Проклиная традиции.

      Темари стучит прежде чем войти: простая формальность, отдающая глухим звуком. В кабинете напряженное молчание, а Канкуро смотрит с такой тоской, что хочется отвесить ему подзатыльник.       — Ты звал меня? — осведомляется старшая сестра у Казекаге и изгибает бровь в немом вопросе к Канкуро.       — Да, — рассеяно кивает Гаара и осторожно начинает, опираясь о стол. — Я хочу укрепить союз с Листом. Наша дружба давно обозначена на бумагах и в делах, но мне этого мало.       — Что ты имеешь в виду? — ее вопрос глухо звучит в убийственном безмолвии.       — Брак, — отрезает Казекаге, глядя на нее в упор. — Такой союз обеспечит политическую стабильность.       — Можем женить дочь одного из наших советников на наследнике одного из кланов Конохи, — предлагает Темари, снимая тяжелый веер со спины и расслабленно опускаясь в кресло и пожимая плечами. — Дочери Якито недавно исполнилось восемнадцать. Это будет честью для него.       — Мне нужна более крепкая связь. Тебе нравится бывать в Конохе? — напряженно продолжает младший брат, не сводя с нее взгляд полный чистейшей морской бирюзы.       Скулы старшей сестры покрываются пунцовыми пятнами: «Как он мог узнать?!» Никто не знал о том, что происходило в лесах Нара.       — Я?! Гаара! Я — элитный джоунин Суны, личная охрана Казекаге, ты не можешь…       — И дочь Четвертого Казекаге. Сестра Пятого Казекаге. Песчаная Принцесса Суны. Моя кровь, — заключает Гаара.       — Хочешь выдать меня за какого-то Советника? — неосторожно кидает фразу, сочащуюся ядом, подтверждающую их с Нара связь.       — Это было бы оскорблением. Ты — наследница крови правителей, — ее брат пропускает подсказку мимо ушей. И заключает: — выйдешь за Седьмого Хокаге.       — Наруто?!       — А кто еще достоин тебя?       Молчание.       — Я все решил. Свадьба состоится через месяц. Можешь идти.       И она уходит, с досадой хлопая дверью. Веер за ее спиной угрожающе покачивается.       В Конохе цветет сакура, когда делегация Суны переступает Главные Ворота. Бело-розовые лепестки повсюду: покрывают обычно пыльные дорожки, вьются в воздухе от редких порывов ветра и отражаются в хитаях встречающих. Девушки, сопровождащие их, ахают от восторга: их деревня лишена такой красоты. Все как всегда, но в то же время совершенно по-другому: постовые вежливо кивают в приветствии, обращаясь к ней «Темари-сама», вместо привычного и тактичного «-сан», записывают их визит на бумагах, обозначая не извечным «Темари, джоунин Суны», но «Семья Пятого Казекаге в составе Гаары, Канкуро, Темари и сопровождающие». Веер не за спиной, а в багаже: начищен и крепко обернут в походную ткань. А еще нет ее постоянного спутника из Конохи, потому что вокруг свита Песчанной Принцессы, но не ее, не Темари.       Канкуро оставляет ее одну после того как заканчивает с макияжем: кожа необыкновенно светлая от белил, в глазах, огромных, как у лани, плещется океан. В свадебном кимоно неудобно и жарко (хорошо, что церемония не в Суне), и она с сожалением качает головой: все в этот день отвратительно. Лучше бы ее ранили отравленным сюрикеном, оставляя умирать где-то в пустыне. Лучше бы, чем стоять здесь такой красивой, такой нарядной, такой «не-его». Лучше бы, чем стать безразличной к своей жизни. Сёдзи легко шуршат, впуская неизвестного гостя.       — Поздравляю, — деланно-равнодушно опускается на ее лихорадочно вздрагивающие плечи. Тишина звенит долю секунды.       — Да как ты смеешь! — ее рука взмывает в воздух и звонко шлепает о его щеку.       Шикамару стоит перед ней, потупив взгляд, держась за алеющую скулу.       — Справедливо, — еле слышное слово, сквозящее разочарованием.       — В отличие от моей жизни, — вторят ему едко, проникая в душу шепотом, заставляя чувствовать себя ничтожеством.       — Ты ведь знаешь, я ничего…       — Уйди, — ее беспомощность режет слух порывами ветра.       — Уйдем вместе? — отчаянная попытка, просящая, почти моля.       — Я не сбегу, поджав хвост. Не предам, — ее слова выверены сталью пластин веера, смиренно стоящего в углу.       — Предашь себя, но не деревню? — Нара предпринимает еще один шаг, пытаясь вразумить.       И обнимает, проводя носом по песчанным волосам, вдыхая запах пустыни, ощущая жар родного тела.       — Уйди. Я и плакать не вздумаю, — Темари шепчет с надрывом, но не отталкивает, а прижимает сильнее, тычась носом в грудь кимоно цвета дубовой коры, стискивая в кулаках ткань его одежд.       — Только попроси. Только заплачь. И я заберу, украду. Хочешь?       — Уходи, Шикамару. Я теперь твоей никогда не буду, — просит, опуская руки прежде сминающие ткань.       — Попроси, — «заплачь».       И скрывается за сёдзи.       В голове шумит от поздравлений, музыки и пары порций саке. Темари знает, что должно произойти ночью и махнула так, для храбрости. В любом случае, клятвы перед существующими и несуществующими богами произнесены, дань обычаям воздана. Осталось последнее. Ей бы закрыться веером, укрыться от обрушивающихся трудностей.       — Я знаю, мы совсем никто друг другу, — серьезно произносит Наруто, разглядывая подол ее кимоно в сиреневых цветах, когда их проводили в подготовленную комнату. — Я и сам бы этого не хотел, но традиции есть традиции.       Темари кивает: если уж начала, так иди до конца. Тянет непослушными ладонями оби, моля богов о том, что ее муж — не высокомерный мальчишка. Надеется, что он не устроит скандал, когда узнает, что теперь то, что принадлежит ему по праву, никогда ему не принадлежало и давно утеряно в лесах Нара.       Узумаки помогает, путаясь в шелке одежды, в распущенных пшеничных волосах. Он даже неожиданно ласков, чего от него никак не ожидаешь. Темари удивляется его осторожности, с которой Наруто проводит пальцами по ее ключицам, касаясь почти трепетно и нежно, пытаясь расслабить, не подчинить. Кончики пальцев прохладны в противовес воздуху вокруг, в противовес ее внутреннему жару стыда.      Седьмой Хокаге, в общем, хороший человек. Только вот плохую шутку с ним сыграла вся эта политика со старейшинами, союзами и дипломатическими браками. А сейчас так омерзительно, что она обманывает Узумаки, а он пытается как лучше.       Новоиспеченный супруг обнимает ее вздрагивающие плечи мгновения спустя и твердит-уговаривает:       — Все хорошо, Темари, все хорошо. Я знаю: такое бывает. Мне Джирайя-сенсей рассказывал. Все хорошо.       Он проводит кунаем по ладони, обагряя шелковые простыни своей кровью. Спасая ее кровь, ее честь и честь ее рода.       — К нам, кстати, зайдет Шикамару, — Наруто принимает из ее рук бенто, сделанное на обед. Темари крепится, держит себя в руках, как и прошлые два месяца, что носит фамилию Узумаки. — Он ведь твой единственный друг здесь, вот я его и позвал.       И улыбается так широко, как только он может: белоснежные зубы, бронзовая кожа, взъерошенные солнечные пряди. Слишком разные. Ей бы смотреть в равнодушные темные глаза и пропускать меж пальцев длинные темные волосы, выпущенные из высокого хвоста. И плакать хочется, но нельзя: хоть себе данные обещания нужно сдерживать.       Шикамару заходит, когда Наруто еще в резиденции, держится отстраненно и не касается темы супружества в разговоре: говорит о погоде и политике. А потом предлагает:       — Сёги?       Короткий кивок: говорить все равно не о чем. Это хоть какое-то развлечение: не вечно же готовить еду, как примерная жена, и натирать пластины уже ненужного веера. Сестра Казекаге могла сокрушать врагов ураганами, стать великой куноичи Суны, но веер, как и честолюбие, теперь за ненадобностью убран в угол. Шикамару обыгрывает ее уже в четвертом ходу, и Темари хмыкает.       — А ты, оказывается, отлично готовишь, — срывается с его губ. Она смотрит прямо, в душу заглядывает: на кой черт вспоминаешь?       — Со скуки можно научиться, — и отводит взгляд на доску с фигурами. — Ты бы не приходил.       Нара вскидывает брови, и его лицо меняется до неузнаваемости, от чего даже ступни холодеют: слишком в нем много внимания и заинтересованности.       — Наруто — хороший человек, — твердо заключает она. И Нара вскакивает, опрокидывая доску, рассыпая фигуры, падая к ее ногам.       — Темари! Уйдем! Попрошу миссию на двоих, и уйдем. Хочешь? Можем в леса моего клана уйти. Будем вдвоем. Пусть все думают, что погибли.       Она отодвигается, брезгливо морщась.       — Ты, Нара, слишком туго соображаешь, — цедит Песчаная Принцесса, и в голосе ее просыпаются забытые величие и мощь пустынных барханов. — Медлил, когда свадьбу назначили, а узнал одним из первых. Ты ведь в Совете Конохи. Бездействовал, пока мы перед богами клялись. Отдал меня в когти традиций первой ночи, не тревожась моего позора. А теперь, когда я ношу еще одного Узумаки, зачем просишь?       Но сама знает: ничего он не мог. Какие, к черту, боги могли допустить все это? У нее ведь один бог — тот, что сейчас у нее в ногах.       Темари рожает тяжело: недоношенный и слабый — совсем не похожий на отпрысков клана Узумаки. А природа знает больше, чем окружающие: нежеланный. Наруто крутится за дверьми, слабо улыбается, толкуя: «Все будет хорошо» (сам-то верит?), пока Харуно пытается привести мать и младенца в чувство. Тщетно. Дитя умрет, Темари знает: его даже боги невзлюбили, что уж говорить о ней.       Она лежит в палате, пока Наруто в резиденции пытается справится со смертью несостоявшегося наследника. Харуно вокруг роженицы птицей вьется: супруга друга, как никак, и жена Седьмого Хокаге. И как-то радостно щебечет:       — Гости к тебе! А я других проверю.       И уходит, сталкиваясь в дверях с Нара. Тот словно крадется и опускается на колени у ее кровати. Берет руку, целует озябшие костяшки, подрагивающие пальцы и короткие ноготки, и Темари не может руку отнять. Пусть хоть тысячу раз войдут и увидят. Все равно. Из циановых океанов-глаз морским потоком слезы струятся.       — Шикамару, — ее голос приглушенно шуршит в занавесках больничной палаты. — В доме, где я живу, в восточной комнате веер.       Нара непонимающе всматривается остекленевшими глазами в ее.       — Возьми, и уйдем.       Потому что традиции - ничтожны, и нет богов, перед которыми произносят клятвы. У каждого свои боги. А ее бог у ее ног.