«Blind» — ставка вслепую.
Никто не любит возиться с отчётами для начальства. Дональд Ресслер — спецагент ФБР — не исключение. «Успешно отправлено». Последний на сегодня. Дон ослабил галстук, затем — закатал рукава белой выглаженной рубашки. Кондиционер не спасал от изматывающей духоты, хотя и работал на полную. Днём температура достигала почти 24°С — в начале-то октября! А по вечерам зуб на зуб не попадал от пронизывающего ветра. Дональд потёр руками измождённое лицо. Недосып и усталость давали о себе знать: казалось, веки вот-вот сами по себе слипнутся. Обычно цепкий, изучающий взгляд зелёных глаз сейчас рассеяно блуждал по комнате. Ещё немного и домой. Горячий душ — и спать. Сил нет даже выпить стакан-другой виски в баре неподалёку. Донни — высокий, в меру мускулистый, с прямым носом и полными губами. Сперва может показаться, что он блондин, но если присмотреться, то волосы отливают рыжиной, а на лице — едва различимые веснушки. В следующие полчаса агент сложит текущие дела в одну стопку, а те, что пока могут подождать — в другую; отправит в мусор ненужные заметки; составит новый список дел. Выключит компьютер, просмотрев почту в последний раз. Надевая чёрный пиджак, инстинктивно проверит пистолет и значок. Убедившись, что всё в порядке, снимет с вешалки пальто — тоже чёрное. Почему чёрное? На нём не так видны грязь и кровь. Наконец, нащупав ключи от машины в кармане, отправится домой. Разминая затёкшую шею, он не заметил, как в поле зрения попала фотография с бывшими коллегами. Из всех коллег, запечатлённых на фото, взгляд задержался на улыбающейся миловидной девушке, радостно показывающей в объектив свой значок. Это — спецагент Элизабет Кин, его напарница. Для близких — Лиз. Донни не помнил, чтобы Элизабет выглядела когда-то счастливее, чем тогда. Расследование об убийстве Генерального Прокурора США Тома Конолли официально закончилось. Конолли был членом теневой террористической организации «Кабал», планировавшей вовлечь США и Россию в новую «холодную войну». Оказавшись не в том месте и не в то время, агент Кин, вынужденная действовать по обстоятельствам, спустила курок. Её обвинили в государственной измене и шпионаже для русских спецслужб. Как оказалось позже — не без оснований. В ходе расследования выяснилось, что Элизабет, удочерённая в младенчестве на территории США, родилась в России, а её родная мать — русская «Мата Хари» — Катерина Ростова. Местонахождение и статус последней до сих пор неизвестны. Несмотря на очевидный конфликт интересов, агента Ресслера поставили во главе опергруппы, поручив поймать Элизабет Кин, разрешив стрелять на поражение. Его знали как агента, действующего во имя закона, ставя в приоритет выполнение задачи, а не личные амбиции. Наверху прекрасно осознавали, в каком трудном положении он находится — Дон считал нужным добиться справедливого суда для бывшей напарницы, но в тоже время его разъедали сомнения. «Остановись, Лиз. Мы найдём способ очистить твоё имя». «А если нет? Что тогда? Что, Донни?» «Как ты не понимаешь?! На тебя объявлена охота». «И кого же послали за мной?» «Меня». Международный инцидент в посольстве Российской Федерации, бегство с Рэймондом «Рэдом» Рэддингтоном (№1 в списке самых опасных преступников столетия, и по совместительству — информатора ФБР), хладнокровное убийство местного рейнджера... Когда всё закончилось, для Дональда, привыкшего чётко разделять добро и зло, мир изменился навсегда.***
Не так давно Вашингтон охватила паника: количество неопознанных трупов, всплывающих по всем Штатам и за их пределами, перешагнуло отметку в тысячу, и спецотдел, сотрудничавший с Рэймондом Рэддингтоном, — поспешно упразднили. Сведения от так называемого «Консьержа Преступности» не только помогали изобличать доселе неизвестных преступников, но и укрепляли положение Рэда среди «коллег по цеху». Пронюхай пресса о сделке... Боже упаси. Новый Генпрокурор больше беспокоился о том, как бы прикрыть собственный зад. Впрочем, учитывая события одной особенно дождливой октябрьской ночи два года назад, его можно понять. «Даже и не проси, Донни! Рэд только и делает, что ставит мне палки в колёса. Он разрушил мою жизнь. Разве я не заслужила узнать, почему? Ты — настоящий. А я? Я — марионетка, без прошлого, без будущего. Мне нужна правда. Я закончу то, что начала, и никто, включая тебя, мне не помешает». Для всех — агент взяла отгул «по семейным обстоятельствам», а на самом деле — самостоятельно разрабатывала наводку, связанную с её прошлым. Дон всячески отговаривал напарницу заниматься этим без поддержки, но тщетно. Нужен был человек со связями в криминальном мире, но не такой известный, как Рэд. Таким человеком стал Том Кин (по мнению Донни, — двуличная лживая скотина, недостойная Элизабет), бывший «солдат удачи». Заигравшись, он крупно облажался и обман раскрылся. Именно агент Ресслер прибыл на место происшествия. Судя по состоянию тела, Кин не выдержал первым. А Элизабет, — как и всегда, — боролась. «Лиз, всё будет хорошо, слышишь?» Дон навсегда запомнил мгновение, когда синева глаз, ставших уже родными за время, что они вместе, перестала мерцать, а сердце — так и не забилось, несмотря на усилия врачей. Он до последнего не выпускал её ладонь. На следующий день в отчёте по вскрытию запишут: «Множественные травмы, несовместимые с жизнью». Как бы ни хотелось винить Тома, он, Дональд, виновен не меньше. Чем больше Дон рассматривал фото, где Лиз стоит рядом с ним, улыбающаяся и счастливая, тем сильнее в нём кипела злость и царапалась колючая, болезненная тоска. Её нет. Элизабет больше не улыбнётся ему. Не обнимет, сказав, что прикроет перед начальством, когда брат Ресслера лежал в реанимации в критическом состоянии. Не посмотрит так, словно знает, что Донни иногда притрагивается к таблеткам, хотя не должен. Лиз никогда не осуждала напарника. Но если бы узнал кто-то ещё... Дональду тоже не позавидуешь: его (бывший) лучший друг ввязался в дела с якудза — японской мафией, — и ценой помощи стала смерть невесты Донни.***
«Мы собрались здесь, чтобы почтить память Элизабет Кин: надёжной напарницы, любящей жены, преданного друга...» Похоже, задремал. Дон снова потёр глаза. Будто песка внутрь насыпали. Что-то раздражающе замигало на мониторе. «У вас одно непрочитанное письмо». Всего лишь спам. Если так подумать, то отдел внутренних расследований мог бы собой гордиться — многие перспективные оперативники лишились возможности когда-либо участвовать в оперативной работе. Не говоря уже о надбавках и премиях. За Донни поручилась старая знакомая из офиса окружного прокурора и его перевели в отдел по борьбе с финансовыми махинациями. Не то чтобы он просил об этом, но, как говорится, — дарёному коню в зубы не смотрят. Привычные допросы и погони теперь выглядели так: проверка налоговых деклараций, поиск несоответствий в счетах, бесконечные запросы в архивы... Если и случались громкие аресты, то агент предпочитал держаться в тени. Дональд бы лукавил, отрицая, что не скучает по адреналину, по тем мгновениям, когда смерть смотрит на тебя глазами очередного безумца. В такие моменты как никогда ощущаешь себя живым. «19:45». Можно собираться домой. Он как раз заводил машину, когда зазвонил мобильный. «Номер не определён». Звонили не на личный, который проще вычислить, а на рабочий. Рэддингтон? Только ему по силам такое провернуть. К слову, не было на свете такой вещи, о которой «Консьерж Преступности» не имел бы информации: коды запуска ракет; важные свидетели, защищённые Программой Защиты Свидетелей; имена агентов под прикрытием текущих и засекреченных операций ЦРУ, АНБ, Пентагона; маршруты контрабанды оружия… Если и так, пусть ищет помощь где-то в другом месте. Спецотдела больше нет, а значит, у него перед Консьержем — никаких обязательств. — Добрый вечер, Дональд, — в трубке зазвучал вкрадчивый, с нотками превосходства, холодно-спокойный, до боли знакомый голос. У них с «Консьержем» — особые отношения. Однажды Рэддингтон отвлекал его от боли в простреленной ноге, оказывая первую помощь. Дон хорошо помнил смешанное чувство отвращения и восхищения суждениями преступника (за которым агент с переменным успехом охотился пять лет), порой поразительно точно отражавшими его собственные. «Забавно, не так ли? Ты и я. Здесь. Жизнь, однако, та ещё плутовка». «...Однажды я спас одного мексиканца. Спустя год мы встретились снова, на Корсике. Пытался убить меня. Я не виню его. Сегодня — друзья, завтра — враги. Наш мир — непростое место, усложнённое изменчивой человеческой природой». Иронично, ведь несколько лет назад, в Брюсселе, секретная операция по устранению Рэддингтона, разработанная Доном, с треском провалилась. Едва сдерживаясь, чтобы не закричать от сумасшедшей боли, Дональд изумлённо наблюдал за тем, как полноватый мужчина лет пятидесяти, в безупречно подогнанном костюме-тройке, слепяще-белой рубашке и тёмно-синем галстуке, опустошал аптечку бронежилета, забавляя «пациента» историями из своей весьма насыщенной жизни. Ситуация казалась чистым абсурдом. С новой действительностью пришлось в темпе свыкаться, если не хотелось умереть. «То, что я пожертвовал свой Zegna ради вас, не должна узнать ни одна живая душа. Сами понимаете, репутацию беспощадного убийцы нужно поддерживать». Последнее, что запомнилось ему перед тем, как окончательно отключиться, — обеспокоенный взгляд табачно-зелёных глаз напротив, до мельчайших деталей похожих на его собственные. Тогда Дон потерял много крови, и Рэд, несмотря на условия (оба были заперты в герметичном боксе, где когда-то сидел и сам преступник, сдавшись ФБР), сделал полевое переливание. Оказывается, у них ещё и одна на двоих редкая группа — третья, с отрицательным резус-фактором. Выходит, не такие уж они с ним и разные, а чувства, испытываемые к Элизабет Кин — не единственный общий знаменатель. Но несмотря на всё, Дон не забыл, что Рэддингтон не пришёл на похороны, а лишь наведался в морг, а оттуда — на самолёт. Не проходит и дня, чтобы Дональд не задумывался, какой же бездушной тварью нужно быть, чтобы вот так вот взять и сбежать, не попрощавшись с человеком, чья жизнь пошла под откос с того самого дня, как Рэддингтон сдался ФБР, заявив, что желает говорить только с агентом Элизабет Кин, тогда ещё выпускницей Академии ФБР. На самом деле, Рэймонд Рэддингтон не покидал Штаты, подстроив всё так, что то тут, то там всплывали фото, где «Консьерж Преступности» якобы «скрывался» от ФБР. Власти проглотили наживку, сняв наблюдение, и ему удалось пройти на кладбище незамеченным. Агент Ресслер не знал об этом. И вряд ли узнает.***
— Надеюсь, оно того стоило, — сдерживая бурлившую в нём ярость, сквозь зубы процедил Донни. — Ты имеешь полное право злиться, Дональд, но я поступил так, как считал лучше для Элизабет. А пока что, у меня к тебе деловое предложение. — Мне плевать, слышишь? На причины, на грёбаные «почему». Я всегда знал, рано или поздно всё так закончится. Разве не видишь? Рядом с нами все умирают. Молчание на той стороне ещё больше взбесило его. — Время сделок прошло. Я больше не твой мальчик на побегушках. И вновь — тишина. Дон уже хотел отключаться, как Рэймонд, тоном, полным горечи и сожаления, тихо произнёс: — Если кто и виноват в смерти Элизабет, то только я. — Эгоистичный трусливый сукин сын. — Возможно, ты и прав, Дональд. Может быть, нужно было сказать правду. Может, это спасло бы ей жизнь. Или ещё больше усложнило. А может, привело бы к тому же исходу, что и два года назад. — Лучше знать горькую правду, чем жить во лжи. — Разве наши с тобой «приключения» ничему тебя не научили? После этих «приключений» внутри не осталось ничего, кроме безжизненной, едкой пустоты, которую на ничтожно короткое время заглушает выпивка. Реже — случайный секс. — Мир не делится на хорошее и плохое, агент Ресслер. Ложь бывает разной. Не во вред, но во спасение… Знаешь, Дональд, мы, в какой-то мере, художники своей жизни. У каждого — уникальные средства и палитры. Кому-то сил не хватает освоить цвет, и они, эти неполноценные карандашные наброски, живут, мечтая однажды стать если не изысканным, то хотя бы эскизом, а если повезёт — полноценным полотном. Но их трагедия в том, что многие так и остаются ущербными. Кто-то использует кровавые тона, кто-то — тёплые; иным по душе холодные. Всегда тон, полутон, намёк, но не нагой цвет. Мазки тоже разные — грубые; точные; уверенные; мелкие. Мы пишем наше произведение, надеясь, что время облагородит нас, а изъяны исчезнут под новым слоем. На самом же деле, в изнанке холста — наша истинная суть. Словно бы в ответ на молчание со стороны собеседника, «Консьерж» вздохнул: — Я знаю, что ты чувствуешь, Дональд. Хорошо знаю. Дону хотелось заорать во всё горло, что ни черта тот не знает. «Ты напоминаешь мне себя в молодости. Я был таким же — вскормленный справедливостью, высшими целями и верой в систему. Пока однажды на Рождество, возвращаясь домой, не увидел, что моей семьи больше нет. Их вырезали, словно свиней на убой. Где же был закон? Система, которой я отдал лучшие годы?» — Не вини себя. Упрямство у неё от матери. Я тому свидетель. Ресслера осенило. Все об этом сплетничали, но, конечно же, всерьёз никто не воспринимал, потому что они не похожи… Да и тест на ДНК не показал родство. Если только не… Да, Рэд вполне мог подделать отчёт о результатах. У него везде свои люди, даже в ФБР. Напарница всегда на «отлично» работала под прикрытием. Конечно, любой хороший агент умеет вживаться в роль, но у Лиз это получалось так по-настоящему, что иногда становилось жутковато. А как легко ей удалось убедить русских в том, что она — Маша Ростова, двойной агент и действующая оперативница КГБ! И купились же, пусть и ненадолго. — Так это правда? Ты и Катерина? — С правдой нужно быть предельно осторожным, агент Ресслер. Мы с таким рвением охотимся за ней, порой забывая, а так важно ли знать её всю?