Сон

Посреди бесконечной снежной пустоши идет человек. В лицо ему дует колючий беспощадный ветер. Путь его озаряют сияющие в ночном небе звезды. Дорога его, освещаемая матерью-луной, идет в никуда. На нем короткие штаны до колен — и те подраны местами. Босые его следы на снегу исчезают спустя несколько секунд. Бесконечная снежная пустыня говорит с ним. Шепчет треском инея, завывает ветряной мощью, дышит гулом далеких звезд. И еще что-то. Где-то вдали слышен голос. Нежная мелодия течет вместе с ветром сквозь пальцы, и человек ускоряет шаг. Ему кажется, что осталось не так далеко. Ему кажется, что когда он найдет исполнителя этой песни, все решиться. Ему кажется, что… -…опять уснул на уроке. Сколько можно, мммда? Это уже четвертый раз за последний месяц, ммда. Скажи, тебе хотя бы стыдно? Блондинистая голова склоняется вниз. Нет, ему абсолютно не стыдно. Он же не виноват, что в кофейне так много работы в это время, практически за неделю до Нового Года, что родители попросили его помочь. И что из-за этого он опять спит по три-четыре часа в день. Если спит, конечно. Все его мысли занимают его сны. Сколько раз ему уже снилась эта зимняя пустошь? И что он ищет все время? Психолог все давит и давит на совесть, угрожая обратиться к родителям, директору и этому недоразумению в шапке, что бы хоть они смогли на него повлиять, коли он, психолог, не может. Бесполезно. Уже проверяли. У родителей сейчас много работы, слишком много работы. Вдохновленные речи директора так же легко игнорировать, как и речи психолога. А недоразумению в шапке уже как десять дней, три часа и сорок семь минут все равно. Да, они в конце концов расстались. Кажется, его родители восприняли это намного болезненнее его самого. Ну, бывает. Поговорили друг с другом первый раз за все годы честно и откровенно, выслушали как можно менее обидно высказанные друг другу в лицо претензии и решили, совместно, прошу заметить, что раз так, то почему бы и не разойтись. Тихо, мирно, без скандалов и взаимных обвинений. Раз уж они так друг другу надоели, не пара и вообще фу, твои привычки меня бесят. Сорок восемь. Скорбно покивать и дать честное слово, что это вот наипоследнейший раз, что больше никогда и ни за что, а самому вдыхать холод бесконечной снежной ночной пустыни, в которой ничто и никто не будет напоминать ему о… О. Еще немного, и он опоздает на биологию. Надо поспешить. Это вгонят в стресс. Пятьдесят. Пятьдесят одна Пятьдесят две. Пятьдесят три. *** И опять он тут не один. Волчьи следы на снегу вокруг него сжимаются в кольцо все плотнее и плотнее. Ему кажется, что он слышит тихое рычание вожака. Мелодии нет. Ветер молчит. Небо спряталось за черной-черной тучей. Хочется позвать на помощь. Он снимает со спины лук, готовит стрелу. Но нет того, в кого можно было бы выстрелить. Следы сжимают кольцо плотнее. Он целится в пустоту и черноту ночи. Резко слышится свист и в плечо его, рядом с шеей, впиваются острые волчьи зубы. Лук падает из рук на снег. Белизна становиться красной. -Ой, прости! Сильно зацепила? Болит? Одри виновато смотрит в глаза. Шея болит. Так, что случилось? Урок физкультуры. Кажется, они играли в баскетбол. Он что, уснул во время игры? Одри попала ему мячом в шею? Но ему кажется, что он еще чувствует боль от волчих зубов. Так реально. Кивнуть и улыбнуться. Да забей, все нормально. Сам дурак, зазевался. Ну, пошли играть дальше? Хотя, разрешите выйти, что-то голова кружится. Спиной чувствовать обжигающий взгляд карих глаз. Одиннадцать дней, три часа и семь минут. Восемь. Девять. Прислониться спиной к стене в коридоре. Отнять руку от шеи. Увидеть на пальцах кровь. *** Здесь он кажется уже был. Остатки лагеря одинокого путника. Над потухшим костром котелок с остатками какого-то варева. В разбитом шалаше гуляет холодный ветер. Несколько стрел, воткнутых в снег. Пара поленьев. Флейта. И пустота. В прошлый раз дойдя до этого лагеря он остался в нем, и его загрыз приблудный медведь. В позапрошлый раз он взял ткань с шалаша с собой, что бы хоть как-то согреться, и вскоре налетел буран, и он замерз насмерть. Понадобилась потом еще пол дня изнурительной работы, что бы вспомнить, что он жив. Что он не умер. Каждый раз это становится все реальней. Теперь он помнит, что ему снилось. Потому что следы от зубов пришлось прятать от родителей. Потому что разодранную медведем ногу пришлось показывать врачу. Потому что ожог от кофе на левой руке мешает правильно держать лук. Потому что тринадцать дней, пятнадцать часов и тридцать две минуты. Тридцать три. Тридцать четыре. Или нет. Он не уверен. Понятие «время», кажется, отсутствует здесь. Какой стресс. Взять флейту. Аккуратно подуть в нее. Мелодия похожа на звук наждачки. Странно. Оглядеться и пойти вперед, гоня из головы мысли о том, что кто-то мог бы помочь. Мог бы встретить, согреть. Спасти. Сам виноват. Иди же теперь через пустыню один. Холодно. Тридцать семь. Тридцать восемь. *** Он не помнит, сколько он тут. Он просыпался? Он засыпал? Белое перед глазами сливается с черным. Знакомая мелодия слышна вдалеке. Девятнадцать дней и двадцать два часа. Одна минута. Две. Тридцать три. Двадцать второй день сорок три минуты. Четыре. Пять. Кажется, там впереди силуэт? Прибавить шагу. Ну хоть что-то! Стой, не двигайся! Подожди! Я вспомнил! Я хочу домой! Будто слыша мольбы, фигура замирает. Стоит, ждет. Это женщина. Короткие ее черные волосы покрыты толстым слоем инея. Вокруг нее видно, как вьется ледяной ветер. Она обнажена но, видно, не замечает этого. Добежать, упасть перед ней на колени. Неожиданно все понять. Просить вернуть домой. -Ты должен заплатить. И тебя должны встретить с обратной стороны. Показать флейту, взятую с собой из лагеря. Получить одобрительный кивок. Она что-то делает рукой, и теперь, как в зеркале, видно его мир. Он лежит где-то между школой и домом, в грязи, на морозе. Поскользнулся по дороге домой. Почему-то не смог встать. И затянуло. Полететь ветром в дом к родителям и с ужасом понять, что нет, не нужен. Слишком заняты они сейчас. Хорошо, если вспомнят о нем поутру. О, нет. Поддаться панике. Полчаса — говорит она. И отворачивается в сторону пустоты. В панике метаться призрачным ветром по всему городу, стучать в окна, срывать шапки. Кто-нибудь! Ну кто-нибудь! Я не хочу умирать! Помогите! Пожалуйста… И нет, среди всех так и не найти. Где ты, когда так нужен?! Ах, ну да… Время вышло, говорит она. Закрывает портал. Уходит. Лежишь среди бесконечного белого. Не можешь встать. Да и зачем. Пускай лучше заметет предстоящей бурей. Слышится недалекий волчий вой. Тяжелые шаги медведя. Ну и пусть, думаешь. Уже все равно, думаешь. Закрываешь глаза. Холодно… Тепло. Очень тепло. Что за странный вой? Назойливый такой, въедающийся. -Да пропустите вы меня к нему, черт вас всех подери! -Сожалею, но сопровождать на скорой могут только родственники или опекуны, к тому же… -Чего? Если не хочешь, что бы я натянул твою жопу на свой кулак, ты меня пустишь! -Окей, ладно, тише! Поехали! Медленно моргнуть. А?.. Почувствовать легкое, нежное прикосновение к щеке. Свет заслонила знакомая голова в шапке. Дыханием согрели онемевшие губы. -Весь вечер не мог найти себе места. Сидел, как на иголках, делать ничего не мог. Звонил тебе раз двадцать. В итоге пошел к твоим, а они говорят, что ты не приходил. Полночи по городу бегал. Еле нашел. Хорошо, что успел… Да, хорошо, думаешь. Теперь все хорошо, думаешь. Сжимаешь в руках чужую ладонь. Хотя нет, родную. Закрываешь глаза. И проваливаешься в спокойный, ничего не значащий сон. *** -Не в твоих правилах так поступать. Статный мужчина в шкуре из белого медведя подходит к женщине, стоящей посреди белоснежной пустыни. В руке у нее флейта. Вокруг нее вьется зимний ветер и играется, как щенок. В коротких черных волосах ее иней. Мужчина обнимает за плечи. Та кладет ему на плечо голову и заметно расслабляется. -Да, не по правилам. Ну уж больно я падка на такие эмоции. Какое у темненького было отчаяние, когда он схватил его и понял, что поздно. Мне стало их жалко. А Вечность подождет. Или заберет кого-нибудь другого. Я же могу с ней договориться.