Освобождение

Кажется, прошло уже больше 3-х лет. Я не могу вспомнить точную дату. Это слишком несущественно по сравнению с тем, что происходит в настоящем. Многие со мной не согласятся, но о войне намного легче забыть, чем вновь и вновь переваривать эту бесконечную череду из убийств, лжи и фарса. 3 года. Я помню эту цифру только из-за него. Именно тогда, когда мне больше всего нужна была поддержка и крепкие объятия, он согласился меня принять. Без удовольствия, с ворчанием и непрекращающимся потоком отборных оскорблений. Он никогда не рассказывает, как остался жив, выбрался из Визжащей хижины и очутился в Мунго. Все это покрыто завесой тайны. А на все мои вопросы, он может лишь презрительно ухмыляться. В своем стиле. Вечно недоступный и скрывающийся ото всех и вся. Даже от меня. Тем более, от меня. С того самого знаменательного момента начала нашей совместной жизни я всегда стараюсь найти в его взгляде, вздохе, движении хоть намек на ответные чувства. Ведь я перед ним как открытая книга. Даже больше. Ему не требуется Легилименция. Я доказываю свою любовь тем, что все равно остаюсь в доме даже после его ледяных взглядов, отчужденности после невероятного секса и колких фраз в мою сторону. Я терплю. Терплю в надежде, что однажды он увидит в моих глазах не свою погибшую возлюбленную, а меня. Настоящего меня. Того, который способен переживать все его перепады настроения с завидной постоянностью. Того, кто будет откачивать его от неудачного эксперимента и внезапно взорвавшегося котла. Того, кто несмотря на всю жестокость, будет продолжать быть рядом. И вот уже третий год я все равно нахожу во внутреннем кармане его сюртука ее колдографию. Ее, с такой знакомой зеленью глаз и вечной улыбкой на устах. Ее, ту, которую он вспоминал даже лежа на смертном одре, делясь последними воспоминаниями со мной. Ее, мою вечную соперницу, которая никогда не сможет его у меня увести. Лили Эванс. Мою мать. Вы когда-нибудь ненавидели свою мать? Нет? Я не пожелаю этого даже своему врагу. Смотреть на светлый образ, запечатленный на колдографии и проклинать ту, которая украла сердце возлюбленного. Навсегда и безоговорочно. Это мучительно больно осознавать, но я все еще ей проигрываю. Национальный Герой Британии, победитель Темного Лорда, обладатель ордена Мерлина 1-й степени и Глава Аврората проигрывает мертвецу. В битве, где нет победителей и проигравших. Я молчу. Я ничего не говорю, когда во время занятий любовью, он закрывает глаза и утыкается мне в шею. Когда я вижу, что он смотрит сквозь меня, пытаясь узреть там ее частичку. Слезы обиды душат меня только в ванной, где я могу скрыться от его опустошения и разочарования. - Сэр. Он никогда не позволяет называть мне его по имени. Как бы я не просил и не пытался перевести эти отношения в более доверительные. Он построил барьер. И если я смогу через него пробраться, то только по кусочкам своего бренного тела и никому ненужной души. - Что, Поттер? - как плевок. Все в порядке. Я привык. - Мне нужно в душ. - Не помню, чтобы включал в наш договор пункт об экономии воды. Не несите чушь и идите мыться! - даже в темноте я могу рассмотреть блеск его разъяренных глаз. - Не выношу грязных юношей у себя под боком. Я каждый день заставляю себя поверить, что все лучшее ждет меня впереди, а это лишь предыстория к интересной и познавательной книге. Что однажды я проснусь в теплом кольце рук, а не в одинокой скомканной постели. И человек, которому я посвятил свою душу и тело, посмотрит на меня с улыбкой на лице. Или хотя бы без разочарования во взгляде. А может, лучше не просыпаться вовсе, если этого будущего не существует? Но я послушно перебираю ногами к ванной комнате. Больше всего я ненавижу зеркала. Это как насмешка судьбы – видеть, что именно привлекает любимого в твоем облике. То, что никогда не принадлежало тебе и никогда твоим не станет. Я нахожу опору в виде умывальника и давлю всем своим весом, желая унять злость, поднимающуюся на задворках сознания. Эти чертовы зеленые глаза! Почему генетика решила сыграть со мной злую шутку? Неужели я действительно теряюсь на фоне этих вечнозеленых лугов с маленькими крапинками пожелтевшей травы? Они стоят всех моих мучений? Кажется, мое тело сотрясает дрожь, а слезы уже покатились по накатанным дорожкам. Кажется, струна, которая отвечала за мой здравый смысл, не выдержала и лопнула под напором таких еще свежих и кровоточащих воспоминаний. Его судорожное «Лили» на выдохе, закрытые глаза во время секса, неконтролируемая злоба на меня, вечные попытки выставить меня вон и колдография в кармане сюртука. В левом кармане. Тот, что ближе к сердцу. И это бьет под дых. Я полностью контролирую свои действия, но смотрю на это как со стороны. Вот моя рука заносится над зеркалом для удара. Через секунду в мою кисть впиваются осколки, а остатки зеркала разносятся по раковине и россыпью украшают пол. Я выбираю самый большой кусок. Он еле помещается в руку, но меня это не смущает. Я избавлюсь от этого наваждения. Я наконец-то стану самим собой, а не чьей-то заменой. И эти мысли настолько оглушают и дарят предвкушение, что с улыбкой на устах и с совершенно чистыми помыслами, я знакомлю свои глаза с алым цветом освобождения.

***

Я помню только то, что мне не было больно. Боль – понятие растяжимое. И то, что я испытывал, когда подавлял в себе неуместные чувства, не сравнится с царапиной на глазах. Где-то совсем рядом слышится торопливая возня, перешептывания и вдруг громкий возглас: - Кажется, он очнулся! Слишком наблюдательная медсестра по моим подсчетам едва достигла двадцати, но я не могу с уверенностью это заявлять. Потому что это я определил по голосу. Передо мной темнота, так похожая на всю его сущность. Хотя нет, подождите. Не Его, а Северуса. Теперь я могу позволить себе это. - Мистер Поттер, вы меня слышите? Вы можете подать знак, что вы очнулись? - а вот это уже доктор. Его высокопарная манера разговора сразу определяет в нем руководителя. Мои голосовые связки меня подводят впервые. Но мне все же удается издать полустон, отдаленно похожий на мой голос. - Я вас слышу, доктор. - Замечательно, - слышно царапанье ручки по бумаге. Оно всегда было таким громким? - Мне жаль вам об этом говорить, но, кажется, мы не сможем вернуть вам зрение. Сожалею. Я не хочу слышать его сочувствующих нот в голосе, мне это не нужно. Ведь наверняка старый маразматик в курсе, что эти увечья были нанесены специально и с точностью хирурга. Но все равно после этих слов мое сердце делает кульбит. Я свободен. Наконец-то. Радость возносит меня на седьмое небо. Вы можете считать меня сумасшедшим, но в такой трагический момент я родился заново. Не игрушкой в чьих-либо руках, не неудачной копией, а самим собой. Теперь никто не посмеет мне указать на схожесть с Лили. И никто не станет задавать неудобные вопросы, потому что никому не нужен герой – инвалид. Только не Магической Британии. Это заставляет рассмеяться прямо при свидетелях, забывая о приличиях и о тайном подвале Святого Мунго, именуемого псих.больницей. Этот смех в преддверии бесхлопотной жизни и перемен вызывает мурашки у присутствующих. Я чувствую это. Они боятся. - Мистер Поттер, сэр. К вам посетитель. Он пробыл здесь с момента, как вы попали к нам. Впустить? - Кто? - Северус Тобиас Снейп, сэр. - Передайте ему, чтобы глаза мои больше его не видели.