Постмортем

– О господи, Дейв, зачем ты нацепил годтир, – сказал Каркат, держась за край тележки. Забавно, что он заметил это, только когда вы уже прошли несколько рядов магазина. – Чтобы все сразу видели, кто я, и не принимали меня за тринадцатилетнего пацана, которым я выгляжу, – ответил ты, сидя в воздухе на уровне верхних полок и перебирая пачки с крупами. – Тебя до сих пор волнует, что о тебе думают? Ты чувствуешь, как он хватает тебя за свисающий плащ. – Давай я отвечу как ты: Каркат, ты не жил в теле, которому ты годишься в отцы, ты не понимаешь, каково это, – говоришь ты и даже копируешь его обычную трагическую интонацию. – Когда мы с тобой одни, мне нормально, а когда кто-то чужой смотрит, мне становится не по себе. Как будто я твой приёмный ребенок. Он легонько дергает тебя вниз, почти игриво. – Можно подумать, это не так. – Тебе с клетчаткой или без клетчатки взять? – Спусти обе, мне надо состав посмотреть. Я знаю, с каких конкретно добавок меня крутит. Ты левитируешь вниз с двумя пачками крупы в руках, как божество индуизма. Он осторожно берёт в руки сначала одну, потом другую, и говорит: – Обе говно, ставь обратно. Я же говорил тебе брать красную. – Да они все красные, это же крокеркорп, – отвечаешь ты, поднимаясь. – Нет, эта скорее бордовая, а эта оранжевая. – Ты вообще в курсе, что здесь темно? – Специально для тебя они делают флуоресцентные упаковки. Ты берёшь красную пачку с полки. – Эта? – Да. Не успеваешь ты спуститься и обернуться к нему, как его злой и громкий голос раздаётся на весь магазин: – Если хоть одна тварь достанет свой поганый гаджет и начнёт снимать, я вызову охрану. Вокруг глазеют покупатели. Каркат стоит, сложив жилистые руки на груди. – Карлуш, полегче, – тихо говоришь ты и хочешь извиниться за него, но потом передумываешь. Из-за таких вещей его и ненавидят в интернете. – Просто пошли дальше, – говорит он, забирая пачку крупы из твоих рук и безумно медленно укладывая её в тележку. Ты послушно катишь тележку вперёд, продолжая парить над полом. – Наверное, хорошо, что ты ушёл из правительства, – бормочешь ты, а он молчит. – А то ты бы начал запрещать интернет. – Я вообще не понимаю, как можно без разрешения снимать кого-то, публиковать эти фотографии, карикатурно редактировать и обсуждать в публичном доступе. Это не должно быть законно. – Ты не засудишь всех людей, делающих с тобой мемы, Каркат. Просто смирись с этим. Он тяжело вздыхает и останавливает тебя. – Возьми порошок. – Блин, я бы сам сейчас сделал мемчик. «Если хоть одна тварь вставьте-вашу-поганую-проблему, я вызову охрану» и твоё лицо, полное презрения к населению нашей страны, – продолжаешь ты, поднимая многокилограммовую пачку. – Как тебе? По-моему универсально. – Я не испытываю презрения к населению нашей страны! – с серьёзной обидой говорит Каркат. – Я мог бы жить в особняке за трёхметровым забором, держать прислугу и вообще не контактировать с миром, в котором люди живут, однако я этого не делаю. Потому что я не считаю, что это какая-то недостойная жизнь. – Да, да, и именно поэтому мы сейчас здесь. Я понимаю. Я неудачно пошутил, прости меня, – ты гладишь его по руке, цепляющейся за край тележки, и он упирает взгляд в пол. – Рука до сих пор болит… Не говоря ни слова, ты приседаешь и быстро целуешь его в предплечье через ткань кофты, пока никого в вашем ряду нет. – Я больше не буду, – смазано говоришь ты, утыкаясь ему в локоть. – Хорошо бы, а то скоро мои кости станут как пластилин, и если ты сожмёшь их так, они так и останутся, – он говорит в пустоту. Ты почти пугаешься. – Положи соль.