«Максим, твое физическое состояние сейчас оставляет желать лучшего, да и психологическое заметно пошатнулось. Тренерский штаб принял решение освободить тебя от гонок на неопределенный срок. Следующий этап ты пока однозначно пропускаешь. Поправляйся. А. В. Падин.»
Ох, чудесно. Просто превосходно. Всегда мечтал быть отстраненным спортсменом. Аж злость берет. Но они, несомненно, правы. Такими темпами я не то что начал бы быстро выдыхаться, а вообще угробил бы все, что еще пока что было: и оставшееся здоровье, и едва начавшуюся карьеру. Но если вдруг отстранение продлится больше этапа… Это плохо скажется на… всем. Закат. Еще несколько дней я проведу в больнице, но он разбавит дни моего ожидания. Как же я люблю смотреть на лучи заходящего солнца; на то, как они, словно языки пламени, окутывают дома, деревья, мои руки… Единственное, чему я рад абсолютно всегда — так это таким вечерам. Кто-то входит без стука. Тихо, словно шелест листвы. Чья-то фигура встает возле меня, перекрывая вид на темно-алое зарево. Я поднимаю глаза. Он улыбается мне. Тепло и ласково, как заходящее солнце. Так, как умеет только он. Я хочу улыбнуться ему в ответ, но не могу, ведь я слишком заворожен. Он становится чуть боком, и яркие лучи очерчивают его силуэт. Он тянет ко мне свою руку, и я повторяю его жест. На его безымянном пальце сверкает обручальное кольцо. Оно мерцает лихорадочно, словно стыдясь своего вида. Это едва заметно, но все равно можно разглядеть. Я точно знаю, что кольцо на месте. Так же, как и мое собственное. Его глаза согревают одним взглядом, и я начинаю чувствовать себя гораздо лучше. Он берет мою ладонь в свою и накрывает другой, чтобы скрыть от мира то, что мы оба кому-то принадлежим. Он очень долго так стоит — мы оба не можем оторвать взгляда. Рука в руке. Глаза в глаза. Душевные раны словно затягиваются. — Надо быть осторожней, Макс. — Юра…...
8 января 2018 г. в 20:00
Вставай… Нет, не могу. Ну вставай же. Слишком сложно, как ты не понимаешь. Вставай… Как же больно…
— Макс! Максим, вставай. Давай, мы здесь, все хорошо… Макс? Ты слышишь? Ма-акс!
Темнота. Редкие лампы освещают безумно быстро движущийся коридор. Мимо пролетают лица родных, друзей, коллег… Весь мир, вся жизнь перед глазами. Неужели все?!..
Я открываю глаза. Яркий больничный свет мгновенно ослепляет. Слышу тихий, но противный писк приборов. К рукам подсоединено несколько каких-то трубок, предназначенных для того, чтобы облегчить мои страдания. Я поворачиваю голову. Рядом с кроватью, сидя на маленьком стульчике, рыдает Саша.
— Максим! — она было бросается мне на шею, но, опомнившись, останавливается. — Как ты себя чувствуешь? Что болит?
Слабо улыбаюсь ее заботе. Она не меняется — все та же милая девушка, которую я когда-то полюбил.
— Ничего не болит, — все так же улыбаюсь, сжимая ее руку, но голос пугает даже меня — хриплый и будто бы неживой, совсем как у покойника. Она сильнее хватается за меня, словно утопающий за спасительную соломинку, хочет что-то сказать, но сжимает губы в тонкую ниточку и молчит.
— Сколько я здесь? — решаю перевести тему и вижу, как она вздыхает, а затем поднимает на меня свои черные глаза.
— Уже второй день, Макс. Врачи говорят, что это сильное переутомление, — она закусывает губу. Ей тоже нелегко. Она переживает все это вместе со мной. Я только открываю рот, чтобы поблагодарить ее, как она перебивает меня, вскакивая:
— Ты не говори, отдыхай. Я пойду, тебе нужен покой. К тому же, твои друзья тоже хотят увидеть тебя, — она быстро целует меня в лоб и поправляет мою челку, улыбаясь, и так же быстро выбегает из палаты, оставляя маленький кусочек моего сердца теплым.
Почти сразу же за ней входит Бабиков. Он немного топчется у порога, а затем подходит ко мне. На его лице странное выражение, но оно моментально исчезает, как только я ловлю его взгляд.
— Ну, как ты? — он аккуратно присаживается на край кровати и легонько хлопает меня по ноге. Я киваю.
— Эх ты, ну как же тебя угораздило? Вырубило прямо после финиша, да еще и на целых два дня! — он вздыхает, но все так же улыбается. Я лишь пожимаю плечами.
В это время в палату входит Антон-старший, спрашивая что-то у Бабикова. Я не разбираю слов, звуки словно плывут. Они оба поворачиваются ко мне и задают очередной вопрос. Я моргаю и демонстративно отворачиваюсь к окну, будто бы не хочу продолжать беседу. Все равно ничего не слышу, толку-то? Они что-то бормочут, но вскоре удаляются, оставляя меня наедине с собой. Я пытаюсь понять, что же я чувствую, что же происходит. Замечаю записку на прикроватной тумбочке.