Случай решает все

…Девчонка совсем не умела петь. Петь так, как поют все странствующие менестрели, которым приходится часто выступать в придорожных тавернах перед нетрезвой толпой, раз за разом перекрикивая пьяный гвалт. И которые уже через пару месяцев обзаводятся таким голосом, что от него встают на дыбы лошади и трескаются даже деревянные кружки. Но она… Она просто мурлыкала. Во всяком случае, Канде пение светловолосой девчонки больше всего напоминало именно кошачье мурлыканье: негромко, мелодично и нежно – словно мягкими лапами ступала по шелку. О чем она пела у него разобрать не получалось, но это было не так уж важно. Канде вполне хватало интонации. И самое удивительное: ее слушали. Крестьяне, пришедшие из ближайшей деревни, чтобы пропустить несколько кружек в конце трудного дня и, если повезет, набить морду соседу; путешественники, остановившиеся здесь выпить и перекусить; хмурые личности самой подозрительной наружности в темных потертых плащах – к ним Канда всегда присматривался особенно внимательно: не окажется ли там кто-то из его «заказов»? Но Аллен слушали все. Вот вам и сила музыки. И хотя Канда всегда довольно безразлично относился к подобным вещам – когда работа заставляет тебя возиться в буквальном смысле по локоть в крови, места для чего-то прекрасно-возвышенно-бесполезного в жизни уже не остается. Но то, что одна хрупкая девушка с гитарой заставила умолкнуть целую таверну – это… впечатляло. Канда сам с трудом отводит взгляд от тонких девичьих пальцев, теребящих струны гитары, и пробует поднесенное ему пиво. Брезгливо морщится, едва сдерживаясь, чтобы не вылить его прямо на пол – потому что пить кислую бурду совершенно невозможно. Вряд ли ему рискнули принести откровенную дрянь… Канда прекрасно знает, что его род занятий читается буквально с первого взгляда и обычно заставляет людей вести себя предельно вежливо и предупредительно. Скорее уж, это – самое лучшее, что есть в подобной дыре. Вот только мерзкий вкус от этого приятнее не становился, от него просто сводило челюсть. У Канды даже мелькнула мысль утопить трактирщика в бочке с этим «пивом», в качестве моральной компенсации. Но не хочется портить хороший вечер. Действительно, хороший: приличная еда – не в пример лучше, чем выпивка – приятная музыка, красивая девушка… Канда усмехается уголком губ и снова, уже пристальнее, разглядывает Аллен. Она совсем не изменилась. Когда же они встречались в первый раз, месяц, два назад? Он уже не помнит, где и когда это было, они бы и девушку давным-давно забыл… Какую-нибудь другую девушку, потому что забыть Аллен оказалось невозможно. Не так уж много встречалось в его жизни женщин, которых так же отчаянно хотелось бы или прибить на месте за острый язык и невыносимое упрямство, или… В тот момент Канда был как никогда благодарен своему мастерству и бесконечным часам тренировок в пустом зале: остановить клинок в миллиметре от шеи жертвы оказалось чертовски сложно. От предельного напряжения у него немеет рука, и Канда очень плавно отводит лезвие катаны от горла… девчонки. — Дьявол! Идиотка, какого… — Канда в последний момент сдерживает рвущие с языка слова. Разочарование от не случившейся битвы и злость на самого себя за невнимательность в равной степени будоражат душу, и цензурные формулировки даются с трудом. – Какого беса ты разгуливаешь в мужской одежде?! Господь свидетель, если бы не… довольно выразительные признаки принадлежности прижавшейся к дереву фигуры к женскому полу, то на одну невинную жертву в списке его грехов стало бы больше. В ночной темноте ни черта не видно, небольшой костер почти не разгоняет мрак, и он действительно был уверен, что это его сегодняшний «заказ» решил включиться в смертельно опасную игру и поохотиться на охотника… Серые, широко распахнутые от испуга, глаза почти мгновенно меняют выражение, и девушка окидывает наемника взглядом разъяренной гарпии. — А ты всегда так кидаешься на первого встречного, придурок ненормальный?! И ведь, судя по всему, она его тоже не забыла: улыбаясь слушателям, девушка как-то чересчур старательно отводит взгляд от его стола. Почти демонстративно. Канда чуть слышно хмыкает. Черт возьми, все же приятно, когда тебя помнят, особенно, если это симпатичные девушки. Она, действительно, почти не изменилась. Та же темная угловатая гитара в руках – самая ценная и нежно оберегаемая вещь в ее багаже. Все тот же светлый плащ, мужские штаны и рубашка, тонкая алая лента на воротнике. Светлые до белизны короткие волосы… Подождите. Короткие? Канда слегка хмурится: помнится, в прошлый раз у нее была коса. Не очень длинная, всего до лопаток, но ведь была же. С чего бы девушке отрезать волосы? Впрочем… Канда отворачивается от Аллен и в очередной раз напоминает себе: его это совершенно не касается. Не касается! В прошлый раз самовнушение сработало хреново, но, может, хотя бы сейчас получится лучше.

***

Все-таки люди на редкость предсказуемы – в самом плохом смысле. Годы идут, но они не меняются, и, должно быть, именно поэтому для Канды всегда находится работа. Есть в этом какая-то мрачная стабильность. И то, что эти три бугая всего час назад в восхищенном молчании слушали пение девушки-менестреля, совершенно не мешает им сейчас пытаться зажать ее около конюшни. Но угрожающе блеснувшее лезвие катаны заставляет этот человеческий мусор мгновенно исчезнуть. Канда пренебрежительно кривит губы, убирая оружие в ножны, и оборачивается к подозрительно притихшей «жертве». И встречается взглядом с насупленной девушкой. Аллен откидывает упавшую на глаза челку и резко заявляет: — Я бы сама справилась! Справилась бы… Конечно – справилась. Канда прекрасно помнит и о ноже, закрепленном на ее левом предплечье, и о миниатюрном арбалете, спрятанном где-то под плащом. Что поделать, девушке небезопасно путешествовать по дорогам в полном одиночестве. А с ее маленьким арсеналом Канда в свое время познакомился весьма и весьма близко... — И насколько хорошо ты умеешь из этого стрелять? Канда с большим сомнением вертит в руках «конфискованный» у девушки арбалет – ему совершенно не нравится, когда в него пытаются целиться. Даже если это красивые, но очень раздраженные девушки. Арбалет маленький, аккуратный… но при этом все равно – достаточно грозное оружие. В умелых руках, разумеется. А вот то, что эта совсем еще девчонка умеет сносно с ним обращаться, вызывает у Канды справедливое недоверие. — Тебе в голову попаду, не беспокойся! — Аллен решительно выхватывает свое оружие из рук наемника и, помедлив, добавляет: — У меня был очень… требовательный учитель. Канда сам не знает, зачем он снова решил вмешаться. Но показывать ей это, разумеется, не собирается. — Всегда пожалуйста, мелкая, — глядя Аллен прямо в глаза, он старательно выдерживает ироничный тон, добавляя в конце легкий намек на усмешку. Девушка обжигает его недовольным взглядом – этот легкий укол для нее, всегда старающейся вести себя подчеркнуто вежливо, все равно что обидный щелчок по носу. Но возразить нечего: как бы она не относилась к «спасителю», поблагодарить его все же стоило – и еще минуту назад, потому что сейчас это прозвучит просто нелепо. Аллен поправляет ремень от гитары на плече и раздосадовано произносит: — Вообще-то, у меня есть имя. Я понимаю, вряд ли у дуболома-наемника хватило мозгов запомнить… Но Канде совершенно не интересно, что она собирается про него сказать – подобных колкостей он вдоволь наслушался еще в прошлый раз. Он бесцеремонно перебивает девушку: — Зачем ты отрезала косу? Вопрос – первый, пришедший ему на ум и совершенно дурацкий. Канда мысленно выругался: однако, переигрывать уже поздно. Но не только его обескуражил поворот разговора. — Я… — Аллен теряется от резкой перемены темы и растерянно отвечает: — Пришлось, он не отпускал… И почти сразу спохватывается и замолкает. Ее взгляд до боли напоминает Канде стальной блеск обнаженного меча. — Тебя это не касается! — Ну конечно, — Канда усмехается уже совершенно открыто, начиная прикидывать, выдержит ли его лошадь двоих седоков, и как половчее закинуть девчонку в седло, если она вдруг решит протестовать. – Я сам решаю, что меня касается, а что – нет, запомни, мелкая. Конечно, это ненормально. Он видит ее всего второй раз в жизни. Он ничего о ней не знает. В его жизни нет места для нее – и вообще для кого-то, кроме катаны и бесконечной дороги. У него нет никаких поводов для того, чтобы доверять ей, кроме смутного предчувствия, что когда-то давным-давно, в прошлой жизни они могли быть… А еще его передергивает – так, что рука невольно тянется к катане – при одной мысли о том, что какой-то мерзавец мог угрожать ей. И это перевешивает все остальное.