Всего-навсего его человек.

В квартире Ирины Кузнецовой всегда пахнет зелеными яблоками и корицей — чувствуется привычная утонченность, даже в таких мелочах. Но, сегодня все по-другому. Не пахнет ни яблоками, ни корицей, ни даже цветами, которыми обычно задаривал ее Шастун — только табак и полусладкое вино, разделенное напополам с горечью от расставания. Вы не ослышались. Они расстались. Разошлись. Стерли все воспоминания друг о друге. Удалили все общие моменты. И разбежались в разные стороны. Так бывает. Наверное. Кузнецова никогда не была дурой. Да и сказками себя не кормила. Взрослая же девочка, в конце концов. Но почему-то именно сейчас, она в полупьяном бреду выкрикивает обратное. Мозгами едет знатно, если честно. Но осознает это спустя две бутылки полусладкого. Понимает это до самого конца лишь тогда, когда со всей силы швыряет в сторону, подаренные Антоном духи в стену, чтобы увидеть как осколками флакон брызнет. Их Шастун ей дарил всегда, любил до безумия, когда она ими пользовалась. А он пользовался ей. И она за годы запахом этим пропиталась; приторное ванильное послевкусие после Ирины Кузнецовой — исчезло сегодня утром, забрав с собой Шастуна и его вещи. Знаете, а теперь же от нее запах дыма и безумия нарастающего. Не свойственного ей совсем. Она на пол опускается бесшумно; хватается за голову и перестает контролировать себя вовсе, будто бы не верит, что человек, способный подарить надежду, способен ее и отнять. Звучит это в ее голове слишком дико. Последние слова Антона — и вовсе не укладываются. Кузнецова убивается, будто бы конец света все же наступил. Его вечно передавали по сводкам новостей, а она не верила. Все не верили, но маленькая и глупенькая — в итоге она. Ей бы не помешала еще одна бутылка полусладкого. Да и от сигаретки бы, она не отказалась. Шастуновские благополучно закончились. Кузнецова никогда не была дурой. Но в чудеса все еще верила. И верила, что звонящий прямо сейчас в ее квартиру... нет, не вернул ей Антона. Его бы она не приняла. Зато алкоголь рассмотрела бы. С удовольствием. Разочарованию не привыкать занимать в жизни Кузнецовой главенствующую позицию. Перед ней не стояла фея, готовая выполнить все прихоти девочки с потекшей тушью и разбитым сердцем. Перед ней стоял изумленный Арсений Попов. Изумленный, потому что никогда не видел ее такой. Потухшей. Раздавленной. Зато он сам, как всегда идеален до мозга костей. Идеальные черты лица, идеальная одежда, идеальное эмоциональное состояние. Последнему Ира завидует больше всего сейчас. Попову понятен диагноз. Делать вывод приходиться моментально, как и подбирать лечение для нее. Он запихивает ее обратно в квартиру, пару раз возмущается тем, что здесь больше не пахнет его любимыми яблоками, трижды «корчится» от боли, когда Кузнецова пытается его стукнуть со словами о том, что видеть его, она совсем не желает. Кузнецову удается успокоить через полчаса. Она так славно сворачивается в клубочек на своей кровати, утыкаясь носом в теплую кофту Арсения, которой он накрыл ее, пока убирал «следы проводов» Шастуна. Попов не скрывает гордой улыбки. Ему удалось избавиться от такого количества окурков, как будто здесь находилось три Антона, а не одна Ира. А еще он горд тем, что имеет право наблюдать за сонной Кузнецовой, кажущейся ему такой беззащитной и хрупкой сейчас.

Черт подери, может она не человек Антона Шастуна, а его человек?