Девушка на миллион

Обещанного три года ждут, но у капитана Шибы не было в запасе столько времени. Однако когда он уславливался с Хисаги о будущей встрече, то и подумать не мог, насколько сложно будет ему выбраться на нее, а лейтенанту Девятого отряда — и подавно. Во-первых, дел ни у него, ни у нее не уменьшилось, а наоборот — только увеличилось: Ичимару с недавних пор активно стал симулировать больного в особо подходящие для выходного дня капитана моменты, тогда как капитан Мугурума полностью перекинул на плечи помощницы ненужный ему «Вестник Сейрейтея». Налицо были явные происки противников, но Шиба был бы не Шибой, если бы не решил все проблемы. Для начала он устроил по случаю цукими для старших капитанов обычную пирушку, но лично проследил за тем, чтобы капитан Мугурума получил необычно большую порцию саке, способную задержать за столом даже самих стойких. В тот же день Шиба подкупил несколько работников редакции газеты, посулив тем неплохой дополнительный заработок за работу сверх нормы — как раз за ту работу, из-за которой их лейтенант засиживалась по вечерам допоздна. Следующей мешающей запланированной вылазке в Руконгай причиной, безусловно самой раздражающей и чреватой срывом всего плана причиной, являлся Ичимару, и даже всё состояние аристократа не смогло бы того убедить не совать нос в чужие дела. Впрочем, Шиба на сей раз церемониться не стал и обошелся более дешевыми и подручными средствами — веревками: привязал Ичимару к стулу в кабинете до самого утра, оставляя свободным только рот, способный отдавать любые приказы кроме как развязать его. Последнее капитан строго-настрого запретил делать отряду на вечернем собрании и разводе ночного караула. Возможно, в чем-то Ичиго, конечно, и перегнул палку, однако его упорство и упрямство не давали ему остановиться. Спор уже мало представлял для него интерес, завоевать расположение несговорчивой, но несомненно интриговавшей его девушки для молодого мужчины стало делом принципа. Он быстро вошел в азарт и в то же время получал от процесса сложного ухаживания немало удовольствия. Так, сейчас, поднимаясь по крутой тропе на самую вершину горы Мидори, что с юга заслоняла Сейрейтею вид на горизонт, он чувствовал это удовольствие особенно остро. Как в переносном, так и в прямом смысле. Рука робко ступавшей за ним след в след Шу то и дело нервозно впивалась ногтями ему в ладонь, выдавая в девушке боязнь высоты или обыкновенное недоверие, несмотря на постоянные заверения со стороны своего провожатого в том, что он не выпустит ее, не стоит этого бояться. Шу всякий раз натянуто улыбалась, кивая оглядывавшемуся, что она, мол, в полном порядке, но Ичиго даже количество царапок на своей руке считать бросил — настолько слова у нее расходились с делом. Если бы он знал, что это небольшое путешествие заберет у девушки столько нервов, то, конечно же, ограничился бы походом в какое-нибудь живописное место в столице. Однако же когда-то брат ему посоветовал понять душу руконгайки — вот он и понимал ее по-своему: решил показать ее родные просторы с неизвестной стороны. — Всё. Наконец-то пришли. — Помог он сделать пару последних шагов Хисаги на пологий пик самой высокой из поросших травой гор Мидори и указал на небо, раскинувшееся перед ними. — Гляди… У Шу непроизвольно округлились глаза и рот, а из груди выпорхнул восторженный выдох. Праздник любования Луной занимал сегодня всех в Обществе душ, но дождь из падающих звезд наверняка видели немногие, а может, только единицы. Горы брали в полукольцо небольшую деревушку, что притаилась далеко в глубине их с южной стороны, тогда как гостям с «севера», с Белого города, было даже не видать за дымкой испарявших росу гор подобную красоту. — Ну как? — хвастливо усмехнулся Ичиго, с удовольствием наблюдая массу восхищения на лице Шу. — Э… Это поразительно!.. — пробормотала она. — Никогда не видела подобной красоты, хоть и выросла в этих местах. Парень удовлетворенно кивнул — он и сам случайно наткнулся на подобную аномальную зону: юго-восточные районы Руконгая были закреплены за шинигами Седьмого и Шестого отрядов, и на одной из вылазок туда по причине массовых волнений в деревушке у подножья гор, капитан, задержавшись до ночи, и узрел такое диво. Позже он нередко наведывался сюда сам и показывал это место родным, дабы те смогли разделить с ним непередаваемое чувство упоения от созерцания природных красот их мира, однако сегодня он впервые делился этим сокровенным с кем-то посторонним, чужим. Быть может, как раз потому, что лейтенант Девятого отряда всё менее чужой для него становилась? — Погоди, это еще не всё. — Интригуя свою спутницу, Ичиго сел на пригретый за день низкий камень и похлопал по соседнему, приглашая составить ему компанию. — Нужно немного подождать, — пояснил он на чуть вскинутые в немом вопросе брови Шу и улыбнулся. — Уверен, тебе понравится. Она неопределенно пожала плечами и выдала в ответ не улыбку, а нервный оскал; то, что лейтенант безумно волновалась на их первом серьезном свидании, было видно невооруженным глазом. Быть может, следовало ее отвлечь какой-то беседой, мозговал Ичиго, пока Шу молчаливо разглядывала сыпавшиеся с небосклона звезды. Те поражали своим разноцветьем, точно переливы драгоценных каменьев на темном шелке, а еще их оказалось ровно на бесконечность больше, чем идей в одной рыжей голове. Ичиго силился придумать, чем прогнать затесавшуюся меж них мягкой кошкой тишину, но на его беду Шу, похоже, не прельщала поэзию, а на удачу Ичиго флейту свою он оставил дома — парень не очень хорошо играл на ней, больше талантов проявлял в ратном деле, нежели в искусствах. — У нас говорят, что если загадать желание на падающую звезду, то оно непременно сбудется, — наконец подал голос Шиба, припомнив, как брат с сестрой наперечет и беззастенчиво выкрикивали свои, стоило их только привести сюда в такой сезон. Вот уж где дикари, так точно. Чтобы он еще хоть раз что-то серьезное показал Кайену и Куукаку? Да ни в жизнь! Они всё и всегда переводили в шутку. — Правда? — с сомнением переспросила у него руконгайка и мечтательно улыбнулась, когда получила твердый кивок. — Ты, наверное, желаешь сама управлять каким-нибудь отрядом? — Ичиго и подтрунивал, и хвалил, и пытался угадать ее заветную мечту, считая беспардонным спрашивать напрямик. — У тебя бы получилось. Ты любишь во всём порядок. Шу чуть мотнула головой: не то отрицая свои таланты, не то отвергая подобные желания. Она подтянула к себе коленки, обвила их руками и положила подбородок на них. Одета девушка была в тренировочные хакама и светлое косодэ — не вычурно, но видно, что к походу она всё же приоделась, да и вряд ли даже самое простое кимоно подошло для подобной вылазки. Практичность Шу импонировала Ичиго, он и сам был таковым, а еще ему нравилась некая отстраненность девушки. Она по-прежнему казалась аристократу такой же далекой, как крепко прикрепленная звезда на небосклоне, и на нее так же хотелось смотреть неотрывно, долго, будто поджидая тот момент, когда она сорвется, а он вовремя подставит руки и поймает в них ее. Это было бы романтично, незабываемо, чудесно для данного вечера. Ичиго тут звучно потянул вязкий насыщенный аромат в воздухе и легонько задел плечо Шу своим, шепнув: — Вот, приглянись… В свете Луны, что приблизилась нынче к земле так близко, стали распускаться молочно-белыми душистыми звездочками цветы, то тут, то там, повсюду на склоне, вызывая в глазах пленение такой прелестью, а в душе — бархатистое чувство детской радости. — Цветы ночью? — Шу, не веря увиденному, воровато озиралась по сторонам, точно боялась спугнуть такое чудо, точно цветы казались ей причудливыми светлячками. — Это гэккабиджин, «подлунная красавица», — пояснил Ичиго и, дернувшись было сорвать одну из них, передумал, решив сперва спросить разрешения у той, для которой природа значила больше чем предмет любования. — Ты позволишь? Хисаги удивленно уставилась в ответ, не понимая, что именно она должна была позволить, на что Шиба, улыбнувшись ей мягко, таки одолжил у лета один цветок-звездочку, осторожно убрал с правой стороны лица девушки челку и закрепил ее за ухом цветком, как заколкой. — Так лучше, — доверительно поведал он и кивнул для пущей правдивости: его и вправду ничуть не смущали ее шрамы, ей не нужно было прятать их постоянно. — Ты тоже красивая. Она, жутко засмущавшись, отвела глаза и сделала вид, словно звездопад вновь приковал к себе всё ее внимание. Недюжинное волнение вразрез напускному контролю в лейтенанте выдавала часто вздымавшаяся грудь и несказанно горячая ладонь. Аристократ нежно сжал ее в знак поддержки и тоже сделал вид, будто увлекся ночным небом. На сегодня их предел сближения был достигнут — капитан торопился с выполнением условий спора, но время у него еще оставалось сделать это как можно более аккуратно, тактично, практически филигранно и не без души. А что могло сблизить еще сильнее, чем разделить с кем-то небезразличным свою радость?

***

Лейтенант Девятого отряда прилежно выводила иероглифы в отчете, а в глазах у нее почему-то стояли вчерашний звездопад да цветы на горе. Вот она выписывала: «Что касается порядка в казармах…», а виделось — «Что касается цветка в волосах». Выводила: «Отряду требуются гвозди», а на ум настойчиво просились «звезды». Хисаги хотела разозлиться, отругать себя за невнимательность и неспособность собраться, но вместо этого улыбнулась мимо своей воли шире и почувствовала, как сильнее нега давит ей на веки. Вчера она видела что-то действительно невероятное: небо щедро сыпало самоцветы прямо в Руконгай, а в карих глазах напротив читалась душещипательная нежность. Вчера первый раз в жизни Хисаги Шу сказали искренне, без насмешки и намека на обман, что она… красивая. Красивая. Это как? Как Рангику-сан? Или как те леди из благородных семей, которые заставляли целые группы шинигами останавливаться и пропускать их ноши вперед, словно нарочито дозволяя простолюдинам взглянуть на практически небожителей для них? Аристократы для руконгайцев — как те звезды: и не дотянуться до них и смотреть на их слепящий свет больно. Такое деление испокон веков считалось нормой, основополагающей для уклада Общества душ особенностью, ибо великие были рождены такими, чтобы править другими, и редкий иной из большой массы тех «других» мог побыть на одном уровне рядом с урожденными шинигами. Лейтенант Хисаги из Девятого отряда и капитан Шиба из Седьмого — вчера они как раз общались на равных, будто и не существовало меж них разницы в положении, будто и чинов разных они не занимали тоже, будто на одной и той же земле, на одинакового уровня камешках, смотря на общие звезды над их головами, общались просто парень и просто девушка. Нет, не просто. А «красивая» девушка… Казалось, у Шу даже пятки покраснели от столь смущающих и в то же время согревающих душу воспоминаний вчерашнего вечера. Хотя о каких пятках шла речь? Если бы Шу не сидела сейчас на них, то она бы ими земли под ногами не ощущала — настолько одухотворяющей, к небесам поднимающей были ее радость, легкость, счастье услышать в свою сторону настоящий комплимент. Он словно перевернул в неуверенной в себе девушке всё с ног на голову, он словно помог крыльям вырасти у нее за спиной и заметно прибавил смелости, он словно толкал признаться капитану Мугуруме в своих чувствах. Если она и впрямь была не такая страшная, то, быть может, он их даже примет? — Хисаги? Хисаги! Эу?! Лейтенант дернулась и подскочила: докричаться до нее смогли только звучным стуком о столешницу, а еще настойчивым мельтешением ладони в перчатке пред глазами. — Т-т-тайчо? — воззрилась она на него как на призрака — в какой момент она позабыла, что из кабинета не выходила, что рабочий день давно начался и что ее командир находился всего на расстоянии письменного столика от нее? Конечно, он не смог не заметить ни ее отстраненного вида, ни невольного отлынивания от своих обязанностей. Лейтенант совестно потупила взгляд, а капитан неожиданно приложил ладонь ко лбу подопечной: — Ты что, на полигоне перегрелась? Говорил тебе, завязывай с этими зелеными слабаками возиться. Для этого есть на худой конец четвертый и шестой офицеры! Он ворчал по обыкновению, а она сегодня не ежилась. В мечтающей Шу начали пробуждаться иные чувства и порывы. Его широкая, с шершавыми пальцами рука вызывала желание у Шу приласкаться к ней кошкой, его близкий запах отключал сознание, его присутствие рядом с аурой ее вчерашнего счастья подстегивало к действиям, но девушка так и не решилась пересечь разделявшую их черту. — Я в… в порядке, т-тайчо, — заикнувшись, она засуетилась с бумагами, усердно делая вид, будто что-то важное искала меж них и старалась изо всех сил не замечать, как пристально за всеми ее неуклюжими движениями следил командир. — Ты чё это, — хмыкнул он в итоге, — влюбилась, что ли? У Хисаги кисть выпала на пол, а тушечница так и вовсе запрыгала в руках как живая. Хисаги первым делом о разложенных отчетах забеспокоилась, но тушь нацелилась вслед за кистью — растеклась по полу живописным густым пятном. Хисаги было бросилась живо вытереть это непотребство, но ее рывком усадили назад, надавив на плечи. — Слу-у-ушай, — капитан Мугурума взялся чувственно надавливать ей на воротничковую зону, массировать шейные позвонки, словно не понимал какое воздействие могли оказать эти прикосновения на неискушенную девушку, — ты какая-то напряженная в последнее время стала. И рассеянная. Сегодня отчет за прошлый месяц подала, а еще чай заварила как для девицы благородной, мягонький… Шу одеревенела вся. Боялась даже вдохнуть лишний раз да глазами хлопнуть. От указанных изъянов в работе она сгорела бы от стыда немедля, но, увы, ее голова бессовестно плыла от ощущения прикосновения пальцев капитана к ее гусиной коже. Массаж вроде бы должен был расслаблять, но Шу никак не могла отринуть шок и трепет перед любимым начальством. — Я… Мугурума-тайчо, я… — Мугурума-тайчо — это как раз я, — хохотнул он, — а ты… ты, как пить дать, влюбилась, девка. Ну и? — в смехе его проскользнули металлические нотки. — Кто у нас счастливчик? У Шу бешено заколотилось о ребра сердце, и если бы оно запросилось наружу, она вряд ли смогла бы удержать его. Ей хотелось обернуться, но шея будто онемела. Ей хотелось признаться, но слипшиеся губы не давали заговорить. Ей хотелось обнять своего дорогого капитана и прошептать на ухо, что это он счастливчик, а она — его навеки, но… от переизбытка фантазий у Шу только вырубило мозг и ее обмякшее тело медленно сползло по спинке дзабутона на пол. — М-да, — Мугурума уставился на это снисходительно, — малёх перестарался с разговором по душам. Хренов Хирако! — Это друг его надоумил прощупать почву насчет успешности или безуспешности спора, хотя Мугурума бы соврал, если бы сказал, что сам полез в это дерьмо не без интересу. Так ничего и не добившись от помощницы, командир легко закинул тушку лейтенанта себе на плечо и вышагнул на веранду. День перевалил за обед и было бы неплохо подкрепиться и ему, и ей, а после дожать девчонку и выведать все ее сердечные тайны на чистоту, но оставалось определиться с местом перекуса. В самом деле не в Шинохару ведь Хисаги тащить, да и средь бела дня ловить там особо было нечего. Так что, передернув отрубившееся тело лейтенанта на плече, Мугурума направился в Шестой отряд, в район аристократии: туда и путь лежал поближе, и пожрать давали недурно. Равнодушно собирая взгляды прохожих, некоторых открыто посылая, а некоторым огрызаясь — мол, не видели, что ль, сгоревшего на работе лейтенанта? — Мугурума с горем пополам добрался до квартала с трактирами, мысленно жалея, что не утащил Хисаги в столовую отряда. Так бы пересудов было на порядок меньше, а то еще чего доброго слушок про него и девчонку до юнца Шибы дойдет, тот же потом на дерьмо сойдет, но будет до хрипоты спорить, что он вел нечестную игру. — …Гин, какого ты потащил меня сюда? Нам работать нужно, а не свежего тунца про… бо-вать. Хм? Не успел капитан Девятого подумать о подобной сценке, как наткнулся на упомянутого аристократа в компании его вездесущего лейтенанта прямо за ближайшем углом, всего в паре шагов от приглянувшейся забегаловки. На мирно разойтись можно было и не рассчитывать, не со вспыльчивыми, точно факел, Шибами уж точно. — Яре-яре, как неудобно-то получи-и-илось… — отозвался первым ехидный Ичимару, но на него раздраженно шикнули: «Заткнись!» — И как же это прикажете понимать, Мугурума-тайчо?! — Капитан Седьмого сверкнул глазами и ткнул в тощий зад Хисаги, болтавшейся на плече у своего командира безвольной тряпкой, — в тот аккурат упирался взгляд закипавших гневом Шибовских зенок. — Не шуми, — усмехнулся дерзко старший: кто ж из них отказался бы мальца подначить лишний раз? — А то еще нашу спящую красавицу разбудишь. — А-а-а, уже «на-а-ашу»… — процедил едко Ичиго, цепляясь за каждое слово. — А почему не «мою» сразу, а? Может, мне уже и напрягаться не стоит, а? Может, меж вами уже давно что-то произошло, м? — Уху-у-у, — обмахнулся руками точно веерами Ичимару, — обедать-то, похоже, будет весело. А вы, тайчо, выбираться не хоте-е-ели… Капитан люто зыркнул на помощника: — А ты вообще помолчи! Ты меня специально сюда потащил, да? Как давно ты знал, что спор пошел по нечестному пути состяза… — На рот Ичиго мигом легла ладонь Кенсея, который воровато оглянулся: — Ты чего это раскудахтался, парень, на всю округу? Тебе что, лишние разговоры нужны? Или твоей семье без скандалов живется плохо? Никто ничего не знал и не планировал, так, Гин? Но тот лишь лукаво улыбнулся, неопределенно пожал плечами и, спрятавшись за спиной у начальства, вполне слышно шепнул тому на ухо: — Я бы на вашем месте, тайчо, не расслабля-а-ался… — Ах ты ж! — прикрикнул Мугурума на мерзкого обманщика и провокатора, но тут на его плече шевельнулись, повозились, что-то невнятно пробормотали в тот момент, когда сам Мугурума шикнул на посторонних его отряду шинигами: — А ну брысь! — И не подумаю! — скрипнул зубами упрямый аристократ и нарочито сложил руки на груди, не собираясь и с места двинуться. Лисье хихиканье у него за спиной послужило поддержкой в этом намерении, правда, лейтенанта Седьмого больше сам спектакль забавлял, а не подмога командиру. — Тайчо-о? — пробормотала глухо Хисаги. — Что произошло?.. — А потом как дернулась в его руках, как завырывалась, как вскрикнула: — Тайчо?! Что вы делаете?! Что со мной?! Почему вы… Как я оказалась… Кенсей шумно выдохнул и поставил девку на землю. Взглянул сурово в ее краснющее лицо: — Да не ори ты так, оглушила совсем! — Он сплюнул на сторону: — Ох и шумная нынче молодежь пошла. И неблагодарная тоже. Ты ее через два отряда на своем горбу пообедать тащишь, а она… Пристыженная Хисаги аж пятнами пошла: бледными, алыми, а потом еще и синюшными вдобавок, когда увидала рядом с собой сверлящего ее взглядом капитана Шибу. Сверлящего осуждающе, нехорошо. Неужто она успела что-то сделать неправильное, недостойное? Или… Тут Хисаги перевела быстрый взгляд на своего капитана и охнула: неужто он, она, они??? — Эй-ей! Ты опять?! — Мугурума подхватил ее за шкирку, тогда как Шиба подставил падающей в обморок плечо. Оба переглянулись через ее голову, едва ли не метая молнии из глаз. Взглядами разошлись по разным углам только, когда Хисаги промямлила, что она в порядке. Ичимару, наблюдавший это капитано-лейтенантское тесное сплетение не удержался и живо приник к своему командиру со спины, прилип как банный лист. — О-о-о, тайчо-о-о, обнимите и своего фукутайчо так же крепко, как Мугурума-сан Хисаги-сан! Груди конечно у меня нет, н-но-о-о… У Хисаги застыли глаза и вслед за взглядом Шибы она уставилась на кучу рук поверх ее косодэ… Нет, Хисаги сегодня таки должны были добить — не потому ли она вырвалась из цепких объятий — одного? двух? трех? — мужчин? Хисаги мало что могла теперь соображать, кроме того, что их компания оказалась посреди бела дня в едва ли не самом людном месте Сейрейтея. — Может? — заикнулась она. — Пойдем пообедаем? — Пойдем спрячемся и выясним потише все споры и проблемы, вернее было бы ей сказать. — Раз уж все вместе тут оказались? Капитаны вновь обменялись враждебными взглядами, зато Ичимару, как всегда, не растерялся: — Чудеснейшая иде-е-ейка, Хисаги-фукутайчо! — И фамильярно взял подругу своей зазнобы под локоток. — Не отставайте, тайчо и тайчо! — призывно помахал он обоим отставшим. — А то кто знает, — плотоядно тут усмехнулся он Хисаги, — вдруг вкусненького на всех не хватит?