых местах. Они оба прекрасно знали, что это маленькая ложь. У обоих еще свежи в памяти воспоминания о том, насколько «плохо» Саше спалось в больнице. Но Гаранжин не стал ни спорить, ни возражать, прошел за Беловым до его кровати и лег на самый краешек, на спину, шепнув Саше: — Только недолго. Услышав сонное «угу», он прикрыл глаза и стал прислушиваться к возне Белова на другой стороне кровати. Сама койка была полутороспальная, но для двух взрослых мужчин все равно, довольно тесная, поэтому Белов лег на бок лицом к тренеру, уткнувшись носом ему в волосы, и аккуратно сполз ниже, устроившись прямо на плече Гаранжина, лицом зарывшись под воротничок рубашки, в теплую шею тренера. Оба так и уснули и проспали до самого утра. Благо, натренированное на ранний подъем тело Гаранжина, позволило им избежать неловких объяснений друг с другом и с товарищами по команде, спящими в этой же комнате. Владимир Петрович аккуратно поднялся, потянулся и пошел на выход из комнаты. Умывшись и переодевшись, он объявил утреннюю тренировку всем членам команды. На удивление хорошо проспавшийся за такое малое количество времени Сашка, стоя на общем построении в шеренге, довольно улыбался и смотрел на ярко светившее солнце, радостно смеялся над всякими глупостями вместе с Ваней, а потом задорно, вместе со всеми побежал за упряжкой лошадей, в которой сидел его тренер.***
Настал день Х. Начало олимпийских игр в Мюнхене. Перед поездкой, еще за несколько дней Александр Белов собрал все необходимое, и остаток дней ходил по окрестностям парков по вечерам (как было рекомендовано врачами), а дни же напролет проводил в зале со штангами. Пару раз он натыкался на Гаранжина, сидящего посредине трибун баскетбольного зала и что-то пишущего в своей блокнот, но подойти к нему Белов так и не решился. Он понимал, что сейчас лезть к тренеру со своими разговорами бессмысленно, — надо дождаться результатов Олимпиады. У них у всех сейчас огромное количество хлопот. Погода в Олимпийском городке, да и в самом Мюнхене, была отличной, по мнению Саши, — солнце, которое периодически, то показывалось, то пряталось за облаками, не слепило, но ощутимо грело, а легкий ветерок настраивал на уверенность. Встретившись с Сашей взглядом, выходя из автобуса, Белову немного стало стыдно. Он понимал, что не хочет терять Свешникову как друга, но объяснить главную причину их разрыва он ей не мог. Конечно же, дело не в болезни. Александр вообще в последнее время пытается о ней не думать, — у него есть мысли поважнее, такие как его родная команда, победа на Олимпийских играх и Гаранжин, в конце концов. После того, как тренер позволил ему уснуть рядом с собой, Саша не находил себе места, в любое свободное время строя догадки и делая предположения, которые всегда обрывались резким Сашиным, «да ну, бред какой-то!» Спустя десять дней Олимпиады, они уже были победителями четвертьфинала. Белову, да и вообще всей сборной, с трудом верилось, что прошла только одна четвертая часть игры, и что впереди еще, в лучшем случае, два матча. Они чувствовали себя морально и физически истощенными. И Саша Белов ни за что бы ни отказался сейчас от пары недель отдыха. Единственное, что действительно вдохновляло, — они все-таки здесь, и все-таки побеждают. Пусть нога Сереги опять еле держится, и он ходит всегда и везде рядом с Паулаускасом, опираясь на беспрекословно подставленное плечо. Пусть у него и случались приступы пару раз, — они были такими несущественными, что не стоили внимания ни Севвы, ни Владимира Петровича. У них был всего час до отбоя. Завтра предстояло играть с Кубинцами. Полуфинал. Звучит так пафосно. Саша понимал, что времени остается немного. И он решил пойти сейчас и поговорить с тренером. Он чувствовал в себе страх и тревогу, знал, что даже обыкновенное общение с Гаранжиным наедине сможет вернуть его состояние в нормальное русло. Посмеявшись над Серегой и Модестасом, которые притянули к себе для фото низенького доктора Севву, который на их фоне выглядел дошкольником, он пошагал за Владимиром Петровичем. Тренер распрощался со своим помощником, который пошел разбираться с документацией на завтрашний матч, а сам направился в собственный номер. Белов пошел за ним. Догнав Гаранжина прямо возле дверей его номера, Саня окликнул его: — ВладимПетрович, у вас есть минутка? — Белов остановился напротив своего тренера, заглядывая тому в глаза. — У вас что-то случилось, Сань? Ты знаешь, я так устал, — выдохнул Гаранжин, — мне бы одному побыть. — Так я вам не помешаю, — серьезно ответил Саша, делая важное выражение лица, — я просто рядышком посижу, можно? — Зачем? — Хочется. — Ну, раз хочется, — с усмешкой повторил Гаранжин, как будто это был аргумент года, — отчего ж не посидеть. Санька довольно улыбнулся и протолкнул Гаранжина спиной в проем номера, заходя следом и закрывая дверь. В комнате было сумрачно, за окнами начинало потихоньку темнеть, но предметы мебели все еще отчетливо виднелись в небольшом отельском номере. Вдруг вспомнилось, что в Грузии тогда было намного темнее. Белов помог снять тренеру куртку, и, скинув с себя кроссовки и олимпийку, пошагал следом в большую и, на удивление, практически пустую комнату. В ней стоял маленький телевизор и кресло почти у самого окна. За телевизором, вдоль стены, стоял какой-то небольшой комод со всякой мелочью, которую Саша не стал рассматривать. — Ты, может, чай хочешь? Кофе? — Нет, спасибо, я же обещал не мешать, — почему-то прошептал Белов, которому не хотелось портить момент громкими разговорами. Заметив, что Владимир Петрович сел в единственное в комнате кресло, откинув голову на спинку и прикрыв от усталости глаза, Саша понял, насколько этот человек выглядит уставшим. Он тратит на них время и силы, он неустанно повторяет о том, что верит в их победу, и что необходимо, чтобы они и сами поверили. Белов вспомнил, какие красивые глаза у Гаранжина, когда в них сияет радость и гордость. Глаза тренера — это вообще целый мир. Даже когда они усталые, разозленные или серьезные, они все равно прекрасны. Саша тихо опустился рядом с креслом тренера, оперевшись спиной на его ноги, и откинул голову тому на колени, уставившись взглядом в потолок. Тишину нарушали только голоса людей, слабо доносившиеся с улицы. — Саня, — позвал своего ученика Владимир Петрович. Саша не ответил, только сильнее запрокинул голову, встречаясь взглядом с глазами тренера, которые, не моргая, смотрели на него. — Сань, ты ведь взрослый мальчик, ты все понимаешь, — начал разговор Гаранжин, а Белов заметил за собой, что не может сделать ни вдоха, ни выдоха, — понимаешь, Сань, то, что происходит тут, и происходило в Грузии… это все от перенапряжения. Мы тут все на нервах с этими американцами, с этими Олимпиадами, черт их возьми. На вас такая ответственность висит в связи с этими играми, меня все время в комитете дергают. Всем же только победители нужны, Сань, понимаешь? То, что мы тут пашем беспрерывно, никого не волнует. Им либо победа, либо вечное порицание. Ты понимаешь, Сань? — Гаранжин говорил тихим, усталым голосом, с короткими паузами, полушепотом, с хриплыми нотками, неосознанно, то перебирая прядки волос Белова, то вообще зарываясь пальцами в шевелюру, — мы просто устали, Сан Саныч. Ты видишь во мне отцовскую поддержку, — это неправильно, я тебе уже говорил, что у меня не получится быть всегда рядом, когда тебе плохо. Не привыкай. — Это вы сейчас кого убеждаете, — меня или себя? — шея у Сашки затекла, и он перевернулся, встав на колени перед, все так же сидевшим в кресле тренером, и положил голову на сложенные друг на дружку руки на коленях Гаранжина, вновь поднимая заинтересованный взгляд на Владимира Петровича, — А что, если я уже привык к вам, и отвыкать не хочу? — упрямо спросил Белов. — Саня, — в глазах Гаранжина Саня видел просьбу не продолжать — не усложнять все еще сильнее. — Вы не правы насчет отца, ВладимПетрович, — тихо прошептал Белов, закрыв глаза, и осознав, что лучше момента он не найдет — сейчас, когда оба переживают об предстоящих играх, сейчас, когда чувства и эмоции на пределе, сейчас, когда глаза вот-вот начнут слезиться, — я…. У меня все серьезно, Владимир Петрович. По-взрослому. Белову показалось, что даже голоса на улице прекратили свой повседневный говор. Он слышал, как стучало его сердце в груди, ожидая слов Гаранжина, как тогда — в больнице, он ждал своего диагноза. Саше было страшно открыть свои глаза и посмотреть в глаза тренеру. Он только что признался во «взрослых» чувствах, а глаза открыть боится — ребенок. Он выдохнул — в груди защемило. Мысленно Саня взмолился: «Лишь бы не приступ!» Вдох. Выдох. Александр Белов сосчитал про себя до трех и распахнул свои ярко-зеленые, как сигналы светофора, глаза. Владимир Петрович, казалось, так и не изменил своего положения, пока внутри Саши была настоящая буря. Саша поднял голову с колен тренера, а после и начал подниматься на ноги, кладя руки на подлокотники по обе стороны от Гаранжина, наклоняясь к нему близко-близко, глаза-в-глаза. — Скажите мне, — прошептал Белов, которого уже совсем повело от такой близости с любимым тренером, — скажите, иначе у меня сердце из груди… ВладимПетрович… — Саня, пойми… — К дьяволу, — Белов не удержался, руки дрожали, дыхание сбилось к чертовой матери, сердце готово вот-вот выпрыгнуть, он чувствовал явную нехватку воздуха. Саша неловко ткнулся губами в тонкие, сухие губы тренера. Белов не знал, как надо целовать мужчину. Он просто скользил губами по губам, переходя на подбородок, и вновь возвращаясь ко рту мужчины. Щетина тренера терлась об чувствительные губы, словно наждачка, но Саня дурел от этого ощущения. Владимир Петрович не отвечал, лишь еще несколько секунд позволял Сане касаться своими губами его, опаляя тяжелым, горячим дыханием. Мягко отстраняя Белова, он наблюдал, как парень, пробежавшись мимолетно языком по своим губам, закусил нижнюю и открыл глаза, ожидая своего приговора. — Иди, Саша, — тяжело прохрипел Гаранжин, видя, как резко потухли глаза центрального игрока, — иди. Белов не дышал. Он отстранился, с трудом поднялся на ноги. Последний раз посмотрел на тренера, сползшего в кресле практически в лежачее положение, и, закрыв лицо руками, резко и жестко провел по нему мозолистыми ладонями, после чего практически бегом побежал прочь, словно с места преступления.***
Игра с Кубинцами шла долго и тяжело. В какой-то момент Александр Белов думал, что все, это — конец. Дошли до полуфинала, — молодцы, а теперь собирайте свои вещи и езжайте домой. Счет очень долго держался не в пользу сборной СССР, и в один момент ребята уже отчаялись. Еще и Владимир Петрович сидел всю игру и смотрел в одну точку, никак не реагируя на попытки игроков достучаться до него. Грешным делом Саша уже подумал, что это все из-за вчерашнего вечера, но потом быстро выкинул эти мысли из головы. «Что за бред, еще бы он из-за этого стал команду подводить». Но время шло, и в один момент ребята поняли, что сейчас решающий момент — если они соберутся, настроятся и во втором тайме отыграются, то все — впереди только американцы, а там и победа не за горами. Кажется, Сергей попытался выстроить какую-то тактику, подходящую для всех, но, неожиданно даже для самого себя, Санька предложил играть так, будто на тренировке. В случае если они проиграют, им не будет ни позора, ни жалости, а просто тренер укажет на их ошибки и попросит сыграть заново. «Покажем им настоящий баскетбол!» И на удивление, это действительно сработало. Со счетом 67:61 в пользу сборной СССР, команда советских игроков вышла в финал. В раздевалке было тихо. Слышалось только шуршание одежды, да шум воды в душевой. Наконец, придя в себя, Владимир Петрович поинтересовался, как прошла игра. Паулаускас ответил ему с недоумением на лице, не понимая, что происходит с их тренером. Саше и самому хотелось бы узнать, спросить, извиниться, если уж дело и правда в самом Белове. Но как обычно, в самый неподходящий момент в раздевалку зашел Севва со словами: — Саня Белов, ты мне еще нужен — давление померить. Выходя вслед за командным врачом, Саня обернулся и встретился с тяжелым, прожигающим насквозь взглядом тренера.***
Сильно переволновавшись за Зураба и Мишу, вся команда испытала невероятное облегчение, когда эти двое вернулись. Потихоньку вся эта вакханалия с захватчиками начала рассеиваться. А когда вернулся и Модестас Паулаускас, собственной персоной, у сборной и вообще появилась надежда на то, что еще не все потеряно. Главное, все игроки в сборе, — Серега Белов просто светился от счастья, когда увидел приближающегося Паулаускаса. Санька наблюдал за ними и понимал, что все эти люди вокруг для них совершенно лишние. И он никак не мог понять, как они смогли к этому так легко прийти. Со стороны выглядело так, словно они знают друг друга десятки лет, любят друг друга и заботятся. Саша смотрел на них и невольно завидовал, ведь он так спокойно, размеренно и по-взрослому никогда не сможет. Он если и делает, то все порывами и рывками, необдуманные, мимолетные решения, приходящие к нему в голову, еще ни разу не привели ни к чему хорошему. Слова Григория Митрофановича сбили только-только появляющийся боевой настрой. Сидя и смотря в экран небольшого телевизора, ребята понимали, что происходит. Это ужасные и страшные вещи. Но никому из них не пришло в голову то, что из-за всего происходящего руководство спортивного комитета решит вывести их по-тихому из игры. — Играть в такой ситуации преступно. Сегодня на пресс-конференции будет сделано официальное заявление…. Собирайте вещи. Признаться честно, Александр Белов уже было поверил, что это действительно конец. Хотя ему совершенно не хотелось так думать. Что может быть хуже, чем отобрать даже шанс? Кто бы что ни говорил, а он подсознанием чувствовал, что все могло закончиться в их пользу. — Парни, а у меня все потихоньку складывается, — начал Сергей Белов, и все заинтересованно на него перевели свои взгляды, — помните, когда Саше плохо стало — деньги дала не федерация, — у Гаранжина сын больной, вы знаете, он деньги на операцию собирал… Дальше Саша не мог слушать. Как. Как? Ка-ак? «Все за Сашу Белова отдал». Эти слова, словно метроном в голове, стучали по вискам Белова, и он закрыл лицо руками. Как теперь смотреть в лицо своему тренеру, зная, на какие жертвы он пошел ради Саньки? Сердце Саши забилось быстро-быстро, пульс стучал в голове и в ушах. Услышав фразу Сереги: «Никто кроме тренера не верил в то, что мы можем выиграть» ответ: «Даже мы…» выскользнул у него сам, как размышления вслух. — …кто мы после этого? «Кто Я после этого?» — спрашивал себя Саша, пока они бежали на поиски Моисеева. Прибежав на пресс-конференцию, сборная затаила дыхание, слушая, как вот-вот должны были быть сказанными Терещенко слова о том, что команда СССР больше не участвует. — …Играть. Играть, несмотря ни на что. Спорт чище и красивее любой войны. Моисеев резко прервал речь выступающего. Конференц-зал наполнился звуками аплодисментов, а Саша Белов впервые за долгое время выдохнул и улыбнулся, присоединяясь к всеобщей радости. Он пообещал себе расставить в отношениях с Гаранжиным все точки над i сразу после финала. А сейчас они все вместе радуются, ведь им вернули то, что недавно успели так грубо забрать — шанс. Шанс на победу. Выходя из зала, Белов заметил Владимира Петровича, стоящего в телефонной будке и разговаривающего с кем-то. Тот поймал его взгляд, и слабо кивнул, на что Саня ответил искренней улыбкой и таким же кивком.***
Первый тайм финальной игры прошел на удивление удачно. Александру Белову удалось открыть счет штрафным броском, и дальше дело пошло как по маслу. Серега забивал и забивал, и Саша думал о том, что им повезло, что Белов играет за них. Американцы играли грязно, но правил не нарушали. Это было морально тяжело — играть с такими глыбами из мышц и мяса. В середине матча Санька почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сказав себе: «не в этот раз!» он побежал вперед, игнорируя боль в сердце и сильную одышку. Сейчас он нужен своей команде. На поле игра пролетает намного быстрее, чем на скамье запасных. Когда их с Серегой заменили, и он просидел минут пять, переживал за игру в разы сильнее. На поле нет времени для раздумывания и глупых мыслей. У тебя есть цель — двигаться вперед и вверх — к кольцу — забивать как можно больше мячей в корзину этим дикарям. Да, стиль игры американцев выбешивал Белова, нервы у него были на пределе. Когда его вернули в игру за минуту до конца первого тайма, Санька успел забить еще один мяч до свистка, выводя счет в +5 в пользу сборной СССР. Что ж, они думали, что будет хуже. Время в раздевалке пролетело незаметно. И вот уже второй тайм. Когда этот чертов громила вновь сбил с ног Белова, он почувствовал поглощающую его ярость. Он слышал возмущение других игроков, но сейчас Санька был готов играть за себя. Он вам не тряпичная кукла, которую можно валять по всей площадке. Он вам покажет, что такое настоящий баскетбол! Саша даже не успел разыграться, — один из соперников, который только что сбил с ног Жана, вмазал Белову локтем прямо по виску. Кровь хлынула из раны, застилая глаза, и ему пришлось сесть, прикладывая, сделанную на скорую руку Севой, повязку к месту удара. Вернувшись в игру, Саша застал то, как Сергея подсекли по больной ноге. Он ни черта не понимал, что происходит. Разозленный Миша чуть не влез в драку. А Белов понимал, что мог бы поступить также. То, во что превратили финал по баскетболу американцы, не поддавалось объяснениям. Во время розыгрыша мяча, все, что кипело внутри Белова, вышло наружу, и он приложил игрока США. Тот упал на пол, крутясь и извиваясь. Саше было противно на него смотреть, — он ударил даже не в половину того, как били сами противники. С довольным лицом он посмотрел на Гаранжина, который предупреждающее сказал ему: «Саня…», показывая рукой, чтобы тот вел себя спокойней. 49:48 в пользу советской сборной. Шесть секунд до конца тайма. Белов, держа мяч в руках, видел все скопление народа вокруг себя и не понимал, кому давать пас. В глазах темнело, он бросил наугад мяч Зурабу и только после понял, какую допустил ошибку. Перехватив мяч, соперник повел его к кольцу сборной СССР. Не успев забить, так как был сбит с ног одним из советских игроков, он получил право на штрафные броски. Три секунды до конца матча. Саша чувствовал, что это его никогда не отпустит. Теперь, когда они практически поверили в возможность победы, он отобрал это у своего команды. Глупым броском. Он понимал, что сборная его не простит за эту оплошность. Санька сам себя никогда не простит. — Простите меня, парни, — шепчет Саня, находясь в шоке. Он понимал, что сейчас ни о каком прощении не может быть и речи. Сейчас, когда американского баскетболиста — Дага Коллинза — вот-вот поставят на ноги, вручат мяч и скажут: «Бей!» у них останется совсем мизерный шанс на победу. Белов чувствовал себя паршиво, боясь даже смотреть сторону тренера. Как он собирался с ним говорить, если из-за него команда вот-вот лишится победы, а Гаранжин последнего шанса на лечение сына. Эти последние три секунды Александр Белов запомнил навсегда. Он не понимал, какого черта творится на площадке, возле судейского столика и с треклятым таблом, но осознавал, что этот момент отпечатается в его памяти надолго. После всех манипуляций, когда, благодаря вступившемуся за советскую команду доктору Уильяму Джонсу, на табло были возвращены законные три секунды, Ваня Едешко должен был отдать пас Белову, а тот, в свою очередь, забить. Ничего сложного. Но то напряжение на площадке после того, как Даг Коллинз забросил два штрафных очка, выведя счет на 50:49 в пользу США, Саша чувствовал впервые в жизни. В любом исходе игры, он будет благодарен всем тем стечениям обстоятельств, благодаря которым он все-таки смог сыграть в большой баскетбол. Александр Белов слушал тишину. Посмотрев на Гаранжина за несколько секунд до свистка, он увидел его взгляд, неотрывно наблюдающий за Санькой, и готов поклясться, что смог прочитать по губам тренера: «Я в тебя верю….» Александр Белов слушал тишину. Звук свистка разрезал ее, словно хорошо заточенный нож мякиш хлеба. Ваня совершил бросок. Саша следил за мячом все время, пока тот летел через площадку. Баскетбольный мяч прилетел прямо в руки к Белову. Тот, подпрыгнув, забросил его в корзину…. Осознание пришло через мгновение. Он, раскрыв рот от удивления, смотрел, как на табло появляются спасительные 51:50 в пользу СССР, а после разразился громким криком, которого, впрочем, и не было слышно за всеобщим ликованием. Он побежал к своей команде, все еще оглядываясь на счет. Они ничего не говорили, только кричали хором и пытались обняться всеми разом. Восторг и ликование, в неверящих взглядах, плескались у каждого члена сборной СССР. Наобнимавшись с товарищами, Белов обернулся и быстро-быстро, в такт своему сердцу, полетел к своему тренеру. Александр сжал его в крепких объятиях, чуть не снеся Гаранжина с ног. Он прижимался головой к его плечу, шепча: «У меня получилось, ВладимПетрович, я смог» и «Если б не вы….». Тренер успокаивающе гладил Белова по спине, улыбаясь во весь рот. Его глаза светились радостью, счастьем и гордостью за своих учеников. Саша понял, что, наконец, увидел то, ради чего жил последний год. Неописуемый восторг от победы застилал глаза и Сашке, и Гаранжину. Подбежавшие ребята подхватили тренера, которого Саня только-только выпустил из рук, и начали подкидывать вверх, скандируя: «Ура! Ура!» Саша понял, что этот момент точно перекроет в памяти его небольшую оплошность. Они победили — это главное.***
Когда Моисеев принес в раздевалку их гонорар, Саша точно знал, что отдаст эти деньги Владимиру Петровичу. Он не представлял, сколько тренер заплатил за его лечение, но был готов отдать все, и даже больше. Поймав взгляд Гаранжина, который уже отличался от того, что был на площадке, Саша, не отрываясь, смотрел в ответ. Когда Сергей Белов встал с места, и, заручившись поддержкой всех членов команды, отдал все деньги тренеру на лечение его сына, сборная Советского союза встала в линию и начала хлопать. Саша искренне радовался за Владимира Петровича, хотя на душе по-прежнему была тяжесть от того, что ребята отдали свои заработанные деньги из-за него. Но глядя в непонимающие глаза Владимира Петровича, который, осознав, что происходит, лишь спросил: «Зачем, ребят?» Команда стала хлопать сильнее и громче. Гаранжин улыбался сквозь слезы. Белову хотелось прямо сейчас подойти к тренеру и вновь обнять его. Обхватить его лицо руками и сцеловать катящуюся из блестящих глаз влагу.***
Вернувшись назад в Советский союз, Александр Белов понял, что дома даже дышится легче. После всяких речей, поздравлений и награждений, им был дан месяц на отдых. Вот уже неделю Саша собирается с духом, чтобы начать разговор с Гаранжиным. Это оказалось не так просто. У него было много времени все обдумать, посмотреть на ситуацию под разными углами, и прийти к выводу о том, что надо было сделать так, как у него получается лучше всего. Быстро и порывисто. Тогда, когда от него этого никто не ждет. Он так и предложение Свешниковой сделал. Так и Гаранжину в чувствах признался. Признаться-то, признался. Молодец. Герой. А дальше что? Саша бродил по парку, расположенному рядом с их родным баскетбольным корпусом. Он увидел Серегу и Модестаса, выходящих из здания и идущих прямо по направлению к его парку. Санька искренне обрадовался, увидев ребят. Уже неделю они никак не собирались все вместе, и уже неделю он не видел своих товарищей по команде. Саша побежал им навстречу, вынырнув на дорогу, по которой шли два приятеля, из ближайших кустов. — Привет, ребят, — одной рукой отряхиваясь от листьев в густой шевелюре, произнес Белов, подавая вторую для рукопожатия с каждым, — вы как тут?.. — Да вот, к Гаранжину ходили, предупреждали, что в отпуск едем, — чтобы, если что на нас не рассчитывал в ближайшие пару недель, — ответил Сергей. — А ты тут какими судьбами? — А я по привычке вот, каждый день прихожу — кручусь тут рядом, воздухом дышу, а потом домой иду, — узнав, что Гаранжин сегодня в корпусе, Белов решил, что пойдет сейчас. Все. Железно. — А вы едете…. Куда? Вместе? — Да вот, Модя обещал мне все родину свою показать, — улыбнувшись и посмотрев на друга, ответил Сережа, — так решили смотаться, пока время есть. — Ребят, я все спросить у вас хотел… — Саша не знал, как начать этот разговор. Он запустил две руки в волосы, взъерошив их еще сильнее. — Я уже давно догадался, что вы… ну… сблизились сильнее, чем мы — все остальные. — И? — поднял бровь Паулаускас, выходя на шаг вперед и закрывая своего Белова плечом. — Тебе есть, что нам предъявить? — Не, ребят, вы чего, — Санька поднял руки в защитном жесте, — я же против ничего не имею. И болтать не стану, вы не думайте. Мне просто интересно, как вы это приняли? Это же тяжело — понимать, что ты… ну… другой. — Глупо вешать на людей ярлыки «обычный» и «другой», парень. А тяжело — это знать, кто тебе нужен, а продолжать жить без него, — ответил Модестас, уже более мягким голосом, словно объясняя азы взаимоотношений маленькому ребенку. — А у тебя случилось что-нибудь, Сань? Ты чего вдруг спросить-то решил? — подал голос Сергей. Саша задумался. «Тяжело — это знать, кто тебе нужен, а продолжать жить без него». Эта простая истина привела Белова в ступор, и он мысленно уже бился головой об кирпичную стену. «Дурак, какой же я дурак», — крутилось в голове у Александра, пока он анализировал все события, происходящие с ним и с Гаранжиным. — Са-ань? — вопросительно протянул Сергей Белов. — А? Да нет, ребят, все в порядке. Я это… идти должен. Спасибо вам. Саша сорвался с места и побежал к корпусу. Дурак, дурак, дурак. Надо было прийти еще в первый день после победы, объясниться и сказать, что никуда он больше не уйдет. Он же не слепой. Он всего лишь влюбленный. Забежав в здание, он сразу рванул к лестнице, ведущей на второй этаж. Он помнил, что кабинет Владимира Петровича находился именно на втором. Чуть не врезавшись в какого-то солидно выглядящего дядьку в костюме, Саша прошептал извинения и побежал дальше по коридору. Табличка с именем тренера оказалась на самой дальней двери. Выдохнул. Собрался с мыслями. Вежливо постучал три раза костяшками пальцев об деревянную поверхность. — Можно, ВладимПетрович? — Саша приоткрыл дверь, просунув в щель вихрастую голову. — У меня сегодня день посещений, — улыбнулся Гаранжин, рукой приглашая Саньку входить. — А я по делу, — важно проговорил Белов, закрыв за собой дверь и встав напротив тренерского стола. После, передумав и обойдя все тот же стол, он встал прямо перед тренером. Владимир Петрович развернулся на стуле и внимательно посмотрел на Белова. — Ну-с, Сан Саныч, я слушаю тебя, — от важного вида своего ученика Гаранжин улыбался. В его глазах плясали смешинки. — Так, вы лучше встаньте, — Саша за плечи поднял своего тренера на ноги. — Да, так определенно лучше. — Сань, я весь во внимании, — Гаранжин пытался сделать голос серьезным, но ситуация его сильно забавляла. Он еще сильнее улыбался, так, что на щеках его появились ямочки, а у глаз собрались маленькие морщинки. Белов выдохнул. Наклонился и уперся лбом тренеру в плечо, обняв руками его за талию: — ВладимПетрович, ну чего вы смеетесь надо мной, — обиженно пробубнил в плечо тренеру Саня, — я же неделю не спал — готовился. — Дурак, ты Санька, — обняв своего ученика в ответ, ответил Владимир, — говори уж, раз готовился. Саша поднял голову и посмотрел в глаза своему тренеру. Гаранжин уже не смеялся, смотрел на него серьезно, но с мягкой улыбкой. Саня выдохнул. Вдохнул. Снова выдохнул. Собрался. Преодолевая страх, он понял, что пути назад нет, и произнес: — Тяжело — знать, кто тебе нужен, а продолжать жить без него. Владимир Петрович прикрыл на секунду глаза. Открыл — увидел, что Санька, стоящий напротив него, не дышит. Протянул руку и прикоснулся к щеке своего ученика. Белов, словно преданный кот, ластился к руке хозяина, тяжело дыша. Оба синхронно перевели взгляды в глаза друг друга. А потом потянулись к губам. Саша жмурился и урчал от удовольствия. Целоваться с тренером, когда тот отвечал на твои движения губ своими, вплетая руку в волосы и поглаживал щеку большим пальцем, было вершиной наслаждения для Белова. Он не стал возражать, когда мягкие поцелуи становились все более порывистыми, хаотичными и страстными. Сашу повело — он пытался перехватить инициативу, кусался и постанывал от ответных укусов. Оторвавшись друг от друга, оба тяжело дышали и жались друг к другу ближе и ближе. Саша снял с Гаранжина его олимпийку, оставив того в одной белой футболке. Сам Белов был в рубашке, и не заметил, как половина пуговиц на ней уже оказалась расстегнутой. — Саня, остановись, — прошептал на ухо своего ученику Владимир Петрович, — Саня… Не здесь, Сань. Белов выдохнул и оторвался от шеи своего тренера, отметив про себя, что один таки засос на ней все же появится. Пытаясь отдышаться, оба сели на край стола. Саша подумал, что если бы он курил, сейчас был подходящий момент для этого. Когда они немного выровняли дыхание, Саша начал первым: — Что с нами будет теперь, ВладимПетрович? — спросил Саша, по-хозяйски кладя голову на плечо Гаранжину. — Все хорошо будет. Что будет, что будет…. На море поедем — хочешь? — На море? Мы? — не поверил услышанному Белов, поднимая голову и смотря тренеру в глаза, — а как же семья ваша? У вас же сын есть, и… жена… — Ну, сам же говорил, что тяжело жить без того, кто тебе нужен, — объяснил Гаранжин, улыбаясь, видя, как лицо Саньки светится от ответной улыбки, — а с женой мы в последнее время вместе ради Шурки то и жили. А сейчас уже все хорошо. Через пару месяцев повезем его на операцию. Он парень крепкий — выдержит. Ну, а потом мы с Ксенией уже давно решили жить отдельно. Мы же друзьями сначала были, а потом и не заметили, как поженились. Брак потому и крепкий, потому что на доверии построен, а не на любви. У нее даже появился кто-то, — вчера мне сказала. А я и счастлив за нее, — подытожил Гаранжин, — ты у меня уже давно в сердце сидишь, Санька, корни пустил — и вылезать не хочешь. — А я думал, что вы… Простите, ВладимПетрович, если б я знал… Я б давно пришел бы и рассказал все вам, я просто думал, что вы… не поймете. — Глупенький ты, Саня, — Гаранжин обнял своего ученика, притягивая ближе, поворачивая голову и смотря ему в глаза, — я сначала думал, что пройдет это все, что отпустит. Это же не здорово все, Сань. А потом как подумал, что потерять тебя могу, что ты можешь убежать, как тогда в отеле, и не вернуться, я понял, что хуже быть не может. Да и ты же совсем еще юный, хоть и такой здоровый лоб. Как я мог… видя, как ты привязываешься? Сань, ты прости меня за то, что так долго мучил тебя. Саша не верил своим ушам. Он помнил, как трудно ему было признаться самому себе в чувствах к тренеру. И не думал даже, каково может быть его тренеру. Признаться во влечении к своему ученику. Санька спрыгнул со стола, встал между разведенных в стороны ног Гаранжина, и вновь потянулся к губам своего тренера. Он все целовал и целовал его, получая ответные поцелуи, и понимал, что вот оно — счастье. Сейчас, когда Олимпиада выиграна, сейчас, когда долг родине отдан, — на душе легко и спокойно, а все мысли забиты предметом воздыхания. Белов осознал, что большего он для себя и не желал. Играть в баскетбол и быть рядом с тем, кого любит. — Поехали за билетами, Владимир Петрович, — оторвавшись от тренера, Санька посмеивался и улыбался, словно школьник, получивший по самому трудному для себя предмету пятерку. От переизбытка положительных эмоций, Саня закинул голову назад и рассмеялся во весь голос. Гаранжин смотрел на свое чудо, не в силах сдержать улыбки. Его лицо словно помолодело, — морщины на лбу разгладились, глаза светились ребяческим блеском. Он обхватил Саньку за талию, вновь притягивая его в свои объятия. Его радостный мальчик пах солнцем, морем и счастьем.