Пентакль теней. Katabasis eis antron

ЛУЧ ПЕРВЫЙ: СТРАХ - Осёл. Если бы солдат мог выбирать, что за слово вернёт его в мир живых, наверное, это было бы что-то более приятное. - Что ты ему суёшь, тут же написано на этой штуковине - три кубика, а ты сколько вдул? - голос высокий, нервный, с лёгкой картавинкой. - Я не знаю... - глухо, невнятно. - Правильно, ты кубики видел только с алфавитом... и те были сложные. - Питер, Рори. Он дышит. Заткнитесь и смотрите. Кто-то третий - уверенный. Со знакомым акцентом. Если бы солдат ещё помнил, что и почему должно быть ему знакомо, цены бы ни было у этой ассоциации... а так.... - Эй, чел.. - снова первый. Молодой. Подросток? - Ты живой там?... Солдат хочет что-то сказать, но может только перегнуться через проржавевший внешний бортик крио-гроба и выразить своё отношение к происходящему грубо, но красноречиво. Вероятно, избыток пробуждающей сыворотки вызвал такую реакцию. Трое, что воскресили его, стоят молча. Двое подростков и худой человек с рябым лицом. Они одеты в какую-то странную смесь военной формы и туарегской моды. - Где я, чёрт возьми? - солдат утирает губы и приподнимается. От того, как именно он это делает, все трое отступают на шаг. Освещение очень старых ламп, запитанных от древнего генератора, тусклое, но ровное. - Ты видел?... - картавый дёргает взрослого за рукав. - Он же... - Вы, сэр, на восьмом кругу ада, - говорит тот, поправляя пыльную чалму. - Точнее, в том, что осталось от пещерных лабораторий Октопуса. Мы нашли тайный ход... Как к вам обращаться? От этого вопроса болит голова. Солдат пытается сесть, но ему кажется, что его тело реагирует как-то не так. Слишком... текуче. Он смотрит на свои руки. Одна из них живая, но её контуры постоянно меняются и плывут. Вторая киборгизирована. Так и должно быть, но вот она вполне чёткая. Значит, что-то не так с плотью, а не со зрением. - Меня зовут Джеймс. Кажется. Какой сейчас год? - Пятьдесят второй со времени окончания Последней Войны, сэр. Судя по нашим анализам, вы... вас заморозили в нулевых... - Жрать особенно нечего, но мы подстрелили вилорога, - невпопад бубнит третий. У него что-то не так с лицом, со всей фигурой. Вероятно, дефект развития. Джеймс не хочет на него пялиться и переводит взгляд на свою живую руку. Она плывёт. Джеймс пробует опереться о бортики капсулы, металлическая рука исправно выполняет его волю, живая вроде бы тоже, но что-то ЕЩЁ проходит сквозь обе оболочки крио-капсулы и проносится до самого пола. Джеймс ощущает себя одновременно в пыли и всё ещё сидящим в капсуле, как в старой ванной. Картавый вскрикивает и убегает. Взрослый отходит к стене. Подросток, больше похожий на клубень картошки, остаётся стоять на месте, улыбаясь. - Джеймс-Тень, - говорит он. - Ты знаешь, где моя сестричка? Дезориентация, паника и головокружение сменяются секунды за полторы; Джеймс пытается закричать, но просто встаёт в капсуле в полный рост, как есть, обнажённый, и падает, потому что ноги ещё не готовы ему служить. Джеймс-из-пыли скользит вперёд, к подростку-Клубню, входит в его разум, видит его глазами, пробирается в его коротенькие мысли, не тревожа их, хотя их можно было бы стереть (ему кажется, что стереть бы стоило, но решение принимает кто-то другой), и находит ответ. Потом Джеймс становится целым, и кое-как садится, приваливаясь голой спиной к ржавому железу и пытаясь прикрыться ветошью, которая четверть века назад была его одеждой. - Твоя сестричка стёрта, Питер. Мне очень жаль. Питер-Клубень кивает с важным видом. Взрослый у стены (Джеймс теперь знает: его зовут Фландерс) достаёт какое-то оружие и направляет на солдата. Раздаётся щелчок. Джеймс просто смотрит на него, пока Джеймс-Тень скользит, скользит, а потом тихо стирает энергию выстрела. Потом оба Джеймса снова сливаются, встают и протягивают мальчику руку. Живую. Текучую, чёрную. - Тебе здесь не место, Питер. Пещеры теперь не место для людей. Я выведу тебя наружу. Если ты пообещаешь, что сюда больше не придут такие, как твой друг. - А мне можно приходить? - Тени тебя тронули, но не стёрли. Я думаю, тебе пока что можно... Джеймс ведёт его за руку. Впереди испуганный картавый приятель Питера уже выскочил на свет. Позади крио-зал заполняется чернотой, хотя освещение работает исправно, и разум Брюса Фландерса, хабарщика, впитывается теми, кто всё ещё остаётся загадкой для человечества. Джеймс пытается вспомнить себя и то, почему он оказался в Пещерах. Мальчик рассказывает ему о Последней Войне. О том, как мир сперва утонул, потом высох, а потом стал сжиматься; и как был нарушен, и как пришли Тени и забрали его семью. Мальчик на них не в обиде. Это единственное, что Джеймс понимает в его истории. ЛУЧ ВТОРОЙ: НЕВЕДЕНИЕ Капитан Стив Роджерс, он же Родж-Долгожитель, обходит лагерь. Полдень в Нью Хоуп - время пыльное и жаркое, и полное, как обычно, какой-то лажи. То сломается что-то на электростанции. То чьи-нибудь дети выберутся за периметр поселения и убредут в старый город, найдут там кучу токсичного хлама, а потом вернутся с волдырями и травмами, если вернутся вообще. То мародёры с юга ради забавы приволокут "стекляшку" и оставят его завывать в пустыне - и пристрелить бедолагу жалко, и лишний рот забирать себе тоже... не с руки. То... - Эрса Родже, эрса Родже! Кто-то догоняет его. Мальчишка. Сын Теда Химика, кажется. Оборванный в духе гаражного шика и с пятнами от кислоты на одежде. Ну, конечно. Терренс, сын Теодора, Химик-младший. - Сколько раз тебе говорить, брось ты этого "эрса", кто тебя только научил, - вздыхает Стив. Он бы изъявил более явное раздражение. Но это не работает. - Вас все так зовут, эрса, - парню, кажется, куда больше нравится общаться с "королём", чем с "капитаном". - Годжал Веймонд хочет с вами поговорить. - Когда? - Как можно скорее. - Хорошо. Пока не случилось что-то ещё, можно и ответить на эту "смс": с Веймондом лучше не ссориться. Мобильная связь со времени Последней Войны появлялась два раза и потом померла окончательно. Большинство заводов, что обеспечивали эксплуатацию телефонов и КПК, попали в зону Тени или просто вышли из строя значительно раньше второй попытки. Теперь технологии бродили где-то между 18м и 21 веком, иногда проваливаясь в каменный, как в торфяное болото. Капитан Стив Роджерс, он же Родж-Долгожитель, он же эрса Родже из Нью-Хоупа, просто пытается сделать так, чтобы всё тонуло медленнее. Если это последние дни человечества, пусть они пройдут с честью. Если это просто пауза... пусть она не затянется. Новые звания и титулы стали появляться сами. Неизвестно даже, из какого дремучего прошлого они проросли, или просто завелись спонтанно, как прорастает сорная трава. "Годжал" - тот, кто слышит Тени или может предсказать будущее или погоду. "Эрс" или “эрса” - тот, кто правит поселением, "тан" - любой, у кого есть оружие, "гезит" - кто при этом служит властям, а не собственной выгоде. Веймонд где-то потерял либо имя, либо фамилию - вдобавок к левому глазу. И если глазница заросла, вместо имени - только его занятие. Годжал Веймонд живёт тем, что много слушает, а говорит даже слишком мало. Сам Стив считает его последним психотерапевтом. Может быть, до Войны Веймонд им и был, или учился на него. Чёрт его разберёт. Роджерсу не хочется считать, что он допускает в своем лагере шамана - и что тот ещё и приносит пользу. Сам он для личных целей услугами годжалов не пользуется никогда. Но с Веймондом приходится советоваться - старый перечник исправно предсказывает пылевые бури и шторма, а самое главное - Тени, которые ни одной оборудование не чует... Стоит войти к нему в дом - добротное круглое сооружение из камня, с земляным полом - как Веймонд тут же подбрасывает в огонь какой-то дряни. - Здравствуй, эрс... - И ты туда же. - Просто прими это, Стивен. Люди тебя выбрали. Ещё лет двадцать, и придётся тебе носить корону. - Ты за этим меня звал, м? Роджерс присаживается на стул, специально стоящий здесь для посетителей. Сам Веймонд, худой одноглазый старик с неестественно прямой спиной, сидит в выложенном камушками круге прямо на полу. Роджерса раздражает вся эта атрибутика, он всё ещё пытается быть христианином, хотя Тени не похожи ни на демонов, ни на ангелов, ни на попущение Господне. Веймонд стелет на песок белую тряпку. - Ты - это вопрос, эрс, - Веймонд смеется себе под нос, разглаживая сухими ладонями ткань и затем встряхивая какой-то пузырёк. - Он повторяется всё чаще и чаще. Ещё, ты - это трещина, хотя тебе кажется, что она закрыта. А ещё ты - это смерть... но я не знаю, чья. Старик внезапно бьет ребром ладони по пузырьку, и из него брызжут чернила. На ткани растекается пятно, все сильнее напоминая незакрытый пентакль. Роджерс поднимает бровь. - Это шутка? Вечер фанатов Стивена Кинга? Такие штуки были на сувенирной продукции у плохих фокусников. Хорошие делали Зодиак. Веймонд не принимает подначки - убирает пузырёк в шкатулку рядом с собой. В его доме нет углов, но тени - есть. Обычные, простые. Хотя кто-то верит, что это не всегда так. - Когда времена ломаются, старые и бессмысленные вещи могут внезапно стать сильными... чтобы растратить всю силу, что в них была, и умереть совсем. Кто знает. - Веймонд, избавь меня, пожалуйста, от своего вуду. Что ты видишь на самом деле? - Темноту, капитан. - И это всё? - Ещё я вижу вас. Стив ждёт, терпеливо, потому что Веймонд не тот, кто дорожит чужим временем или нервами. - Ты обнимешь тьму трижды, капитан. Первый раз она тебя убьёт, второй - исцелит, а дальше не видит ни один из моих глаз. Веймонд улыбается так, что Стива передёргивает. Кажется, аудиенция закончена. Невнятно и, как обычно, если речь не о простых вещах типа ливня, тревожит. Роджерс даёт годжалу пару монет и убирается прочь, на воздух; выносить смрад того, что Веймонд называет благовониями, с обонянием "лай-ло" сложновато. Даже химические смеси прежних лет или то, чем Тед Химик травит отходы, приятнее. Чернильный пентакль на белой тряпице врезается в память. Бередит и бередит мозг, пока Стив Роджерс проверяет позиции гезетов, занимается всеми своими обязанностями. Он любит, когда обязанностей много - они избавляют от необходимости придумывать, как проводить личное время. Когда оно, всё же, с неизбежностью догоняет его, капитан отправляется в бар "Чаос Умбра". Очень плоское название, но с воображением здесь хорошо только у Веймонда, а у Ярни, владельца бара, весь креатив уходит исключительно в коктейли. Стиву тошно. Опять. За пятьдесят лет он научился не иметь особенных эмоций. Начальнику поселения, по сути, новому феодалу, они ни к чему: Роджерс прекрасно успел налюбоваться, куда они приводили других... Когда-то он был горяч и молод, а теперь... просто делает, как правильно. Последняя Война забрала у капитана всё. Друзей, сослуживцев, цели... Даже смысл его звания. Долгий век добавил стерильности. Роджерс не сопротивлялся: одиночество стало униформой, атрибутом, удобным инструментом. Он не пытался заводить ни семьи, ни спутницы или спутника. Таких как он, по неизвестной причине созданных Тенями Долгожителей, “лай-ло”, всего человек двадцать, и они не горят желанием общаться. Кто-то ушёл в отшельники. Или в пираты. Или, как Стив, сделался правителем. Кто-то, как Колтин Прометей, пытавшийся спорить с Тенями, стал живым напоминанием о том, что человек не всесилен, даже если очень нагл. Последняя Война изменила их тела, но не умы. Лучше бы было наоборот. Тошнота, свинцовая и липкая одновременно, как кандалы, перевязанные паутиной, появляется нечасто, но настигнув, отравляет жизнь на пару недель, а то и месяцев. Стиву нравится думать, что это побочный химический эффект его долгой жизни. Должны же быть побочные эффекты? Депрессия - не такой уж плохой. По крайней мере, ожидаемый. И с ним можно справиться. На работу он не влияет. Пойло Ярни не помогает залить хандру, но помогает слегка примириться с ней и не думать о бельме Веймонда и его бреднях. Всё-таки, психотерапевт из годжала отвратительный, пусть и последний. В баре пустовато. Нэт Блэк подходит к Стиву, садится за стойку рядом. Стойка сделана из переплавленных запчастей от грузовиков. Такой себе колорит пустошей. Mad Max на дворе. - Скучаешь, капитан? Нэт - биолог. Капитан для неё когда-то был больше сердечным, чем научным интересом, но когда первое не оправдалось, второе заняло всё оставшееся место. Потому периодически Роджерс даёт ей провести какое-нибудь обследование себя любимого - Нэт верит, что сможет раскрыть секрет Долгоживущих. Хотя новых “лай-ло” не появлялось уже давно. - Снова сплин. Переживу. - Тогда налей себе "Зелёной скрижали". Говорю тебе как профи, это единственное здесь, что выжжет именно тот набор серых клеточек, что у тебя зудит. - Нэт, ты же знаешь. Я сюда не пить хожу. - А ныть мне в жилетку. Давайте, кэптэн. Пропустите рюмочку с бедной цветочницей. Стив против воли улыбается. Потом мрачнеет. Этот фильм он смотрел когда-то с... - Опять закрыто тучами лицо, - продолжает Нэт их старую игру в цитаты. Стив смотрит на рюмку, что она наливает. Смотрит на её руки с обломанными ногтями, на бутылку с самодельной этикеткой, которую переклеивали уже раз три. Все маленькие символы упадка. Полвека апокалипсиса. Стиву хочется думать, что люди становятся старыми, только когда сдаётся дух. Что бы делать мёртвому духу в живом и здоровом теле? - У меня сплин только при норд-норд-вест, - он берёт рюмку и рассматривает зеленоватую жидкость на свет, - А если серьёзно, Нэт, что ты думаешь о Веймонде? - Что он несёт херню. Но Тени не зря его пожевали и выплюнули, потому иногда в ней закопано смысла больше, чем нам кажется. - Знаешь... Джеймс тоже к нему ходил. Тогда, когда... это всё начиналось. - Джеймс интересовался Тенями, - вздыхает Нэт. - Думал, Война и они как-то связаны. Хм. Стив. Тебя ничего не... смущает в твоём сплине? - Кроме его повторяющегося характера? - Джеймс исчез осенью. И корячит тебя осенью. Роджерса от этого замечания "корячит" еще больше. Да, дату он помнит. Но не связывает с ней своё состояние. Тошнота приходит не каждый год. Не каждый из этих сорока пяти. - У меня не было времени поговорить с ним как следует, - словно оправдывается Стив, и всё-таки опрокидывает налитую Нэт рюмку. Вкус мерзкий. Отлично. Хочется себя выпороть, и "скрижаль" неплохо подходит. Джеймс Барнс. Сержант. Стив помнит его лицо. Лицо своего друга, становящегося всё ожесточённее. После окончания войны он так и не оправился, хотя участвовал в создании Нью Хоуп активнее многих. Он худел, пил и худел, но всё равно брал на себя работу... Чем-то это напоминало самого Стива. А потом кто-то напел ему, что Тени могут дать ответ, что же всё-таки это всё значит. Миры не рушатся просто так, ведь правда? Правда же?... Джеймс всё уходил от серьезных разговоров. Отшучивался или подписывался в очередной разведывательный рейд. Стив всё время был занят... А потом Джеймс просто пропал. Никто не знал, как именно, хотя все знали, где. - Мы выслали поисковый отряд, но в тех условиях... я не мог позволить себе тратить время и людей. - Ты до сих пор себя винишь за это? За то, что не нашёл его? Скорее всего, он нарвался сам. Он хотел со всем закончить. С войной и разрухой. Видно уже было, что ничто не вернётся, что как прежде уже не будет никогда. Он не один был такой. Стив наливаает ещё рюмку. Мерзость. И ещё. Как вода. "Лай-ло" не восприимчивы к алкоголю. Это Джеймс надирался с третьей порции... ...В тот день всё шло через задницу. Сперва пропал отряд Тэда. Три часа не выходил на связь, потом появился с юга, хотя уходил на север, и двое из семи оказались в состоянии "стекляшек", ещё двое пропали, а остальные, измотанные и обезвоженные, от шока ничего не могли рассказать. Джеймс ушёл искать пропавших, самовольно... и не вернулся. - Может, он просто ушёл к.... - в который раз пытается начать Нэт. - Нэт, ты не нанималась быть моим исповедником. - Но по факту тебе уже давно пора начать платить мне сверхурочные. Нэт обижается на отповедь, и они переводят разговор на проблемы с ирригацией. Нэт пытается вырастить что-нибудь новое, но оно вечно хочет больше воды. Свободной воды нет. За окном бара крики: Стива снова зовут. На сей раз у Теда-младшего нет настроения заигрывать. - Капитан! Капитан, Питер вернулся... Они ходили в пещеры! Питер как обычно, Рори - "стекляшка", а Длинного Брюса Фландерса нету! Стив оставляет бутылку Нэт и идёт за Тедом-младшим. Тошнота торжествует. Все пропавшие - его забота. Как и их семьи. Как и подбор тех, кто будет исполнять их работу. Все уцелевшие грешники - его забота. Праведников на этой земле больше нет. ЛУЧ ТРЕТИЙ: ГНЕВ В пустоши отнюдь не пусто. Думая о конце света, люди опасались мутантов, болезней, голода, но что оказалось неожиданным, так это свобода и покинутость. Разобщённость дала жизнь тысячам небольших сообществ, которые вновь вернулись от цивилизации к культуре, создавая собственные мифы, песни, обычаи и правила. Неуютные, обрывочные и усталые, но всё же - создавая. Бывший военный, Стив Роджерс встал во главе одного из таких объединений, пытаясь поддерживать старый порядок в том виде, в котором он был наиболее воплотим. Его людям приходится соблюдать дисциплину - ещё в самом начале они отхватили кусок территории с электростанцией, рекой и полями, и теперь нужно охранять эти источники жизни. У многих нет ни воды, ни энергии, ни нормальной еды. Но люди живут. Живут, пока не приходят Тени и не исправляют этот факт. Не все признают их существование, но если реальность систематически нарушается, а ты в ответе за других, приходится учитывать всё, нравится тебе текущее объяснение или нет. Стив учитывает. Всегда. Потому Нью Хоуп ещё существует. - Вот уж действительно, нет покоя грешникам, - бормочет Роджерс себе под нос, взбираясь по склону: вход в пещеры, отмеченный старым дорожным знаком, маячит в пятидесяти метрах выше. Питер хотел увязаться с ним, но Стив велел дурачку оставаться дома. Хватило уже приключений! Фандерс, сталкер-идиот, не нашёл ничего лучше, чем тащить с собой в пещеры подростков, из которых один - истерик, а второй - дебил. Пещеры, судя по всему, ещё могут хранить либо остатки мин, либо что похуже. Стив карабкается вверх и злится: его ботинки чувствуют себя не очень. Где в развалившемся мире взять хорошие ботинки? Один из побочных эффектов Долголетия - некоторая сопротивляемость Теням. Обычного человека они превращают в "стекляшку" где-то минут за десять. Судя по Колтену Прометею, "лай-ло" они до конца так и не могут высосать - просто взбивают мозги миксером. Никто не знает, есть ли у Колтена шанс восстановиться. Говорят, он сидит в старом городе, стреляет по всякому, кто подходит к его личному небоскрёбу на сто метров, и ещё вдобавок научился вызывать в небе молнии. Брешут. Город давно обесточен. А магии не существует. Если, конечно, не думать о чёртовых Тенях. Тошнота, впрочем, заставляет Стива думать, и думать много, в частности о том, что будет, если Тени накроют его самого. Ботинки тогда станут самой последней проблемой. Но он единственный в Нью-Хоуп, кто способен войти в пещеры Тамаса и вернуться - на самом деле, а не полагаясь на удачу. И это несмотря на то, что заходить туда - последнее, что Стив Роджерс хочет делать - но каждый пропавший человек ложится на его совесть грузом, грозящим вскоре стать куда больше даже столь обширного пьедестала. Совесть эрса Родже явно поменьше совести капитана Роджерса - полвека на то, чтобы она постарела и съежилась - но у неё всё ещё военная выправка. Роджерс ненавидит сделки с самим собой. Каждая - как трещина в позвоночнике. Пока здоров, кажется, что стоит получить такую травму, и ходить ты уже не сможешь. Но это случается, а ты всё ещё жив. И ты привыкаешь к тому, что боль при каждом шаге - теперь данность. Пещеры самим своим существованием напоминают, то он, Стив так его растак Роджерс, бросил искать проклятущего любопытного засранца Барнса. Своего друга и своего солдата. Тот пропал именно здесь. Но вся система пещер была изучена вдоль и поперёк и нанесена на карту. Можно было поселиться здесь, перерывать весь комплекс снова и снова, но ответ скорее всего заключался в том, что Тени просто наполнили пещеры, сделали своё дело, а потом оставшаяся от Джеймса "стекляшка" сломала себе шею где-нибудь в горах. Или в реке. Стив идёт по петляющим коридорам, стараясь не бежать и соблюдать все правила, что ввёл сам же. Фонарь выхватывает из темноты завалы, старые таблички. Здесь когда-то был исследовательский комплекс - вот горе-сталкеры всех возрастов и рыщут тут в поисках "чего полезного". Принесший сегодняшние новости мальчишка, Питер, конечно, во вполне медицинском смысле дурачок, но уж больно странные вещи рассказывает этот дурачок. Вещи, от которых сердце стучит где-то в самом горле, и это - явно не то поведение, которое капитан ждёт от себя. Питер говорит, что в шестом зале есть проход. Тогда как Роджерс знает, сотни раз сам ощупывал эти стены, ЗНАЕТ, что шестой зал - это тупик. Нет там прохода. Нет. Но он есть. Стив вылетает в шестой зал и оказывается прямо напротив аккуратной прямоугольной дыры, ветерок вырывается из неё и шевелит волосы, пахнет пылью; с потолка свисает одинокий корень. Толщина отъехавшей плиты такова, что Стиву даже не очень хочется корить себя, что никакое простукивание не спасло ситуацию. У него нет сил даже на чувство вины. Даже на размышления о том, ЧТО он может обнаружить там, в темноте. Или НЕ обнаружить. Он просто делает шаг в темноту, и идёт, осознавая, что проход был здесь все эти сорок пять лет, сорок пять, дважды по стольку, сколько ему было в начале войны, сорок пять, целая жизнь, которую вместо Стива прожил странный голем из смеси вины и безупречности. Трещины такого толка не зарастают, Иисус тебя раздери, Веймонд, только становятся длиннее и тоньше, пока не дойдут до сердца, а тогда жди беды. Проход петляет, но не раздваивается, только иногда расширяется до размеров зала. Многих залов. Пустых или полных оборудования, сгнившего до неопознаваемости. Стиву кажется, что он идёт час, другой, третий. Если плита вернётся на место так же неожиданно, как сошла с него, он станет ещё одним индейцем Джо в ловушке. Какие шалости у тебя на уме, Томас Сойер... ...если он не вернется через сутки, временное командование получит Тэд-Химик... ...Стив натыкается на солдата довольно резко. Ему кажется, что это просто тень, отбрасываемая большим каменным выступом - но тень оказывается живой и вскрикивает знакомым голосом. Стив думал, что за столько времени воспоминания истрепались и истлели, но нет, голос именно тот. И он вполне бодро посылает капитана Роджерса отборным, довоенным ещё матом, и человек, которому принадлежит голос, заливаемый светом фонаря, трёт локоть и жалуется, что тут проходной двор. Очертания силуэта дрожат и плывут, но спутать невозможно. Капитан стоит, светя солдату прямо в глаза, и молчит. Он ожидал бы от себя чего-то пооригинальнее ступора. Может быть, позвать Джеймса по имени, или тронуть, но он стоит и пялится, а потом почему-то роняет фонарь, и слышит, что сам в ответную потчует сержанта Барнса некими эпитетами из минувшей эпохи. Капитан Роджерс никогда не позволял себе подобного. Эрса Родж те более. Стиву плевать. Джеймс обнимает его, а Джеймс-Тень смотрит на обоих, потому что только он толком вообще что-то видит в этой темноте, Тень пытается прочитать мысли этого "лай-ло", который забрался в пещеры (его не должно быть в пещерах), но это "лай-ло", и его мысли можно только сломать, испортить, но не стереть. Так жаль, что Джеймсу он, кажется, нравится. Джеймс смотрит на Тень поверх плеча капитана и говорит: "Нет". Тень удивлена. Но слушается. В пещерах скучно. Спокойно, но нет занятий. В холоде нет никаких целей, что должны быть стёрты... может быть, стоит подождать, и тогда окажется возможным продолжить задачу. Тень сворачивается где-то внутри. Ждёт. Наблюдает. - Зачем ты сюда потащился? - снова и снова спрашивает Стив Роджерс, не в силах выпустить его руку. Словно прошло не больше суток; более уместным был бы вопрос "что ты тут делал всё это время и почему не умер от голода, или хотя бы старости", но Стив слегка заело. - Тени звали меня, - говорит Джеймс. - Я не мог не пойти. Они забрали людей, помнишь? И я должен был узнать, как это происходит. - Чем ты думал, Баки, - Стив впервые называет его старым прозвищем, впервые за чёрти сколько, оно потерялось на Войне, так же примерно, как имя Веймонда, как левая рука Джеймса, как хорошие ботинки или сам смысл этого мира. Как тысяча и одна мелочь, которые складывают картину. - Ты же знаешь, Стив, чем я всегда думаю, - смеется Джеймс. Стив рад темноте, потому что от звука этого смеха ему хочется разрыдаться или закричать: Джеймс делает это так беззаботно, словно и правда - прошли сутки. С того момента, как Баки выдали форму. Или еще раньше? Словно войны не было. Словно они, ещё подростки, сидят в сарае у дядюшки и травят байки для страху, а потом выйдут и будут пить кофе, ароматный и настоящий, и сестра Джеймса будет их дразнить, и на небе не будет чёрных пятен днём. Стив не выдерживает и издаёт звук, которым можно и правда испугать, даже при свете. Трещина дошла до сердца и прошла насквозь: что за музыку играет теперь ветер на таком инструменте? Стива обжигает холодом, но он не сразу понимает: это Джеймс пытается обнять его. Обеими руками. - Тихо, капитан. Кто из нас более чокнутый, а? - Зачем ты ушёл, Баки. Зачем же... - Я должен был узнать. Так же, как ты - защищать людей. Тень смотрит на них, Тень ищет вход; этот "лай-ло" какой-то неправильный. Возможно, с ним есть шанс. И когда она видит трещину, то подбирается очень близко; Джеймс знает, чего она хочет, потому Тень осторожна. Она просто накрывает их обоих, вместе. И Джеймс пытается развернуть её в самоё себя. Мир, и без того не совсем уверенный, как должен себя вести, окончательно слетает с катушек, и всё разлетается на осколки. ЛУЧ ЧЕТВЕРТЫЙ: СМЕРТЬ Стив не годжал. Не умеет говорить с тенями, но в пещерах Тамаса не выходит иначе. Стоит закрыть глаза, они уже здесь, забираются под веки, пытаются рассказать... что? Что Джеймс забрёл сюда, оказался в ловушке, когда дверь захлопнулась, пошёл наугад, нашёл старую крио-камеру и решил попытать удачи с заморозкой, потому что вариантов-то и не было? Слишком просто. Тень недовольна. Недостаточно глубоко. И она ударяет сильнее. СИГИЛ ВОЙНЫ Где-то в узком и душном проходе, в окружении массы горной породы Джеймс всё ещё пытается обнять его, но внутри растянувшегося мгновения Стиву кажется, что он, капитан Роджерс, - линза, сквозь которую некто огромный смотрит на человечество. Душа солдата - хороший прицел, чтобы рассмотреть и препарировать войну, и мир, что Стив успел выковать из обломков, но только снаружи себя; внутри всё равно остался заповедник, где каждую минуту рвутся мины. И кто-то изучает его, копается в мозгу, в памяти, даже в тошноте.... Стив внезапно понимает, как Тени делают это. Как стирают. Прогоняют душу сквозь память, как сквозь строй, и каждое воспоминание - усиленный тысячекратно удар эмоционального тока. Всё просто выжигается. Стив также понимает, что все эти годы носил огромный сундук, который крепко запер и запретил себе открывать. Внутри сердца. Но трещина разбила замки, и теперь всё барахло наружу. ПСТР вместо запасных носков. Гнев, ужас и боль. Потеря. Джеймс был для него осколком Мира. Надеждой, что хотя бы этот придурок, знакомый ему с детства, ловелас и жизнелюб, сможет построить новую жизнь, пусть на руинах; это дало бы шанс... всему. Если сможет кто-то один, смогут многие. Но Джеймс ушёл, унеся с собой надежду; унес ощущение и образ незыблемости Жизни. И Стив убрал в сундук себя самого, оставив только робота-эрса. Он допускал, что для других Жизнь - нечто, во что стоит верить и на что надеяться. Но его вера покрылась льдом: почему-то всё новое казалось слишком эфемерным. Джеймс был реальным, а всё другое - уже декорация. Недостойно так думать и оценивать, потому не лучше ли выключить оценки? Выломать весь механизм. Оставить лишь программу: как надо. Стив смотрит, как на киноленте - сорок пять лет механизм его тела и воли работает, как часы, в то время как в крио-камере в трёх милях от него покрывается инеем единственное доказательство существования смысла. Сквозь себя, как сквозь призму изо льда, вины и долга, Стив смотрит в глаза Смерти, и не чувствует ничего. Но Тень ищет, ищет двойное дно, и его вымороженное спокойствие взрывается: осколки похожи на тени, тени на лезвия, лезвия - на стебли осоки у воды, в которую растаял лёд. Режь пальцы, пои её алым: сперва ничего не почувствуешь. СИГИЛ МИРА Стив захлёбывается от внезапно меняющегося спектра ощущений. Тошнота, тоска, ужас и боль исчезают, растворяются, теряют форму, уменьшаются и делаются незначительными на фоне того, что он видит. Он снова в духоте коридора, но всё словно озарилось. Он видит перед собой лицо, которое сотни раз в кошмарах представало ему мёртвым. Чудо смерти только что прошло через него; чудо жизни всё это время находилось на расстоянии вытянутой руки. Стив нерешительно - кажется, Джеймс чувствует что-то подобное? - касается его кожи, осторожно прослеживает жилки на шее. Обнимает в ответ. Всё ощущается так сильно. Чёрты лица, запахи, тело, даже... удивление, с которым Джеймс что-то бормочет в ответ на внезапную податливость сухаря-капитана. Стиву хочется больше; Тень вскрыла тайник его боли, а теперь добралась до другого. Запертое, почти задохнувшееся тепло занимается сперва слабым, потом всё более ярким пламенем. Металлические пальцы невесомо, успокаивающе касаются волос капитана. Мысль, что Джеймс пережил, когда плоть, заменённая теперь металлической, была снесена снарядом, мысль эта внезапно столь ярка и ужасна, что Стив стискивает зубы и рычит, переживая прошлое сильнее, чем реагировал бы на собственную рану. Джеймс дрожит в его руках; неизвестно, что Тень делает с ним, тёмные от расширившихся радужек глаза невозможно прочесть. Капитан готов сражаться с ней; у него снова есть за что; но глупо воевать с тенями. Хватит махать кулаками. Потому он не находит ничего лучше, чем осторожно усадить замершего Баки у стены и коснуться его губ своими. Вряд ли тот что-то вспомнит. У Стива всё равно нет никого дороже. Поздно смущаться. Но Джеймс удерживает его; и всё снова разлетается на осколки. СИГИЛ ЦЕНТРА Пентакль из чернил на белой ткани. Стиву кажется, что он в самом центре. Пялится на дурную шутку в руках годжела, потому что что-то в его голове всё-таки лопнуло, и душевный перитонит стал заметен снаружи. - Я знаю, что происходит, - говорит Джеймс. В этот, третий раз, их ничего не смущает. Белое есть белое, чёрное - чёрное, красное может обратиться кровью или розами. Фонарь слишком яркий. Стив смотрит на Джеймса. Тень просвечивает сквозь него, меняя облики. Причёска подростка. Костюм, что он носил до Войны. Форма. Бинты, красные пятна, торчащая обугленная кость. Ребристая, завораживающе-функциональная поверхность протеза. Одежда гезита из Нью-Хоупа. Обнажённость крио-камеры. В этом новом видении Джеймс как-то отрешённо красив, словно его придумали. Тень играет с ними, чувствуя, как теряет силу. Стива не пугают метаморфозы. Они нормальны. Более того, ему кажется, что это уже когда-то происходило, нечто схожее, словно их с Джеймсом история стала одной из тех, которые повторяются в разных мирах: друг ищет друга, хотя оба уже так изменились, что остались только лица и имена. Но каждый раз, когда кто-то вспоминает их, по спине бегут мурашки. - Я знаю, что происходит, - повторяет Джеймс и касается плеча Стива. Стив видит череп, проступающий сквозь его черты, но через секунду Джеймс снова смотрит на него, чуть улыбаясь, вполне плотный. Кто-то тасует варианты их жизней. Какие-то фрагменты всегда на месте, например, разлука. Какие-то - нет. - Знаю, зачем они стирают мир, - говорит Баки, почти безмятежный, словно он тоже всё понял. - Я не дам им стереть тебя, - хмурится Стив. Судьбы мира и прочих больших величин волновали его слишком долго. Нельзя спасти целое, предавая одну за другой меньшие его части. Это так не работает. Начинать нужно - с себя. - Меня и не нужно стирать, - Баки успокаивающе гладит его по щеке, - Кажется, я часть системы. И ты в некотором роде тоже. Зрачки у Баки расширены. Интересно, здесь есть угарный газ? Шанс достать канарейку еще ниже, чем башмаки. - Что это значит? - Мы существуем не только здесь. Последняя Война не оставила миру шансов. Тени - это рабочие. Кто-то просто сворачивает занавес и распускает статистов. Спектакль не удался. - Бог решил отменить шоу посереди сезона? - Типа того. Но есть актёры, которые играют самих себя в разных версиях... постановки. Их нельзя убрать, только заставить забыть провал. Стиву страшно. Обе руки у Джеймса - холодные, как азот, и лучше не думать, что это значит. - Баки, скажи мне, мы всё ещё в том сарае, да? И это одна из твоих безумных историй? - Нет, Стив. Всё настоящее. - Чёрт. Видишь, я теперь ругаюсь...у тебя научился. Что с нами происходит? Ты - Тень? - Похоже на то. В какой-то мере. - Бак, мы останемся вместе, хотя бы? - Мне тоже страшно, Стив. Но кажется, да. Кому-то интересно посмотреть, что мы готовы сделать для этого. - Бак, почему именно мы? - Я не знаю. Но я знаю, куда мы должны отправиться дальше. - Ты опять думаешь тем, чем мне кажется? - Возможно. - Придурок. Я пойду с тобой. Больше никуда тебя не отпущу одного... - Придурок сам. У нас по-твоему остались варианты? ЛУЧ ПЯТЫЙ: ЖЕЛАНИЯ. Они выходят из пещер, и первое, что делает сержант Барнс, это достаёт пачку сигарет и прикуривает. Его "зиппо" отлично заправлена, и в пачке ещё штук пятнадцать, а значит, жизнь хороша. Нет смысла задумываться, почему этот обломок реальности содержит в себе "зиппо" и "Мальборо". Сержанта Барнса явно устраивает, как есть. Капитан Роджерс поправляет форменный китель и осматривается. - Всё, что мы можем ещё сделать, Стив, - подмигивает Джеймс, и Стив не может не ответить на эту озорную улыбку. Сигарета обугливается почти за затяжку. Уже не важно, откуда она. - Всё, что мы ещё можем сделать. Сердце Тени - на севере. Там, где испарились большие озёра, и теперь всё время воют ветра. Там, где темно, и только собственная уверенность может служить компасом. Стив Роджерс и сержант Барнс идут, вспоминая все дурацкие песенки, что Джеймс знает, а Стив думает, что забыл: это хороший поход, в кои-то веки у него есть цель, и потому можно не напрягаться, что кого-то смутит их хорошее настроение. Нью-Хоуп простоит ещё какое-то время. Осенью Тени налетают с юга. Скорее всего, мародёры в этом году попадут под шторм, если не успеют перекочевать подальше. Где-то на дороге последний отряд Объединённой Армии, состоящий из двух солдат, находит грузовик без кузова ещё на ходу, и участок дороги, уходящий за горизонт в нужном направлении. и на радостях тот из них, кто когда-то был сержантом, пляшет нечто, что считает джигой. Старший по званию смёётся, глядя на него, а потом оба продолжают путь. * * * Они едут около недели. Или несколько недель. Время словно задумывается о чём-то, а когда вспоминает, что нужно идти, припускает так, словно ему грозит за опоздание взбучка. У Джеймса даже обнаруживается седой волос, впрочем, он списывает это на плохую воду. Грузовик приходится бросить. С какого-то момента он уже не способен пройти по изломанными и разрезанным, словно ножницами, дорогам. Чем дальше они заходит на север, тем страннее становится мир, словно разбитый большими капризными детьми. Боги сворачивают его, сминают, как ненужную игрушку - и может быть, они даже правы. Люди сами позвали их, расстелив туман Последней Войны, словно покрывало для чумного пикника. Жестоки ли боги, судя то, что обрекло себя само? У Стива Роджерса нет ответа. У Джеймса Барнса - есть, но он годится лишь для него одного. Правд много. Истина одна. Но чтобы узнать её, нужно снять все шоры, даже те, о которых иногда не догадываешься. На исходе второй недели они оказываются у Предела - дальше привычные законы неуместны. Тень накрывает дальнейший пейзаж куполом, который постирается так далеко как только хватает глаз. Посереди равнины солнце просто перестаёт "работать" - всё резко погружается в сумрак, хотя на освещённой части едва миновал полдень. Стив входит в Тень первым. Преодолевает лёгкое сопротивление воздуха и куда более значительное - собственного разума. Тело и мозг вопят, что не стоит даже приближаться к Пределу, и у Роджерса остаётся только воля. Джеймс идёт следом. Если бы не это, даже воли, возможно, оказалось бы недостаточно. Джеймс даже не задумывается, как отреагирует его собственная Тень, но она ведёт себя смирно. Она чует дом, и была бы рада, если бы была в курсе существования радости. Но определённое возбуждение, исходящее от неё, начинает нарастать. Мир становится сотканным из кусочков, геометрических плоскостей, кругов, ломаных линий, фрактальных насмешек из фрагментов самых простых предметов, контрастных поверхностей. Передвигаться здесь едва возможно с помощью обычной логики. Но всё-таки можно. Тень, так пугавшая выживших, кажется, давала шанс двум представителям человеческого рода - даже не превращая их в "бисер". Но играть предстояло по её правилам. - Что будет, когда мы доберёмся, Бак? - Не знаю. Понятия не имею. - Это как рассказывать сказку о самом себе. Знаешь, я рад, что всё так. - Почему? Огонь, который им удается развести на привале, даёт либо чёрные, либо белые блики. Провалы или предельная очерченность. Всё монохромное. Но Стив помнит цвета, и это не так режет глаз. - Это место похоже на чистилище. Нет демонов, нет ангелов. Почему люди вообще думают в чёрно-белом? - Потому что день сменяет ночь. Ложись спать, Стив. Они ложатся спать, но засыпают не сразу. Единственное, что не изменилось за Пределом, только стало словно дальше - небо. Звёзды, правда, чужие. Но Стиву уже не очень интересно. Времени слишком мало, ночи - короткие и слишком хрупкие, а Баки, как обычно, относится ко всему слишком легко. Он не ждал почти полвека. Хотя Стив знает, что его собственное сердце всё это время провалялось рядом с ним в морозилке. Чтож, Джеймс, который словно стал ещё больше сам собой, возвращённый ему чудесным образом, действительно стёр кое-что: капитан лишился погон, и всё что нужно теперь Стиву Роджерсу, чтобы человек рядом больше не исчезал. Этого вполне хватит, чтоб вылечить усталость, а дальше будет видно. Что нужно Джеймсу? Найти ответы. В частности на вопрос, зачем его друг ушёл на войну в самом начале. Почему они оба ещё живы, и жизнь ли это. Хотя последнее проясняет ещё один вопрос, более личный, и впервые за всё путешествие никто из них не помнит наутро, был ли чёртов ветер так же промозгл, как обычно. Они завтракают холодным мясом, кажущимся белым под светом белого солнца, и идут дальше. В середине дня охотятся - подстреливают какое-то животное, похожее на огромного броненосца. Его легко приготовить на костре, а вкус такой же, как и всё здесь - монохромный. Уже близко. Можно не торопиться. - Мы на месте, - заявляет Баки, забираясь на очередной уступ. Стив чуть позади и не видит, что там. Когда он добирается и встаёт рядом с Джеймсом, то поневоле отшатывается. Впереди отвесный провал. А внизу, на головокружительно далекой и плоской равнине, словно её вытесали, каменный цирк, где что-то мельтешит и движется, и сразу становится ясно, что это - сердце Тени. И когда всё кончится, скорее всего, здесь поставят последнюю точку. Стив не уверен, что это Земля. Но они же проходили мимо домов и свалок, из которых даже монохром не мог изгнать узнаваемого духа.... Значит, скорее всего, и это тоже... Земля. В какой-то мере. Теперь можно заглянуть за занавес. Ветер дует им в спины. Джеймс берёт капитана за руку, и Тень наконец просыпается; она знает, как пробраться в обоих, и на полной скорости устремляется в разверстый зёв того, что считает не просто своим домом, а наилучшим местом для всех, у кого так много нестираемых волн. ПРИЗЫВ. Тикают часы. Стив Роджрес просыпается и смотрит в потолок. На потолке пятно. В форме луны. Бледно-жёлтое. - Шанс, - говорит кто-то. - А? Стив садится рывком. - Шансонье из него, говорю, дерьмовый. Стив, ты что, опять не слушаешь? Джеймс, в халате, сидит в кресле. Читает газету. Столик плетёный, кресло - роскошное, кожаное, газета - нынешнего числа, то есть, 2052 года, но не бывает в 52м от конца Последней Войны ни кофе, ни кожаных кресел, ни таких спален с открытыми окнами, ни такого голубого неба. - Бак, где мы? Джеймс опускает газету и таращится на него. У него обе руки - живые. Или нет? Контуры плывут, или это освещение такое? - Блин, Стиви. Ты говорил, на тебя водка не действует? Мы в гостях у этого пижона Старка. И я притащился тебя будить, потому что проиграл чёртово пари и теперь должен вставать раньше тебя, если ты и это не помнишь. У нас через полчаса встреча с сенатором, так что шевели задницей, и да, тосты не выжили... Стив встаёт с кровати, чуть не спотыкаясь о простыню, выглядывает в окно. Картинка словно поддельная, так хороша - вид, как из рекламы - но нет - всё реально. Баки хрустит последним тостом и не затыкается. Это тоже реально. Запах кофе реален. Стив подходит к Джеймсу, выволакивает из кресла и обнимает так крепко, как только может. Правая рука - всё-таки протез. Правая. И металл заправлен в какой-то материал, мягкий на ощупь. Баки что-то бухтит, он уронил чашку на пол, но Стиву плевать. Краем глаза он видит, или ему просто мерещится, что силуэт Баки немного слоится, но потом становится определённым окончательно; остаётся только пятнышко от кофе на белом ковре, слегка похожее на незакрытый пентакль. - Это шанс, - говорит Баки. Они смотрят друг другу в глаза. - В который раз это происходит? Ты помнишь? Джеймс прикладывает ему палец к губам и качает головой. Значит, сны это не сны. У Стива нет памяти об этом новом мире, но она постепенно прорастает сквозь старую, и ему становится дико. Кто-то наверху бросил кости, снова перетасовал вероятности: маленькая лакуна между одной и другой реальностью дала заглянуть за кулисы, и оказалось, что прыжков было много. Где-то один Стив Роджерс почти неотличим от другого, где-то сам на себя не похож, где-то их жизни вывернуты и обуглены, как после бомбёжки, а где-то спокойны и скучны, но что-то в конечном счёте всегда не так, потому что не удаётся избежать опорных точек: война, боль, потеря и поиск. Остальное сжирают Тени, чистильщики миров, отслуживших своё. В этот раз всё будет по-другому, Стив уверен. Теперь он справится. Будет рядом. Ничего не упустит. И Джеймс тоже. Не каждый раз ли он уверен? Джемс поднимается, что-то насвистывая. Пока попытки не кончатся, они будут пробовать найти тот сценарий, где всё кончается так, как нужно. Если он существует. Должен существовать.