Кукла

But it would remind us of when nothing really mattered Out of student loans and tree house homes We all would take the latter Twenty one pilots — stressed out

Дженсен когда-то рассказывал, что облака над головой не всегда были желтыми. Серыми, как старая плесень на стыках между пластиковыми панелями в ванной. Иногда, правда, уточнял, что они даже не всегда были, эти облака. Тогда вместо них было что-то синее или фиолетовое и обязательно красивое. Представлялось с трудом. Дженсен вообще всегда что-то рассказывал — про атомные реакторы, старые гладкие камни на сухом побережье, старые байки о жизни «до». Откуда он узнавал это, оставалось загадкой — Джаред не так давно привык списывать все на отличный образовательный модуль, устав докапываться до отшучивающегося брата. Вот плесень была всегда, сколько Джаред себя помнил. Под новыми УФ-излучателями плесень скукоживается в мелкие ватные комки. В ванной пахнет нагретым железом и пластиком — до рези в носу. Вообще туда нельзя заходить, пока вонь не станет едва различимой, но это никогда никого не останавливает. Джаред сковыривает плесневые гирлянды до темной замазки и профессионально уворачивается от подзатыльника. Дженсен ловит за ворот футболки и тащит к раковине — Джаред хватает его за руки, делясь серыми катышками. Они прилипают к пальцам и забиваются под ногти, от нагретого пара немеет кожа — так быстро это не отмыть. У Дженсена узкие ладони, когда он накрывает Джаредовы, еще остается место. Непривычно много места. Джаред обогнал его в росте год назад — все никак не может запомнить. Дженсен залипает вместе с ним, и Джаред уже почти не чувствует рук. Кран плюется остатками разовой нормы, переходя в стоп-режим. — Всю воду израсходовали, за-ши-бись, — брат ворчит для проформы, вытирает ладони о свитер и протягивает чистое полотенце. Джаред честно комкает его в руках, прежде чем сложить ровно в четыре раза и положить обратно на стиральную машину. Та урчит, но продолжает цикл. К вечеру должно высохнуть. У них дома много подобной старой, но исправно работающей рухляди. Она весьма стремно сочетается с ионизаторами и вакуумными утилизаторами — Дженсен называет это устаревшим словом «эклектика», потому что он закончил технологические курсы, и ему можно. «Эклектика» дешевая, неудобная и работает только под его контролем. Брат возится с ней так же бережно, как раньше возился с его разбитыми коленками и зудящими ссадинами, не работать было бы свинством. Лет семьдесят назад Дженсену не было бы цены, а сейчас такое старье мало кому интересно. Джаред знает, он читал. Сейчас, в две тысячи сто девяносто пятом, все заняты налаживанием большой демографической проблемы и устранением пиздеца двухсотлетней давности, когда бабахнули одновременно два астероида и шесть атомных электростанций в Канаде. Радиация выкосила свои законные двадцать пять процентов, а потом стало не до нее. Если бы человечество тогда знало масштабы катастрофы, спряталось бы лет пять назад по бункерам, но нет. Дженсен называет это глупостью, и в чем-то Джаред с ним согласен. Тогда планирование не входило в топ-десять обязательных условий нормальной жизни. О том, что было после, Джаред знает смутно. В базовом курсе истории события расписываются сухо и отстраненно. Представлять, что это все происходило с ними, сложно. Так что версия с тем, что после того, как суши стало в два раза меньше, как и пригодных для жизни регионов, бесплодие стало наименьшей из проблем, его устраивает до сих пор. Когда большинство стало доживать только до сорока, об «отдаленных последствиях радиационного фона и жесткого излучения» да и о прочих главах учебника по радиобиологии мало кто вспомнил. Хотя это можно было понять. Джаред бы и сам не вспомнил, если бы так носился со всеми этими теориями мирового заговора. А их было много. Кто только ни писал про тайные испытания новейшего биологического оружия, так что получить наконец настоящий Апокалипсис было… наверно, неожиданно, да. Спохватились поздно, когда женщин по необъяснимым причинам рождалось все меньше, а технологического и генно-инженерного бума все не наступало. «Бум» случился потом, и, как понимал Джаред, совсем не там, где его ждали. Пока судорожно вводились в оборот репродукторы и Система Общего генетического Контроля, кто-то догадался делать на желаниях людей большие деньги. Про них-то не забывали никогда. «Не хватает женщин? Не проблема — наши максимально похожие „девочки“ прекрасно скрасят ваше ожидание в многолетней очереди Генетического Тестирования!» Дженсен умел произносить лозунги производителей так, будто сам их сам придумывал. Куклы-на-любой-вкус получили такую популярность, какая и не снилась в прошлом веке никому. И вот это и был тот самый «бум». Они появились сначала на рынке «социальных услуг» (правда, по версии брата это были обыкновенные секс-шопы) — любой набор функций, любая внешность. От пародий на древних андроидов с латексными ненастоящими лицами до спящих диснеевских красавиц с всегда закрытыми глазами и белой «кожей». Это только потом вошедшие во вкус инженеры сделали их до жути похожими на настоящих женщин. Об этом они писали на каждом сайте. У Дженсена никогда не было своей куклы, зато была настоящая мама. Джаред помнит ее только по рассказам, у них на двоих общие воспоминания. Вообще ему даже иногда жаль, что их так мало. Дженсен вспоминает настоящую маму нечасто, тема уже не больная. Джаред даже иногда завидует. У мамы из рассказов светлые вьющиеся волосы и постоянная добрая улыбка. А еще чуть грубоватая кожа на пальцах. Она пахнет настоящими яблоками, которых теперь не достать. Настоящие яблоки дают только в комплексах Репродукторов, где живут женщины — с рождения до того, как стать мамами. А еще в воспоминаниях Дженсена всегда улыбается отец. И вот в это верится с трудом. Папа заходит редко, последний раз был два месяца и три дня назад (Джаред считает), разговаривает только с братом — и это даже хорошо. Потому, что когда отец разговаривает с самим Джаредом, заканчивается все обычно наоборот плохо. Но если с ним не общаются напрямую, всегда можно подслушать. Не самое хорошее качество, но Джаред и так виноват, пережить можно. Не так легко, как-то, что он в итоге слышит, но можно. Система генетического Контроля почти не совершает ошибок, а если и совершает, то быстро устраняет последствия. Все дети тоже проходят непонятные Тесты. Своих Джаред не помнит, как и маму. И если раньше Джаред пытался что-то исправить, то теперь ему почти все равно. Он не может вживить себе другие гены, не может вернуть маму. «Расстройства аутистического спектра» в двадцать втором веке тоже не лечат, поэтому Джаред старается делать то, что в его силах — ходит на все скучные, но жутко полезные, по мнению брата, лекции, где ему объясняют, как работает его мозги. В общении это помогает мало, но зато создает хоть какую-то подпитку собственной совести. И если папа не может этого сообразить, то это не повод считать его тупым. Нет. Джаред не тупой, и ему достаточно, что Дженсен тоже так думает. Он не смеется над его попытками сдавать предметы дистанционно и не настаивает на разнообразных обедах и завтраках. Хотя его подчеркнутое «живем, как и все, ничего необычного» иногда дает сбой.

***

Брат пишет обучающие модули для студентов и до вечера засиживается в мастерских при Академии. Работа ему не нравится. Главный электромеханик урезает сроки и забирает интересные заказы, но Дженсен почему-то не уходит. Иногда Джаред задерживается на занятиях, и они возвращаются домой вместе — с Дженсеном гремящие километры автострады не пытаются его догнать. Такого распорядка они придерживаются уже очень долго — с того самого времени, как Джареду стукнуло восемь, и отец еще навещал их по выходным. Дженсен тогда ушел на целый день, попросив вести себя хорошо. Джаред обещание выполнил, но обиделся. Обижался он до самого конца недели, когда Дженсен с улыбкой до ушей вручил ему новый свитер. Свитер был здоровский, с голубыми узорами из полусинтетических ниток, но еще более здоровскими были рассказы брата о цехе и упаковочной станции. Дженсен рассказывал так воодушевленно, что Джаред проникся. Наверно, это очень круто, раз брату так понравилось. Сейчас Дженсен рассказывает о работе не так охотно. — Предъявите пропуск. Блестящие турникеты поднимаются еще выше, стоит Джареду подойти. Они здесь недавно, и пропуска у Джареда нет. — Биометрические данные не уточнены. Красный луч сканера пробегает по лицу, Джаред поздно зажмуривается и надеется, что эта хрень не выжгла ему глаза. Дорогу до брата или дома он так не найдет. — Дорогая, сверь с моими, а потом уточняй. — Дженсен появляется как раз вовремя, паника вцепляется в горло, и Джаред не знает, что от него хотят. — Биометрические данные не уточнены, — упрямо повторяет машина, нехотя отъезжая в сторону. По ходу, Джаред умудрился не понравиться даже железке. У Дженсена уставшие руки, полопавшиеся капилляры в глазах и чуть дрожат пальцы, когда он прикладывает руку Джареда к скан-полоске, прижимает своей. Сначала правую, потом левую. На экране напротив отражаются зеленые следы, Джаред запоминает порядок действий. Уйти быстро мешают другие сотрудники. Они пялятся на них, а один даже трогает его за плечо. Избежать контакта мешает брат, он стоит слишком близко, Джаред впечатывается в него спиной, а придурок напротив ржет так, что сейчас заработает себе растяжение диафрагмы. По крайней мере, Джаред на это надеется. — Твой парень? — беспардонно уточняет серый комбинезон. Его плечи еще подрагивают, а Дженсен за спиной деревенеет. — Тогда понятно, куда ты каждый день уматываешь! Джаред скашивает глаза на свое плечо. Куртка чистая, но ему все равно хочется постирать ее прямо сейчас. О чем он вообще? — Проветри мозги, Крис, нано-механика не идет им на пользу. Мой брат. Дженсен берет его за руку, все так же неестественно улыбаясь одними губами, и тянет Джареда к выходу. Их часто путают. Практически все, с кем брат пытается его познакомить. Это невообразимо бесит Дженсена и абсолютно понятно Джареду. Он не пытается объяснять, потому что не уверен, нужно ли. Эти люди не обращаются с вопросами к нему напрямую. Тридцать метров спустя Дженсен хлопает входной дверью, и они сливаются с улицей. Город захватывает. Такая большая и тесная внутри махина. Не так сильно, как там, где они жили раньше, но все равно ощутимо. Редкие светодиодные фонари и перескакивающая со здание на здание реклама уже не привлекают к себе внимание. Солнце садится где-то за небоскребами, окрашивает облака в цвет ржавчины. Блики от бесконечных стекол освещают дорогу лучше. Глаза Дженсена в естественном свете кажутся желтыми, он почти не смотрит на Джареда. Сейчас всегда есть что-то желтое. В помещениях лампы делают белыми. Раньше это и был «естественный свет», сегодня — уже просто традиция. На улице приходится вглядываться вдаль, чтобы увидеть отдельные окна и автомобили на воздушной подушке. За воздухом почти можно спрятаться, если идти достаточно быстро. Кукла выпрыгивает из-за угла совсем неожиданно. Смеется, откинув голову назад, Джаред резко поднимает свободную руку, почти вцепляясь себе в волосы. На тонкой шее у нее нет желтых отсветов. Голограмма почти прозрачная, машет рукой и зависает в полуметре от земли — приходится тормозить и задирать голову. Одежда у нее тоже почти прозрачная и короткая — не заметить красоту модели невозможно. Кукла встряхивает золотистыми кудрями и спускается ниже, почти вплотную, мажет ярким пучком света по подбородку Дженсена и шевелит губами. Сам голос доносится сбоку от информационной панели. — Ну и вечер, а? Компания DeLLa сделает его неповторимым… Дженсен шагает прямо в голограмму, кукла даже не запинается, оборачивается следом и по-прежнему улыбается. Джаред видит ее четыре раза в неделю уже полгода, но каждый раз любуется. Куклы другие. Джаред видит их только на рекламе, но все равно может оценить. Молчаливые или смеющиеся, радостные, грустные или безразличные. Без сложных мыслей и нелогичных поступков. Ты задаешь параметры, кукла им следует, всегда. Куклы не врут и не умеют притворятся. По сути, они умеют быть только собой. Не убегают и не тыкают пальцами. Но самое ценное качество — простота. Куклы простые. Понятные. Дженсен тоже старается быть понятным, но у него все равно не получается. Слишком много странных поступков. Например, сейчас. Для злости нет повода, но брат злится. Едва не выворачивает ему запястье, прибавляя ходу. Потом, конечно, извиняется. Кукла смотрит на Джареда, подмигивает и входит в стену. Дома все становится немногим лучше. Стиральная машина выдает поток мыльной воды вместо вещей, он доходит ему до щиколоток. Джаред почти поскальзывается, пока возится с тряпками и офигевшим от такого перерасхода счетчиком — программа подвисает, пытаясь перевести литры в количество суточных норм. Дженсен выглядывает в коридор, когда слышит грохот. Он отвлекается ненадолго, ощупывая Джареду голову, и выспрашивая простые числительные — слишком тщательно, — гладит по волосам. Брат вообще не знает меры, когда дело касается Джареда. Потом опять начинает злиться. — Мы непохожи… — если честно, Джаред не понимает, почему Дженсен такой упрямый. Ему двадцать четыре, и он сам оплачивает Джаредовы дополнительные курсы, потому что тот усваивает все не так, «как надо». Не так быстро, да и просто не так. Дженсен хмурится до явной морщины между бровями. Джаред разглаживает ее большим пальцем — на лице брата она лишняя. Дженсен разворачивается к зеркалу и тянет Джареда следом, надавливает на шею, пока их лица не отражаются на одном уровне. — Смотри внимательно, зануда. Глаза зеленые, лоб высокий, даже родинка на подбородке на одном и том же месте. Чем тебе не генетический маркер? Ты же сам читал. Дженсен придумывает на ходу, но делает это так искренне, что Джареду почти стыдно. Должно быть стыдно. Он успевает закрыть рот, чтобы не начать перечислять пункты, где Дженсен ошибается. Он не хочет его расстраивать. Но брат явно ждет хоть какой-то реакции, поэтому Джаред выпаливает, боясь передумать и надеясь, что тот поведется на смену темы. — Кукла! — Что? — удивление у Дженсена смешное — он приоткрывает рот и забывает моргать. Джаред медлит совсем недолго, составляя внятную просьбу. — Ты спрашивал, что мне подарить на восемнадцатилетие. А мы на прошлой неделе проходили элементы социального взаимодействия, и… — говорить из-за закрывшей рот ладони совсем не удобно. Наверно, он просит что-то слишком большое. С другой стороны, Дженсен никогда это не упоминал, что есть какие-то ограничения. Они должны быть? Надо было хотеть что-то небольшое, как в прошлом году? Тема подарков тоже странная. Дженсен на свой день рождения хочет всегда одного и того же, и деньги дает на это сам. Ему нравится сам факт, поэтому Джаред печет в старой духовке торт с розовыми сливками (готовка по мнению Дженсена — «его тема») и покупает в магазине через автостраду новую рубашку — каждый раз разного оттенка. У брата есть уже десять разных, он их практически не носит. В свою очередь Дженсен требует, чтобы он придумывал себе каждый раз разные желания. Это абсолютно нелогично и выматывающе. Джаред больше думает над тем, что пожелать, чем ждет свой день рождения. Торт бы его тоже устроил. — Я понял. Ну, раз ты хочешь, — Дженсен на секунду зависает, сосредоточенно разглядывая их отражения. Улыбается он так же. — Тогда будет кукла. И это вау. Джаред повторяет про себя слова Дженсена еще несколько раз и все равно не может до конца представить, но счастлив заранее. Теплая ладонь все еще давит на губы. Кожа чуть горькая и соленая. Джаред на секунду вжимается губами сильнее, поворачивая голову — у Дженсена, похоже, до сих пор дрожат руки после работы. Объятия выходят не очень, слишком крепкими, брат дышит через раз и треплет по волосам, но Джаред правда рад. У Джареда есть самый лучший старший брат. Ему действительно повезло. Про вопрос о сходстве он вспоминает, только раскладывая одеяло и выставляя на настенном термометре ночной режим. Неоновые огни пробиваются через опущенные жалюзи тонкими полосками. Они расцвечивают стенку позади Джаредовой кровати и кусок потолка. Если поднять руки, линии ложатся ровными браслетами до самых кончиков пальцев. Раньше Джареду казалось, что они теплые. Потом прочел о самовнушении, и ему больше не кажется — он знает, что у огней нет температуры. Джаред закрывает глаза и ложится на спину. Если заснуть, скрючившись, утром будет болеть голова.

***

…Которая все равно болит, стоит открыть глаза под четвертый звонок таймера. Джаред прижимает пальцами пульсирующую точку на левом виске и старается сесть прямо. Потом на ощупь слезает с кровати и чуть запрокидывает голову назад. В шее привычно хрустит. Он стоит так, отсчитывая двадцать секунд. Помогает слабо, но хоть что-то. Джаред вздыхает и аккуратно складывает сначала пододеяльник, потом простынь, сверху кладет подушку, так, чтобы углы точно совпадали с краем кровати. На кухне когда-то были таблетки обезболивающего, если их не съела барахлящая система очистки поверхностей. Когда Джаред добредает до нее, выясняется, что с головой мучается не он один. Дженсен кивает себе за плечо, упрямо до скрипа помешивая в пластиковой кружке растворимый кофе. Таблетки лежат посередине ровной пыльной полосы на подоконнике. Джаред аккуратно берет упаковку за край, приподнимает и, стараясь подавить желание выбросить это прямо в утилизатор, кладет в раковину. Под скудной струей воды почерневшая пыль ошметками отваливается с пальцев и блистера. Упаковка непроницаемая, почти выскальзывает следом. Таблетки безвкусные, Джаред кладет на язык две и с усилием проглатывает. Дженсен приподнимает бровь, но не комментирует. Пластиковая кружка запотевает по краям, когда он залпом допивает кофе вместе с осадком. Джареда все-таки передергивает. Ему кофе нельзя, не то чтобы он горел большим желанием попробовать. Дженсен сегодня уходит раньше на сорок минут, разбивая обычный распорядок. А вечером возвращается, опаздывая к ужину.

***

И это становится традицией. Однообразные события накладываются друг на друга в слайд-режиме. Джаред почти живет в ускоренной перемотке. Хотя разве бывает перемотка по кругу? Начало всегда одинаковое — он теперь тоже просыпается раньше, чтобы застать брата хотя бы на полчаса. Дженсен выглядит уставшим, но довольным, что не укладывается вообще ни в какие схемы стандартного поведения. Пока Джаред разглядывает синие круги у него под глазами, Дженсен умудряется расспросить про успехи в обучении, напомнить про обед, влить в себя ежеутреннюю порцию кофе и неоригинально уйти от расспросов. Джареду даже обидно, что его держат за дурака. Иногда он пытается поговорить с Дженсеном в мастерских после занятий, но теряется в переплетениях коридоров, в трех попытках из десяти его ловит тот самый неприятный тип, который встретился им с Дженсеном тогда на выходе. — Не стоит ходить здесь с таким растерянным выражением лица, предложение помощи так и напрашивается. — Крис опять хватает его за руку и ведет к пропускной. Джаред дергается, выдирая ладонь, сгибая обе руки в локтях и поднимая выше. Не надо его трогать. — Ты же знаешь, я бы с удовольствием пообщался с тобой, но, боюсь, Дженсен меня потом прибьет, — продолжает Крис с самым скорбным выражением лица. Джаред ни верит ему ни капли. Ни в одну из попыток. Крис сжимает его запястье до белых отметин. — Я не люблю, когда меня хватают. Я не растерян. А где он? — Джаред торопится узнать, пока не вывели, и все добродушие механика, если это оно, куда-то девается. Крис бросает неинформативное каждоразовое «занят» и буквально выталкивает Джареда за турникет. Ну да, конечно. Дженсен не обязан появляться по первому зову, но все равно обидно. Смысл в возможности прохода, если все, что ему светит, это коридоры? Примерно так он и спрашивает сначала себя, а потом и брата. Тот на полном серьезе обещает в следующий раз так не лажать, но почему-то проверять не хочется совсем. Наверно, Дженсен действительно занят. В итоге все равно наступает одно и то же утро. Впервые однообразность нифига не правильная. Он просыпается, просыпается и опять просыпается. Понедельник, среда, четверг и суббота. В воскресенье время резко тормозит, но только потому, что на этот раз Дженсен не уматывает в мастерскую, не объясняя причин, а просто спит. Джаред привычно ставит на запись все новостные сообщения, транслируемые в микровизоре, глушит подсветку и запоминает любые отклонения, какими бы они ни были. До того, чтобы вести подсчет, конечно, не доходит, это было бы уже слишком даже для него.

***

Так через неделю после фееричного опоздания Дженсена на работу он просыпается среди ночи от отчетливого оклика. Сначала Джаред проверяет таймер и только когда убеждается, что не проспал, прислушивается. То, что он слышит, удивляет. Дженсен вообще редко приводит в их квартиру кого-нибудь. Или Джаред не видит — ночью он спит, в отличие от брата. Голоса двоятся, накладываясь один на другой. Кто? Слышимость неожиданная, хотя раньше он не проверял, или брат был тише. Если повернуть голову, можно различить Дженсена, он говорит чуть глуше, звуки не складываются в полноценные слова. Тишина в собственной комнате звенит, потом к этому звону примешивается другой голос. Джаред его не знает. Парень забавно пыхтит и быстро дышит. Джареду почти смешно, но его тело с ним не согласно. К собственным реакциям в самый неподходящий момент невозможно привыкнуть. Лучше бы это был будильник. Джаред прислушивается к звукам за стеной и между ног становится тепло. Он до последнего держит руки поверх одеяла, стыдясь собственной реакции. Такое бывает довольно часто, Джаред почти смирился с ощущениями и мутными мозгами в такие минуты. Весь воздух в комнате сжимается около кровати. Сопение не становится громче, но ни за что кроме зацепиться не получается. Жесткая ткань пижамного комплекта неприятно липнет и трет, кажется, везде, даже там, где не должна. Джаред стаскивает штаны ниже, промахиваясь негнущимися пальцами мимо резинки, а когда получается подцепить, едва не рвет. Вместе с надоевшим трением исчезает такое нужное сейчас давление и последние разумные аргументы против. Они шлепаются куда-то на пол вместе с одеялом. Джаред переворачивается на живот и кусает подушку. Так определенно лучше. Если чуть прогнуться в пояснице, давление вернется и станет сильнее. Джаред вжимается в кровать, чувствуя наваливающееся душное удовольствие. В этом есть что-то неправильное — он не должен слушать, но все равно различает каждый звук. Через какое-то время он ловит себя на мысли, что двигается в ритм с чужими вздохами, даже дышит в ритм. Вдох-вперед-и-наверх-выдох. Простынь скатывается в мелкие складки под ладонями. Уцепиться почти не за что, поэтому Джаред цепляется за себя. Пальцы на ногах сводит, и сразу начинает гореть кожа, когда он чуть раздвигает колени. Вдох-вперед-и-наверх-выдох. Выдох. Удовольствие заканчивается неожиданно, Джаред почти отпускает край наволочки, едва не боднув головой стенку. Вместо подушки приходится прикусывать язык и щеку, чтобы не спалиться и не привлечь внимание. Стон звучит почти над самой головой и резко обрывается. Джареда продирает мурашками и испугом до самого копчика, он рефлекторно закусывает костяшки пальцев и поджимает колени к груди. Осознание шарахает не хуже таймера. Под боком в футболку впитывается остывающее пятно, чуть позже станет совсем неприятно. Сейчас, пока сердце грозится пробить пару-тройку ребер с другой стороны, ему пофиг, грохот крови отдается в ушах и голове. Ужасно. И стыдно. За себя, брата и того парня до кучи. Джаред судорожно натягивает штаны и зарывается лицом в подушку, как будто это может помочь. Сразу становится нечем дышать. Если бы помогло, остался бы так навсегда. Он же может сегодня пропустить занятия? Эта мысль и попытки делать вдохи как можно реже увлекают настолько, что он пропускает возобновившийся шум из-за стены. На этот раз никто не стонет, но Джаред все равно закрывает уши. Пожалуйста, хватит. Джаред осторожно приподнимается от подушки, все так же не отрывая ладоней от ушей и устраивается на боку, морщась от мокрой простыни. До звонка еще сорок две минуты. Он отсчитывает их, откладывая про себя по шестьдесят. На двенадцатом заходе негромко хлопает отъезжающая створка — Джаред чувствует вибрацию, отнимает ладони от головы, и только затем слышит легкое шарканье. Дженсен возвращается к себе в комнату. В квартире снова привычная тишина и тихий бубнеж новостников. Досыпать не получится, даже если захотеть, поэтому Джаред аккуратно садится на постели и сдирает синтетическую простыню — она вытягивается с неприятным шипением. Джаред все еще чувствует себя накосячившим, когда крадется к ванной, надеясь поменять белье побыстрее. Двенадцать шагов прямо, поворот, еще пять. Машинка ехидно поблескивает хромированным боком. После того, как брат ее починил, она стала тише, но не дружелюбнее. Джаред загружает белье в барабан, сначала простыню, затем одежду, кладет сверху футболку, чтобы внеплановость не так бросалась в глаза. — Ты рано. Щеки жжет уже просто нестерпимо. Не подпрыгивает Джаред только благодаря офигенному усилию воли. Даже ничего не сбивает, хотя рука все-таки дергается в сторону. Это глупо. Дженсен появляется в ванной незаметно, прислоняется к косяку и почти улыбается. Джаред почти слышит начало нравоучений, у него поднимается температура и сохнут губы. Даже кажется, что пятнами покрывается не только лицо, но и голая спина. — Ты… я уже проснулся. Дженсен осматривает его с тем же странным выражением лица. Джареду почти неуютно. Он захлопывает крышку и позорно сбегает. Пытается. — Джей? — Джаред почти успевает выйти из ванной, когда его окликают. И, серьезно, он готов на что угодно, только не оборачиваться. — Доброе утро. Дженсен задвигает приемник для порошка и выжимает заедающие кнопки. Джаред кивает и чуть ли не бегом возвращается в свою комнату. Глу-по. Дженсен упорно делает вид, будто ничего не было, но вряд ли ничего не замечает. Он не выглядит по-обычному довольным и расслабленным, как после других встреч (серьезно, Джареду почти-восемнадцать, он знает физиологию). Не пытается поговорить или что там в таких случаях надо? Джаред не притворяется следом, потому что не видит смысла. Если возникают стремные ситуации, не легче ли их решать?

***

Какой-то провал растет и растет между ними. Джаред больше ничего не понимает. Простота и логичность исчезают, и ему никак не нащупать ту основу, за которую можно ухватиться. Это злит, Джаред злится на неработающие схемы общения, которые ему навязывают в модуле, на нежелающего помочь ему Дженсена. На бесконтрольно летящее время, которое опять ускоряется и сбивает. Одна неделя или две? Джаред начинает путаться. Даже давно зазубренные местоимения внезапно становятся нелогичными. И это кошмар. Он честно пытается делать все, как раньше, но выходит какая-то хрень. Прогресс обучения замирает на семидесяти процентах и не ползет дальше. Цифра некрасивая. Уточнить ее он не успевает. Накрывает почти как в детстве. Джаред зажимает виски кулаками и начинает ходить по аудитории. Пять шагов, десять, один поворот, еще десять, один поворот, один поворот. На него обращают внимание, и от этого только хуже. Это бесполезно! Охрана хватает его за руки — почему они всегда его трогают? Почему все не может просто получаться? — Просто получаться. Отпусти. Джаред повторяет это три раза, прежде чем его руки оказываются свободны. В Академии разгар дня и пустые коридоры. В его руках ничего нет. Джаред почти бегом покидает аудиторию и просто идет. Пять шагов, десять. Один поворот. Если он не прекратит, вызовут Дженсена. Джаред прислоняется к стене, и отпускает голову. Руки красные. Красные, потому что расширились сосуды. У него в руках и коже их много. Много сосудов, по которым течет кровь. Сначала артерии, потом артериолы, потом капиллярная система, венулы, вены. Сердце. Легкие, сердце. Потом снова артерии… И снова вены. Постепенно он успокаивается. Джаред старается дышать реже, но глубже, как его учил Дженсен. Он не в порядке. Он будет в порядке. Еще пару минут. Он поедет домой. Проходить модуль сначала Джаред не хочет совсем, поэтому слушает два дополнительных вебинара и даже начинает разговаривать с зеркалом как раньше. Помогает так себе. Отражение скептически поджимает губы, а когда-то это казалось хорошей такой практикой.

***

Когда он наконец решает рассказать Дженсену, то предсказуемо выбирает не самый подходящий момент. По-хорошему, надо подождать до конца рабочей недели, утра и первой чашки кофе, когда брат воспринимает все наиболее серьезно, но Джаред не уверен, что утром будет все еще сносно выговаривать слова. Гребаная «не-динамика». Он пару раз стучит, прежде чем заглянуть к брату в комнату. Когда-то они об этом договаривались, а после недавних событий стать свидетелем не предназначенных ему сцен не хочется особенно. Комната Дженсена — почти точная копия его собственной, разве что у Джареда на столе, как и везде, порядок. Дженсен же этим особо не заморачивается — чертежи, оцифрованные копии, ультра-указки, запасные детали живут своей жизнью на всех горизонтальных поверхностях. Как поклонник всего «ретро», брат хранит информацию не только на сервере, что вообще жутко неудобно, но переубеждать бессмысленно. Дженсен почти спит, как гусеница, завернувшись в бумаги и одеяло. Короткий ежик волос почти сливается с тканью. Брат вскидывается на звук, приоткрывает сначала один глаз, потом забавно щурится, высматривая, кажется, стену за головой Джареда, а не его самого. Идея с «поговорить» сразу кажется неудачной. Джаред почти идет на попятный. В конце концов первый час ночи, они же недавно обсуждали распорядок, и хоть Дженсен и сказал, что Джаред может дергать его в любое время, вряд ли имел в виду глубокую ночь. Хотя может и имел. Не стал бы он иначе говорить? Не дает отложить ему все до завтра опять же брат. Садится на кровати, пихает локтем подушку и выжидательно уставляется на Джареда. Сначала Джаред мямлит. Мысли все никак не хотят формулироваться в правильные предложения, как и всегда, когда он волнуется. Потом вообще замолкает, по инерции отстукивая пальцами секунды по бедру. Дженсен терпеливо ждет, все так же смотря ему в лицо, чтобы не отвлекать. Иногда Джаред безумно благодарен ему за это. Вторая попытка все-таки получается успешной. Джаред начинает опять не с того, но потом выправляется. Факты, факты — это просто. Поэтому он пересказывает все в нужной последовательности: изменившееся расписание — плохие баллы — конец модуля. Джаред давно это обдумал, поэтому он не хочет вписывать в эту цепочку не соблюдающего установленные давно правила брата, все равно приходиться добавить совсем немного, только выводы, чтобы соединить первые два аргумента. Джаред не хочет выставлять Дженсена причастным. Он же не полностью виноват, что у Джареда по жизни такие сложности. Что сейчас ему сложнее, чем год назад. Джаред просто хочет вернуть все, как раньше. Так же будет проще для них обоих. Никаких сбоев и ссор. Этому он уделяет приличный кусок из уже сказанного, но звучит, похоже, все-таки не так, как должно было. Расслабленная поза с каждым выводом становится все напряженнее. Дженсен несколько раз быстро моргает и… значит, он расстроен? — Это со мной непорядок, — наконец выдает брат. — Чертова Комиссия, им надо было проверять мои тесты, а не твои. И вот Джаред без понятия, что с этим делать — какого черта вообще происходит? Лекции этому не учат, хотя он не пропустил ни одной. Да и вряд ли у Дженсена проблемы такие же, как у него. Он всегда намного лучше ладил с окружающими. — Плохо себя чувствуешь? Мне принести аптечку? Дженсен утыкается лицом в скомканное одеяло и начинает трястись. Пугает Джареда до такой степени, что тот готов звонить в скорую прямо сейчас. Он мечется по комнате в поисках планшета, а потом до него доходит, что Дженсен смеется. Это такой припадок, или Джаред опять что-то не понимает? — Да, очень, очень плохо… — нечленораздельно выговаривает одеялу Дженсен. На очередном «плохо» Джаред не выдерживает и влепляет ему затрещину. Дженсен прекращает смеяться так же внезапно, как и начал. Перехватывает его руки и отлипает от постели, придвигаясь ближе. Любимые Дженсеновы объятия на этот раз почти душат. — Я никогда не сделаю тебе ничего, — внезапно обещает тот. У Джареда почти хрустят ребра и ключицы, приходится сесть обратно на кровать. Дженсен все-таки тяжелый. — Конечно, — осторожно соглашается Джаред. Обдумывать это он будет позже. У Дженсена горячий лоб, плечо печет через ткань футболки. Джаред обнимает брата в ответ, кладет ладони на вздрагивающие лопатки и впервые совсем не знает, чем помочь. Они сидят так долго. Таймер пофигистично отсчитывает время, светящие цифры мигают в такт секундам. От дыхания Дженсена рубашка около шеи становится влажной. Брат не шевелится и никак не поясняет. У Джареда затекает правая нога от коленки и до пальцев. Под кожей бегают табуны мурашек. Ему неудобно так сидеть, но страшно пошевелиться. Вдруг он сделает Дженсену хуже? Хуже, чем есть? Джаред все равно пытается вспомнить, остались ли у них еще лекарства. И остались ли нужные. Кажется, даже начинает перечислять вслух, потому что Дженсен сам отодвигается, правда, не выпускает руки. — Тебе завтра рано вставать. Когда Дженсен так говорит, он не хочет продолжать. И пока Джаред думал, все опять решили за него. Если бы Джареду было плохо, он не стал бы скрывать. Глупо не сообщать, если знаешь, в чем дело. Потому что потом будет еще хуже. На деле же брат просто выдумывает отговорки и не хочет его расстраивать. Дженсен говорит, что он старше, шесть лет, много разной фигни. Хотя точно так же потом говорит, что они одинаковые. В каком случае Дженсен притворяется?

***

— Женевьев. Модель J’n835eiV смотрит ему прямо между глаз. Дженсен возится у нее за спиной с кучей проводов, поэтому переспрашивает. — Как? — Слишком долго выговаривать. Поэтому Же-не-вьев. Так короче. Джаред трогает ее пальцы с аккуратными пластинками ногтей. Каждая выкрашена в синий. Женевьев теплая, мягкие волосы кончиками достают до сосков, она молчит, потому что умеет произносить только базовые пять фраз. Для остального нужно перепрограммирование, но Джареду нравится и так. Понравилось еще с упаковочной коробки и комично-торжественного лица Дженсена. День рождения прошел неделю назад, и Джареду неловко, что его поздравляют второй раз, но в прошлый Дженсен сильно переживал, что не успевает с подарком. Поэтому Джаред представляет, что девятнадцатое июля — это сейчас. Надо купить одежду. Не ходить же ей голой. Почему это кажется ему неправильным, он объяснить не может даже себе, но Дженсен соглашается. Так после у Женевьев появляется ретро-рубашки и аккуратные черные юбки. Платье они докупают в самый последний момент. Зеленый цвет подходит под темно-карие глаза. Дженсен одевает ее сам. Джаред смотрит на то, как он застегивает мелкие пуговицы — у Дженсена светлые руки, кожа куклы более темная. Контраст небольшой, но ощутимый. Брат поправляет кукле рукав и отводит назад вьющиеся прядки. Чуть задерживается, пропуская их сквозь пальцы. И еще раз. Джаред по хмурой складке на лбу догадывается — сравнивает. Женевьев поворачивает голову навстречу движению. — Слишком мягкие… — Дженсен гладит ее по щеке и усаживает на стул. — Тебе нравится? Очень. Джаред кивает и повторяет жест — Женевьев поворачивается уже в его сторону и чуть наклоняет голову к плечу. Визорные датчики косят, она смотрит ему в живот, поэтому Джаред садится напротив, чтобы программа могла настроиться. — Да, — руки у Дженсена теплые, Джаред крепко сжимает ладонь, не поворачиваясь, чтобы не сбить куклу. Дженсен должен понять. У него с эмпатией все гораздо лучше. На самом деле Джаред ждет совсем другого вопроса. Он два раза прочитал файл инструкции, и помимо стандартных «условий эксплуатации», возможности дозарядки модели всякими полезными штуками там два раза указывалась водонепроницаемость и устойчивость к длительному физическому взаимодействию. Сами формулировки не говорят Джареду ни о чем, если бы не сноски в конце, о которых он почти забывает, пока дочитывает все техническим характеристикам. Эффект неожиданности срабатывает на раз. Кукла смотри на него с экрана, медленно облизывая губы и выгибая спину. Видеоряд длится не более трех секунд, сменяясь еще более пошлыми. Офигеть. Наверно, стоит перестать пялиться и закрыть, но Джаред не может. Джаред едва не роняет планшет, когда Дженсен заглядывает ему через плечо и хмыкает. Вот вообще не смешно. Джаред тяжело дышит и не повернется к брату лицом в ближайший пять минут точно. Даже просто стоять ровно уже неприятно. Ткань штанов неприлично оттопыривается, а видео все не заканчиваются. Они туда со всех сайтов, что ли, закачивали? То, что Дженсен что-то не понимает, Джаред догадывается не сразу. Тот весь день говорит малопонятные вещи, и только к вечеру, наконец, не выдерживает. Почти смешно, что Дженсен так переживает за функции куклы в этой области и его, как он все-таки пояснил, «первый раз». С куклой считается первым? Забавно, но это они с братом раньше обсуждали один единственный раз, и то провально. Тема секса вообще почти табу по непонятным Джареду причинам. Дженсен никогда не рассказывает о своем опыте и ни о чем его не расспрашивает. Так повелось еще с Дженсеновых шестнадцати, когда он все свободное от Джареда и работы время проводил, запершись в ванной с планшетом или придумывая новые названия своим гормонам. Еще через год Дженсен стал спокойнее. Прекратил запираться, зато предпринял попытку познакомить Джареда со своим «парнем». Брэдли оказался не куклой и не настоящей женщиной, как Джаред ожидал, но не понравился ему не поэтому. Отец, помнится, отнесся, как всегда, почти равнодушно, даже несмотря на то, что Дженсен ему всегда был небезразличен. Вообще в двадцать втором веке отношения между мужчинами не были проблемой, все-таки демография не позволяла. Брэдли был слишком настойчивым. При первой встрече полез обниматься, что очков ему в глазах Джареда не добавило. Чем-то он был даже на него похож, цветом волос и родинками на лице, но от его интереса было неприятно. Джаред чувствовал себя еще более странным, чем обычно. В конце концов Брэд перестал к ним заходить. В принципе, Джаред несколько лет и не вспоминал о нем, пока в один прекрасный момент Дженсен не решил его «просветить». … Неловко было только брату. Джареду же было странно, хотя и здорово узнать, что с его телом все нормально. Что, просыпаясь по утрам со стояком в нелепых позах, он не стал еще более нездоровым. Так что нет, больше они серьезно не говорили. Поэтому учиться принимать все это пришлось самому Джареду. Дженсен подгонял периодически сайты «по теме», помогал советами, контролировал почти все, но с разговорами не лез. Это «почти» внезапно нашло Джареда во время просиживания занятий по общим дисциплинам. Как оказалось, вместе с ним их посещают и абсолютно нормальные подростки, которым тоже интересно. Сдают-то экзамены все на одном уровне. Первое предложение «попробовать» Джаред откровенно не понял. Наверно, надо было рассказать брату, он бы объяснил. Причина, почему Джаред все-таки этого не сделал, была та же, что и всегда — желание во всем разобраться самому. А когда ему наглядно продемонстрировали, что подразумевалось под «пробованием», рассказывать это кому-либо еще стало еще и стремно. В свои восемнадцать Джаред не девственник, но свой опыт вспоминать не хочется. И Дженсену об этих экспериментах знать не нужно. Женевьев поселяется в комнате Джареда на стуле. По-хорошему, кукле тоже нужен отдых, но Джаред представляет, как скинет ее с кровати, ворочаясь во сне, и отметает эту идею. Все будет потом, а не сейчас. Утром он проводит рукой по ее волосам и на пробу прислоняется губами к мягкой щеке. Женевьев открывает глаза и, синхронизировавшись, желает ему доброго утра. Вот уж кто его точно дождется. Дженсен заходит проверить, но не прикасается к кукле. И если честно, Джареду хочется попросить его об одолжении. Он перелистывает инструкцию еще раз, и перед глазами все еще стоит предпоследнее видео. Там по коже куклы стекают дорожки воды, мокрые волосы собраны в хвост, от чего она кажется еще меньше. Кукла облизывает пальцы и проводит ими по своей шее, спускается ниже к груди и животу. Джаред почему-то уверен, что Дженсен согласится. В итоге, брат давится своим кофе, но оправдывает ожидания. В честь выходного можно не ждать до вечера, хотя атмосфера тоже важна. В желании повторить что-либо зачастую важна каждая деталь. Ванной никто из них толком не пользуется. Это огромный перерасход воды и времени. Эмаль под напором воды и пара становится матовой и горячей. Вода заполняет ванную на две трети. Джаред уменьшает напор и опускает на пробу палец. Вокруг до самых бортиков расходиться рябь, блики от яркого белого света скачут по дну и панелям. Дженсен приносит куклу бережно, на руках. Женевьев кажется опять маленькой. Вообще Джаред ожидал, что она больше, разве быть ниже их на полторы головы — нормально? Производители накосячили с промерами? Женевьев может самостоятельно стоять, сидеть, даже ходить. Двигать руками и ногами. Неудобно, что для этого ей нужны звуковые сигналы. Модель ориентируется на тепловизоры, точно копирует позы, но решать сама не в состоянии. Дженсен вопросительно смотрит на Джареда, аккуратно задирая подол платья куклы до груди. Оставшийся с упаковки тальк чуть более светлыми пятнами покрывает ее живот там, где они его не стерли. Ткань тихо шуршит, соприкасаясь с волосами, Дженсен стягивает ее прямо через голову. Джаред протягивает кукле руку, Женевьев повторяет жест за ним с секундной задержкой, делает два шага и прикасается ладонью к его пальцам. У нее кости из прочного сплава. Если Джаред сожмет, выше вероятность, что он сломает свои. Женевьев переступает бортик, все так же не отнимая своей ладони от его руки. Сам Джаред так бы не смог. Движения куклы немного нереальны. Он опускает руку ниже и Женевьев садится, вытягивая ноги, а потом и ложится, устраивая голову выше воды. Пряди намокают, становятся еще темнее. Часть облепляет шею. Мутные разводы всплывают наверх. Красиво. Джаред гладит ее запястье, присев около ванной, кожу бедра под ним. Она нагревается от воды, но не изменяет цвет. У Женевьев нет крови, нет артерий и вен. Внутренняя поверхность бедра более гладкая, совсем как у человека. Между ног у Женевьев тепло и тоже мягко, Джаред отдергивает пальцы. Чувствуя, как начинают гореть щеки. У нее там совсем не так. — Смелее, — внезапно говорит Дженсен и опускается на колени за спиной. В ванной душно от пара, рубашка на брате уже влажная. Он задевает его спину, направляет Джаредову руку своей. Женевьев разводит стройные бедра, и пальцы погружаются глубже. Джаред иррационально осторожничает, хотя в инструкции сказано, что сломать ее так практически невозможно. Дженсен надавливает на его пальцы, и кукла откидывает голову назад, приоткрывает рот и тихо стонет на одной ноте. Это громко, Джаред дергается назад, почти опрокидывает брата. Дженсен дергается вместе с ним, но удерживает. Кожа на ладонях сморщилась от горячей воды. Дженсен поглаживает Джаредово запястье, и через рябь его руки кажутся больше. — Все нормально. Так и должно быть. Давай еще раз. Во второй раз это проще. Женевьев в точности повторяет свои действия. Ее губы округляются и звук выходит выше. Интересно. Дженсен за ним фыркает, у Джареда взмокает шея и сразу покрывается мурашками от его выдоха. — Еще раз, — предлагает брат. Джаред повторяет.

***

Дженсен приползает позднее обычного. На скуле виднеется синяк. Джаред уже не на шутку обеспокоен этим. Женевьев тоже встречает его, только уже не в Джаредовой комнате. Хотя с недавних пор она переехала к нему на кровать. Прежде, чем заснуть, Джаред разглядывает ее ресницы, прямой нос с небольшой горбинкой, совсем как у Дженсена, но не так. Пропорции другие. Женевьев не меняется. А вот Дженсен, кажется, похудел. Он держит свое обещание и старается проводить как можно больше времени с Джаредом и куклой. Поэтому тот уже почти не путает слоги и не срывается во время занятий. Но брат все так же работает больше, берет «дополнительные смены», объясняя это тем, что так будет лучше. Чем это может быть лучше, когда тот почти засыпает на ходу, Джаред не понимает. Он разыскивает в коридоре аптечку и методично выгружает из нее один препарат за другим. Женевьев стоит совсем рядом, наблюдая за каждым движением. — Ты не расчесываешь ее? — брат хмурится и накручивает растрепавшийся локон на палец. Он почти исчезает за темной прядкой. Где-то тут должно быть обезболивающее. Волосы Женевьев — не то, о чем сейчас нужно переживать в первую очередь. Джаред вспоминает названия препаратов и не видит смысла отвлекаться. — Ты не понимаешь, да? Это не просто пособия для секса, — Дженсен морщится на последней фразе. Или ему просто больно. — Не просто пособие, — послушно повторяет Джаред и наконец находит, что искал. Таблетки хорошо действуют, Дженсену надо выпить две. Женевьев действительно не просто пособие. Она лучше. Пособия — это обучающие программы, инструкции, как на ее коробке. Они только объясняют принцип действия, но не более. Женевьев же подхватывает каждое его новое знание. И молчит. Хотя до самого главного он еще не добрался. Ему интересно изучать ее. Как она двигается в ответ, какие звуки издает. Весь программный максимум, который ей доступен. Наверно, она недовольна. Под ребрами у нее нейронный микропроцессор. Женевьев не дышит, но в груди все равно что-то вибрирует. Почти как сердце. Кожа над ним и на сосках чуть более плотная. А еще Женевьев издает те самые стоны, если ее прикусить. Она реагирует на сильные прикосновения почти везде и не бывает против. Джаред не усердствует слишком, помня про свою реакцию и тонкие стенки, но Дженсен все равно, наверно, слышит. Хотя Джаред его тоже слышит. Так что они почти в одинаковых условиях. Дженсен больше не трогает Женевьев сам. Тогда к чему сейчас этот вопрос про волосы? Вообще Джаред ее расчесывает, просто в одиннадцатом часу вечера в этом нет смысла. Она опять растреплется, когда будет лежать. Расчесывать нужно утром, но сегодня Джаред не успел. Он редко просыпает. Дженсена не устраивает его молчание. Оно его никогда не устраивает. Когда Дженсен недоволен, то чуть опускает левый угол рта. Почти незаметно, но Джаред успел выучить еще в детстве. Джаред протягивает ему таблетки, и Дженсен пьет их.

***

Синяк у Дженсена меняет цвет на грязно-желтый на третий день. Выглядит он совсем лишним на его лице, но брата это, по его словам, совсем не трогает. Второй неудачный разговор сводится все к той же теме. Вообще, Джаред рассчитывал, что он забудет. Вероятность была высокой. Женевьев дотрагивается до своего лица и медленно опускает руку вслед за голосовой командой. Вьющиеся волосы аккуратно зачесаны назад. — Куклы, Джаред, это не просто механическая игрушка. — Ты повторяешь, я помню, — это очевидная вещь. Механические игрушки намного проще в программировании и дизайне.Игрушки дарят совсем детям и тем, кому они нравятся. — Тебе не нравится кукла. — Джаред успевает озвучить свои мысли до того, как закрывает рот. Отстой. — Я не говорил… — Ты ее не трогаешь. Касания признак симпатии. Самый простой способ показать расположение. И хоть Джареду не нравится, когда его трогают другие, симпатия — это неплохо. — Конечно я ее не трогаю, Джаред, это Твоя Кукла. Не забыл? — Ты трогал ее в ванной. И после. Сейчас ты не прикасаешься к ней совсем. Она тебе не нравится. Они сделали ее не так? Она не похожа на маму? Дженсен молчит и кривится. Наверно, ему опять больно. — Дело не в маме. — Значит, не похожа? — Похожа, — брат резко выдыхает и все так же смотрит только на Джареда. — Мама была человеком. Настоящим. Помнишь? Куклы не живые, но суть одна и та же. Объекты любви, пусть и искусственной. Односторонние чувства — тоже чувства. Мы живем для того, чтобы кого-то любить. И мы любим. Заряжаем, ухаживаем, разговариваем, спим с ними — это не просто так, Джаред. Это эмоциональная привязка. — Ты любишь маму сейчас? — Дженсен сбивается. Так о ней они еще не говорили. Эмоциональная привязка. — Конечно. А ты нет? — Она давно ушла. — Джаред пожимает плечами — о невербальном общении нужно помнить всегда. Снова очевидные вещи. — Как можно любить кого-то, не видя? Звучит бредово. Любить несуществующего человека, любить куклу. Женевьев находится у них всего несколько недель, она идеальна, какой и должна быть кукла, но Джаред чувствует к ней то же, что и в начале — восхищение. Возможно, она еще не была с ним долго. Так долго, как Дженсен. — Почему мне нельзя любить только тебя? — Потому что этого недостаточно. Любить кого-то одного — недостаточно. Как и отказываться от стандартов. Дженсен иногда слишком упрям.

***

Женевьев в тонкой рубашке кажется в их квартире чужой, особенно на синтетической простыни. Джареду хочется отгородить кровать панелью, чтобы контраст так не бросался в глаза, но у них такой нет. Иногда кажется, будто кукла сейчас сделает ему замечание. Или кто-то другой. Будто кому-то вообще есть дело до этого. Возможно, только Дженсену. Джаред никак не может просчитать все необходимые действия. Одних обучающих видео недостаточно. Значений у слова «любить» несколько — значит, существует несколько вариантов. Любить можно по-разному, но называется это все одинаково. Джаред любит их квартиру, она тихая и здесь всегда есть все необходимое. Джаред любит Дженсена, потому что это Дженсен. Когда Джареду было пять, Дженсен учил его складывать одежду, чтобы она занимала меньше места. Эластичная ткань не мнется. Потом брат учил его готовить. Пошагово, и обязательно пробовал то, что получилось. Еще раньше — бесконечно поправлял кривые конструкции Джаредовых предложений. С этим было вообще туго. К восемнадцати годам у Джареда есть почти все навыки, чтобы не умереть с голоду, учиться и добывать новую информацию. Это главное. Дженсен предлагает еще с кем-то дружить, но острой необходимости в этом нет. Чужие люди не будут рядом постоянно. Теперь Дженсен настаивает, что одной эмоциональной привязки недостаточно. Дженсен заходит к нему пожелать доброй ночи, но не говорит ничего. У него розовеют скулы и уши. Джаред проверяет. Да, Женевьев с разведенными колеями вполне может его смутить. — Я не знаю, с чего начать, — на всякий случай поясняет Джаред. Дженсен смотрит на куклу и, кажется, всерьез задумывается. — Поцелуй ее, — предлагает брат. Поцелуи — ещё одна обязательная невербальная фигня, как и объятия, которую ему надо освоить, если он хочет быть, как все. Дженсен обычно целует его в лоб, когда уходит на работу. Джаред обычно не целует Женевьев никуда. Сейчас он целует ее в щеку, потому что так легче. Дженсен за спиной вздыхает, но не отстает. Дженсен пытается научить его любить куклу. — В губы, Джаред, — терпеливо поясняет он. Ладно. Джаред наклоняется еще раз, проводит ладонью по острой линии подбородка — Женевьев поворачивается к нему и закрывает глаза. Под черными ресницами возникают длинные тени. Губы у Женевьев тоже теплые и абсолютно гладкие. Это оказывается просто. Дженсен должен быть доволен. — Похоже? — уточняет Джаред на всякий случай. Дженсен прокашливается и с задержкой кивает. — Тогда тебя тоже надо поцеловать. Брат фыркает и закатывает глаза. Потом подходит и подставляет щеку, хотя недавно сам говорил другое. В последнее время все слишком сложно. Джареду приходится сделать шаг в сторону, чтобы догнать движение. Дженсенова щетина неприятно колет губы. Джаред чуть поворачивает голову, чтобы его губы прижимались ко рту Дженсена, а не к подбородку. Тот застывает в неудобной позе и приоткрывает рот. И, пожалуй, так лучше. Способ работает. Лицо у Дженсена измученное. Он отодвигается так быстро, что едва не наворачивается о кровать. Видимо, не так уж и похоже. — Я потренируюсь, — обещает Джаред, чем добивается еще более странного жеста. Дженсен с силой трет лицо ладонями до красных пятен и выходит из комнаты. Стандартное «спокойной ночи» он все-таки забывает. Джаред обязательно спросит, что не так. Утром. Он делает мысленную пометку, потом дублирует в планшет. За ночь можно забыть, а так — у него есть напоминание. Женевьев смотрит куда-то в сквозь него, отодвигается к самому краю, когда Джаред садится на кровать, потом прижимается вплотную. Он накрывает их одеялом и поворачивается на бок. У Женевьев мягкая грудь. Джаред кладет поверх одеяла ладонь и чувствует легкую вибрацию, закрывает глаза, вслушиваясь в настроенный аудио-отсчет на таймере. Слабое тиканье с интервалом в полторы секунды. Женевьев до сих пор отвлекает. Джаред отнимает руку и отодвигается подальше. Тиканье так звучит громче. Если постараться, оно заполняет промежутки между вдохами и выдохами — два через один. Постепенно таймер перестает выделяться из общих звуков комнаты. Джареду лень дополнительно переворачиваться, чтобы найти резонанс. Последнее, о чем Джаред задумывается, нельзя ли изменить частоту вибрации, чтобы совпадало с частотой на таймере. Наверно, это сложно. Женевьев придется снова перезапускать с потерей всех настроек. В принципе, он может постараться привыкнуть. Ему тепло и наконец тихо. Просто тихо. Джаред засыпает быстро, когда закрывает глаза. Правда, в этот раз спать долго ему не дают. Белые стены кто-то намазал фосфоресцирующей дорожной краской, ему ярко даже через веки. Джаред зарывается с головой в одеяло, которого катастрофически не хватает, его вытягивают у него из рук все дальше. Смотреть, что происходит, все-таки приходится, но недолго. Тонкие пальцы накрывают его нос и лоб. Женевьев целует его сама. Сначала прижимается губами к подбородку, потом щекотно дует в ухо. Сразу в два. Джаред не дергается, но Дженсен все равно тихо смеется. Подловил. Он ложится за Женевьев, придвигается вплотную, накрывая его руку своей. Пальцы немного подрагивают, и до Джареда доходит, что это его собственный мандраж. Женевьев смотрит своими темными большими глазами, как будто она тоже ждет. — Поцелуй ее, — повторяет Дженсен и притягивает его ближе. Джаред послушно целует ее в губы, проводит языком по самому краю и ровной кромке зубов. У нее нет вкуса. Она все такая же теплая и тихая, хотя самому Джареду кажется, что он заболел и у него жар. Ладони горят, он стискивает подол кружевной рубашки и запястье Дженсена. Женевьев выкручивается из его рук и нависает сверху. Джаред мотает головой, цепляется за одеяло, и замечает, что это не его комната. Кровать слишком близко к полу, он может упасть и не заметить. Уже почти падает, но его удерживают. Дженсен и Женевьев сливаются в неразборчивое яркое пятно. Они красивые, красиво смотрятся вместе. — Ты любишь меня? — спрашивает кукла. — А нас, Джаред? Ты любишь нас? Дженсен прикусывает его губы и сразу же проходится по потревоженным местам языком. Он не пытается сделать ему неприятно, всего лишь целует — и Джаред находит это приятным. Достаточно приятным, чтобы расслабиться и открыть рот. — Хочу посмотреть, — лихорадочно шепчет Джаред и отодвигается. Ему неловко, но больше интересно. Дженсен непонятно смотрит на него, гладит Женевьев по гладкому боку и выступающим «ребрам». Кукла снова ложится между ними, протягивает руки к Джареду — теплые ладони проходятся по плечам, и притирается спиной к Дженсену. Женевьев улыбается, чуть прикрывает глаза, когда Дженсен подается навстречу. Одновременно похоже и не похоже на все то, что прилагалось к инструкции. Движения рваные, будь Джаред на месте Женевьев, он бы закричал, но кукла молчит, все так же пялится на него и улыбается. Она отпускает его. Джаред просыпается, все еще падая. Женевьев синхронизируется и желает ему доброго утра. Таймер звонит второй раз, Джаред забывает его выключить. Ему редко снятся сны. Джаред им обычно не радуется. Там он не может повлиять на события, даже несмотря на то, что все происходит прямо у него в голове. Сон не отпускает еще долго. Джареду приходится снова менять постель и опять стыдно, но уже не очень. Дженсен на этот раз не подлавливает его в ванной, он вообще не высовывается из кухни. Брат выглядит взъерошенным и невыспавшимся. Джареду почти хочется спросить, почему, но начинает он с того, что записал в планшет. — Я не умею целовать. Ты из-за этого расстроился? — Ты ни при чем, Джаред, правда, — Дженсен не улыбается, пододвигает к нему уже готовый завтрак и впервые за несколько месяцев опаздывает на работу.

***

А еще Дженсен не отвечает на вопросы. И Джаред физически не может перевести свое внимание на другие проблемы. Не в его случае. У Джареда через семьдесят два дня аттестация и последняя ступень обучения. В принципе, он почти уверен, что все сдаст. Ему восемнадцать, и после окончания обучения Джаред сможет пройти государственное распределение. С его проблемами тоже найдется работа, просто для этого потребуется жесткая специализация и дополнительные тесты. Программа обучения вообще рассчитана на четкое определение профессий к концу модулей, но тут он сам немного лажает. Дженсен на это привычно закатывает глаза и терпеливо в очередной раз объясняет, что плохая социализация — не отсутствие головы или слабоумие, если он так об этом переживает. Джаред вполне способен найти себе «призвание» и оказаться там не хуже, стоит только постараться. Джаред уверен, что переживает тут не он. О женщинах и других бонусах людей без мутаций Дженсен не упоминает никогда. У Джареда нет на них права. Как и у отца. Вот только отец за свой баг в генах не любит Джареда, а не себя. Он помнит, что сначала это расстраивало. А потом уставший от бесконечных криков и срывов Дженсен перевел это в логичное объяснение. Вытащил свой планшет и два дня рыл информацию по затухающей психологии. Последние исследования имели уже солидный срок, но суть передавали емко: по статистике так делают многие, было бы странно, если бы отец вписывался в меньшинство. Люди зачастую чувствуют симпатию только к тем, кто не заканчивает своим появлением их счастливую жизнь. Вот оно. Дженсен все еще дожидается своей Очереди. Ему двадцать четыре и ждать еще минимум шесть лет до контрольного Теста. Если он пройдет его, у него будет настоящая женщина. Ее тоже надо будет любить? Джареду не нравится эта мысль. Тема этой ненастоящей любви все не кончается. Он бы с удовольствием переключился, правда. Дженсен отчасти прав в своей теории эмоциональных привязок. Он чувствует ее к Джареду, потому что Джаред чувствует ее в ответ. С другой стороны, отец из них двоих испытывает симпатию только к Дженсену, поэтому Джаред не чувствует к нему ничего. Далее — мама. Отношения к себе Джаред не помнит, но по рассказам Дженсена выходит нечто похожее. Всегда есть двое. Это логично. Если бы Дженсен не объявлял бойкот после неудачного поцелуя, Джаред бы смог объяснить ему, что по его же статистике он ошибается. Хотя ему никто не запрещал попробовать еще раз. Поэтому Джаред задерживается в Академии, сколько может. Аудитория пустеет частями, даже несмотря на то, что этапы групповых заданий были давно. Просто некоторым людям не сложно подождать друг друга и все это время поддерживать разговор. Оповещение о конце практических часов звучит за три часа и девятнадцать минут до того времени, как заканчиваются новые смены Дженсена. Джаред продолжает сидеть на третьем ряду справа и пялиться на вращающуюся гало-заставку. По правилам он может находиться в Академии до самой ночи, если сочтет нужным. За этим не следят. В аудитории семнадцать окон и тридцать восемь полос ламп. Джаред пересчитывает еще раз, потом надоедает. Закрывает глаза и откидывается на сидении. Край стола сзади неприятно впивается в шею. Он потерпит. Стеклянный глаз камеры пялится на него все время, пока он сидит. Через три часа и пятнадцать минут Джаред собирает свои вещи, надевает куртку и выходит из главного корпуса Академии. На улице уже стемнело, поэтому дорога выглядит иначе. На проходной автомат вспоминает его неохотно. Автоматика думает десять секунд, прежде чем отпечатки ладоней окрашиваются на дисплее в зеленый цвет. — Мне нужен номер помещения рабочей смены, — с запозданием уточняет Джаред у пропускной системы. — Помещение 32В. В работе по вечерам есть только один плюс. Малое количество людей. По мере того, как он спускается двумя этажами ниже, гул в коридорах становится все громче. По большому счету, ему не надо было спрашивать, куда идти. Дверей в помещении нет, поэтому Джаред думает совсем недолго, прежде чем войти. Дженсена он видит не сразу, одежда у всех работников похожа. Брат возится с чем-то крупным в противоположном от выхода отделе. Все помещение разделено лениво движущимися лентами транспортеров и пылью. Оборудование под потолком, и около стен Джаред видит впервые. Воздух почти вибрирует от его количества. Дженсен замечает его первым, машет рукой и отвлекается от работы. — Я скоро закончу, — поясняет брат. Ждать приходится долго. Дженсен не выдерживает первым и начинает рассказывать про каждую деталь, которую знает. Такие почти все. Скоро Джаред начинает путаться, но ему все равно интересно. На завершающем этапе Дженсен молчит, и Джаред вспоминает, что хотел сказать сам. На то, чтобы пересказать всю цепочку, уходит не так много времени. Дженсен слушает внимательно, но не кивает в ответ. Джаред не может определить, согласен он или нет. — И ты вот так можешь? Односторонняя любовь нелогична. Эндорфины… — Да, Джаред, я могу. Дженсен перебивает его на середине фразы, распрямляется над бесконечным потоком самых разных деталей. Джаред слишком поздно обращает на это внимание. Детали явно не новые. Половина покрылась ржавой коркой. Когда на ленту высыпается следующая порция, ржавчина поднимается в воздух бурой кислой пылью. Железо оседает на языке и горле, Джаред только чудом не кашляет. Сколько Дженсен тут работает? — Почему? — Что «почему»? — Дженсен запоздало сует перепачканные черным руки в карманы огромной куртки и чуть горбится. Рукава одежды неаккуратно порваны, поэтому все равно видно. — Потому что чувства бывают разными. — Ты же не здесь работаешь. Ты рассказывал о цехе нано-механики. «Нано» значит маленький. — Я там и работаю. — Не похоже. Джаред смотрит себе под ноги. Пола под слоем грязи не видно. Отвратительно. Все хорошее настроение медленно сходит на нет. Дженсену неинтересно, что он ему говорит. — Ты не хочешь меня видеть? Поэтому ты здесь так ушиваешься? Джаред давно на него не злился. Чувство неприятное и лишнее в его голове. Это же Дженсен. И сейчас, судя по изменившейся мимике, злится не он один. Дженсен молчит очень долго. Или подбирает слова, или просто пытается успокоиться. Джаред не знает. Да он никогда не знает, что творится у Дженсена в голове! Это в принципе невозможно! — Я работаю здесь, чтобы мы могли жить дальше так, как хотим. Это недостаточная причина? Разгрузка деталей — тоже важное дело. Дженсен опять замолкает, пока Джаред складывает два и два. Результат так себе. — Это Женевьев, да? Из-за нее? — Нет. Дженсен врет. Это открытие почему-то удивляет. Конечно, у Джареда не хватает нескольких правильных генов, чтобы определить это наверняка, но по дёрнувшемуся взгляду и изменившемуся наклону корпуса нужный ответ отыскивается сразу. Он зубрил это восемь лет! Позы, жесты, те или иные фразы — все то, что простым людям понятно на интуитивном уровне, но ему — нет. — Да. Если это из-за куклы, то давай вернем ее. Слышишь, Дженсен? Мне это не нужно, если ты будешь все время проводить здесь. — «Женевьев понятная», — дословно цитирует брат. — Если ты счастлив, то это не самое плохое, что я могу сделать. Звучит еще хуже. Даже хуже того, что Дженсен не хочет его слышать. Намного хуже. — Нет. — Джаред. — Я не счастлив так. Это ты счастлив, а не я, — на них начинают оборачиваться. Джаред бы и рад говорить тише, но у него не получается. Не слышит, не слышит, не слышит. — Хорошо, мы что-нибудь придумаем, ладно? — Я не счастлив! — Джаред уворачивается от тянущихся к нему рук и вцепляется себе в волосы. Почему его так редко слушают? Дженсен продолжает что-то говорить. Что-то про «не надо шуметь» и «давай обсудим дома» — Джаред не хочет обсуждать! Они уже это обсуждали! Это время и чертову куклу. Это не то. Не так. Не так! Джаред пятится от пытающегося успокоить его брата. Ему нужно отсюда уйти. Ему нужно домой. Под ногами противно чавкает черная жижа. Она пристает к подошвам и больше никогда не отмоется. Никогда не отмоется. На очередном шаге Джареда хватают сзади, едва не отрывая за шкирку от земли. — Убери отсюда своего припадочного, Дженсен, мать твою! Это не Крис. Такая же безразмерная, как у брата, куртка сдирает задубевшим краем Джареду кожу на шее. Он почти не чувствует. От такого ора звенит не только в ушах, но и во всей голове. Джаред больше не слышит. Только один ор. Он не может проанализировать. Его хватает на развернуться и ударить в ответ. Джаред бьет, едва не ломает себе пальцы и шею и отшатывается по инерции, когда руки не разжимаются. Надпись «выход» мелькает где-то на периферии, он даже успевает развернуться в ее сторону, прежде чем поскальзывается. Что-то царапает ему лицо. Новая порция металлолома сыпется прямо на Джареда.

***

Когда-то Дженсен рассказывал, что раньше с неба падал снег, от которого не требовались защитные купола. Снег был белым, как известка или герметик-паста, и обязательно холодным. Когда Джаред открывает глаза, он чувствует все то же железо во рту. Джаред сидит на полу, штаны теперь придется отстирывать полдня. Дженсен сидит рядом и придерживает его за плечи. Хватка сразу усиливается, стоит Джареду повернуть голову. Но он пока не собирается бежать. В черепе все еще звенит, хотя вокруг значительно тише. Лицо у Дженсена все белое, как снег или все та же герметик-паста. И мокрое, ресницы слиплись в темные стрелки, а капилляры в глазах опять полопались. К мокрой коже скоро прилипнет пыль. — Джаред, — выговаривает Дженсен и прижимает его к себе. У Джареда ничего не болит, поэтому встают они почти сразу. Дженсен молча отряхивает на нем одежду, стягивает с себя эту уродскую куртку и берет за руку. Ржавая куча деталей медленно рассасывается по транспортеру всего в каком-то полуметре от них. Вокруг собралась целая толпа, и все смотрят. — Еб твою мать… — толстяк в такой же порванной форме отходит с дороги самым первым, под его ботинками скрипит грязь. — Все будет хорошо, — Дженсен не смотрит на них. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я немного облажался, но мы все исправим, правда. Он тянет Джареда к выходу и продолжает говорить-говорить-говорить. Джаред знает, что с большей вероятностью облажался он, а не Дженсен. Дженсен привык все контролировать и жить под девизом «Джареду так будет лучше». Пожалуй, единственное, в чем они похожи, так это в неумении все решать вместе. Дженсен все говорит, когда они выходят на улицу и наконец добираются до их квартиры. Джаред вслушивается, но не слушает. В голове перестает шуметь, он не хочет сейчас думать. Им никто не попадается навстречу. Никто не смотрит. Дженсен останавливается перед самой дверью, не набирая код для разблокирования. Джаред может набрать и сам, но он стоит дальше и его руку все еще держат. — Женевьев действительно хорошая. Дженсен сильнее сжимает его пальцы и поворачивается к нему. Лицо у него больше не мокрое. Они будут и дальше говорить о кукле? — И ты прав, я был действительно счастлив, когда подарил ее тебе. Социальное взаимодействие, помнишь? Я надеялся, что так нам будет легче. Ты всегда сможешь отвлечься, когда мы не можем договориться или не понимаем друг друга. Это отличная модель, и она может дать тебе то, чего не могу я. Мне осталось доработать дополнительно не так много, правда. Давай попробуем пережить это? Дженсен ждет от него ответа, но Джаред не знает, что ему сказать. Он больше не уверен, что сможет вот так. Джаред попробует. Это же Дженсен хочет услышать? — Давай.

***

Дженсен приходит к нему, когда Джаред уже почти засыпает. У Джареда чешется заклеенная царапина на шее, а еще после горячей воды успевает замерзнуть спина — он отодвинулся от куклы на самый край кровати, и теперь не уверен, что не свалится. Брат гладит Женевьев по волосам и молчит. Джаред подтягивается на руках и неловко прижимается губами к губам Дженсена. Тот замирает, а потом стонет ему в рот, вскидывает руку и путается в Джаредовых лохмах. Джареду не больно, но странно. Дженсен смотрит на него, а потом встает. — Прости, — брат целует его в плечо. У него мокрые губы с царапающей корочкой посередине. Джареду не совсем понятно, за что именно он извиняется. Может быть, завтра Дженсен расскажет ему другую историю. Может быть, завтра он опять опоздает на работу.