Тихоокеанский шепот

Она открывает дверь, сходу пнув носком черных джекбутов, и Пэрриш мгновенно вскакивает со своего рабочего места, потому что ее каблуки набатом щелкают по ламинату, в унисон звеня с цепочкой наручников за спиной. Она улыбается по-звериному дико губами цветом в гранат; глазами, густо подведенными углем, озирается по сторонам и удовлетворенно подмигивает молодому шерифу: — Ты же не позволишь им меня обидеть, сладкий? — спрашивает незнакомка, брови светлые брошенным щеночком складывая. Джордан теряется перед ней такой, — лесной, перченной, обжигающей — стоит солдатиком и смотрит в глубь темных зрачков долго-долго, а та смеется после хрипло, удлиненные клыки оголяя. И Пэрриш внезапно понимает, как озарение на неоново-синей кромке ресниц, что она — осколок из прошлого, слабая тень дореволюционного бейконхиллского спокойствия, которое сейчас отыскать практически невозможно. «Я хочу знать об этой девушке все. Быстро» — говорит мужчина офицерам, закрывающим за блондинкой на двойной ключ камеру. А ближе к вечеру все расходятся, оставляя участок в легкой золотой дымке севшего солнца и с приятной усталой истомой, что обволакивает горящие адским пламенем позвонки. У Джордана же нескончаемая смена, — вахта хранителя всего сверхъестественного в округе, как говорит он сам — горы отчетов стажеров, которые нужно проверить к концу недели, и заключенная между стальными прутьями Эрика Рейес. Собственной персоной. Восставшая, можно сказать. Вернувшаяся. Пэрриш знает, что она была в стае Дерека, — была с Дереком, по правде говоря — а потом исчезла в сизом тумане после смерти лучшего друга от руки собственного Альфы. Это стопроцентное все, что знает Джордан Пэрриш об Эрике Рейес. — Пупсик, ну поговори со мной. Что тебе стоит? А то сидишь, как утопленный в чайнике Рассела, котик Шредингера. — скулит девчонка; мужчина вопросительно бровь поднимает, — Что? Я блондинка, но далеко не размалеванная кукла с мозгами из розовой ваты. — Я этого не говорил. Что Вы натворили, мисс Рейес? — Фу, пафосно, аж слезки из глаз потекли. — опять же смеется Эрика. Она с жесткой холодной кушетки поднимается плавно и руки, обтянутые блестящей кожей, через решетку продевает, цепляется, виснет. — В этом гнилом городишке до сих пор не уяснили, что хрупкая красивая девушка может сломать нос… Или что похуже, если распускать шаловливые ручонки. Ха, и правда, Пэрриш прыскает сдавленным смешком в кулак. Это же Бейкон-Хиллс, детка, — столица сильных (иногда волшебно-сильных) девушек, которым только дай возможность приложить кого-нибудь лопатками о ближайшую каменную стенку. У Джордана ведь одна такая — сияющая, дерзкая, острая — дома сидит, матеря хлестко очередной сериал и его самого, сидящего в участке просто потому, что надо. А Рейес сквозь жестяную призму прищуривает глаза, губы растягивая елейно. — Ладно, тебе есть кому позвонить, чтобы выйти отсюда? — Эрика как-то странно прожигающе-долго всматривается в анфас молодого шерифа, воздух шумно в легкие через идеальный носик втягивая. Потом с минуту молчит, гнет светлую макушку набок, сцепляя руки в замок: — Ты знаешь Дерека Хейла? — Пэрриш положительно кивает, — Позвони ему и скажи, что его невеста вернулась. Пусть прячет своих дешевых шлюх получше, иначе они закончат там же, где и Бойд. Последнее имя Рейес выдает немного сдавленно, глухо; она ударяет ладонями о решетку, компенсируя свой же собственный промах громким стуком прутьев о ржавеюшие болты — даже внутри Эрики, одичавшей от помеси бухла, шизы и перегидрольного блонда, еще слышится запах разложившейся смерти, гниения и собачьей преданности. Кажется, его только что уловил внутренний Пес, перебирающий раскалёнными углями легкие Джордана. — Не надо жалости, малыш. Я же чувствую. Сам понимаешь. — скамья по-прежнему жутко холодная; девушка едва заметно ежится, складывая по-турецки худые ноги. — Ну и кто ты, а? Оборотень? Ящерица? Вампир? Снежный человек, м? — Цербер, волчица. Все ужасно запутано. Эрика лишь пожимает плечами, мол, как скажешь, зайчик, мне на самом деле все равно. Лампы в помещении горят желтым искусственным светом, оставляя на бледном личике иррациональные следы-пятна. Пэрриш смотрит и словно заново видит — Эрика Рейес лишь снова и снова собранная модель идеальной девушки, состоящая из клея пва да многослойной газеты, которая иногда ласкутками старыми слезает с щек, а за зрачками на самом глубоком дне Бейкон до сих пор покрыт свежим тлеющим пеплом. — Мальчик, ты все же набери Хейлу. Пусть боится. Все-таки у этой волчицы еще сотня тузов-перевертышей в кожаном рукаве.