***
— Проснись и пой, нацистская рожа! — Гил айкнул, глядя нависшую над ним фигуру. Беларусь выглядит недовольной. — Вставай давай, и чтобы мне без шуточек. Уж не знаю, чём ты Ваню зацепил, раз тебе комнату дают, Но учти, — Наташа в руке сжимает тяжёлую чугунную сковородку, — один неверный шаг и ад тебе покажется раем. Гилберт с просони вообще не понимает, что происходит, но из подвала его выпихивают, а ещё Беларусь грозится сковородкой врезать и ругается каждые несколько секунд. Девушка толкает его в какую-то комнату, больше похожую на камеру — кровать, стол, стул, да железная кружка. Ещё и решётки на окнах стоят. Но всё это, надо сказать куда приятнее холодного бетона. Дверь захлопывается за его спиной — спасибо, хоть руки освободили. Нужно найти способ выбраться, сбежать отсюда, и как можно скорее.« Я должен позволить тебе жить».
Гилберт замер, ощущая неудобство от этих слов. Чёртов русский даже пытать его не стал, в чём геройство-то? Хотелось курить… И пива.***
Дверь со скрипом отворилась, а Гилберт подскочил на кровати от неожиданности. К его ужасу это была не агрессивно настроенная к нему Беларусь, чьи действия, как раз-таки были вполне логичны и предсказуемы, а сам Россия. И почему, блять, под взглядом русского так тяжело?! — Надо же, какая честь. — Фыркнул Пруссия. Иван не ответил, но обвёл взглядом «темницу» и тяжело вздохнул. Затем он поставил на стол маленький календарик и положил пару книг, среди которых был и потрёпанный блокнот с ручкой. За сим действием ошеломлённый Пруссия следил молча. — Ты здесь уже неделю. — Подал голос Россия. — Я бы умер от скуки в четырёх стенах. — Зачем-то добавил он, а затем, даже не удосужившись взглянуть на пленника, вышел, запирая дверь. Стоило Брагинскому скрыться за дверью, как Гилберт буквально набросился на книги — его энергичная натура нуждалась хоть в какой-то деятельности, но для начала… Пруссия взял ручку и принялся строчить… Книги были советские, тяжёлые, с множеством странных рисунков в качестве иллюстраций, но изящными не казались. Все они были внушительных размеров, особенно «Сказки народов СССР». Серьёзно, нахрена этот придурок притащил ему сказки?! Пруссия ему не ребёнок! Впрочем, именно за сказки он взялся в первую очередь — и неожиданно увлёкся, хотя обнаружил, что некоторые сказки напоминают ему японские ужастики — например, тоже Лихо Одноглазое. — Неужели ушёл?! — Послышался расстроенный восклик из-за двери. Гил припал к двери, вслушиваясь в разговор. — Что уж поделать… Проклятые ублюдки. — Ответила, судя по голосу, Беларусь. — Ну, ничего. Вернётся — отдашь. — Но Ванечка же… — Слабо возразила вторая. — Оля! — Раздражённо буркнула Беларусь. — Пойми же ты, это — война, а не игрушки. Гилберт тяжело вздохнул, возвращаясь на своё место. Значит, Брагинский в атаку ушёл, сволочь. Ну, ничего, он ещё этому русскому задаст, Великий этого так не оставит… Вот вернётся Россия и тогда… Что, тогда он не придумал, но он же в конце концов, Великий Пруссия. Выкрутится.***
Из тех, кто проживал в Советском союзе, Гилберт уже нескольких знал — Во-первых, сам Россия, во-вторых, его сёстры — Беларусь и Украина. В-третьих, дрожащее трио, что приносили ему еду — Эстония, Латвия и Литва. Судя по постоянному шуму, народа в доме было куда больше, однако сегодня было странно тихо, будто все разом куда-то исчезли. Возможно, дело было в том, что ещё с утра его разбудил чей-то громкий крик — «ЧП!» Пруссия тосковал. Прежде всего, его мысли, разумеется, занимал брат и родина. Как там его братишка? Он также размышлял о побеге, но пока что не видел ни малейшего решения этой проблемы. И ещё был Россия. Треклятый русский, совсем забыл о Великом, вот сволочь! Не появлялся с тех пор, как оставил книги, так ещё и глазища его — ух, как прус их ненавидел — яркие такие, фиолетовые. Глядящие прямо в душу. А уж за душой у Пруссии было много — больше, чем хотелось, может поэтому он так агрессивно реагирует на этого солдафона? — Что же делать?! Эд, мне страшно! — Прорыдал кто-то. — А мне по-твоему — нет?! — Психованно заорали в ответ. Да что за нафиг-то, а?! — Эй, вы, какого вы так расшумелись?! Вы мешаете Великому мне! — Рыкнул Гилберт в дверь. — Господин Россия сильно ра-а-анен! — Чуть не плача протянул ещё один голос. — А кроме нас никого нет — все ушли разбираться с ЧП! — Ну, — раздражённо бросил Пруссия, — так вы его и перевяжите! — Нам страшно! — Жутко! — Мы не умеем. — Прохныкали три голоса. Одни идиоты в этом доме, подумалось Гилберту. А ведь это отличный шанс сбежать, если подумать… Нужно только выбраться из комнаты… — Давайте я перевяжу! — Предложил он. Некоторое время за дверью царила тишина, а потом замок щёлкнул, и перед Пруссией предстало дрожащее трио. Они спустились вниз, в гостиную. Заветная дверь — путь к свободе была ужасно близка, вот прям сейчас выскользнуть за двери — и ищи потом, свищи… Лежащий на диване и истекающий кровью, Россия поднял на него взгляд. Снисходительный, словно говорящий: «Всё с тобой ясно. Всё ясно. Ну, ступай, чего ждёшь?» Гилберта вдруг охватила ярость — да как он смеет, да он, Великий, сейчас его… — Бинты мне, дезинфекцию и ножницы. — Прошипел Гилберт сквозь зубы. — Быстро. Мягко улыбнувшись, Россия потерял сознание.***
— Вставай давай, нацистская рожа. — Буркнула Наталья. — Нечего нахлебником тут проживать. — Ненависти и желания убить в её голосе значительно поубавилось, но она была крайне раздражена. — Отвали, чернь. Не видишь, Великий отдыхает. — Просопел Пруссия, не собираясь вставать с кровати. — А-а-а-а-а! Рехнулась, что ли?! — Заорал Гилберт, вскакивая с кровати после удара сковородкой. Беларусь потащила отчаянно сопротивляющегося Пруссию вниз, наплевав на открытую дверь комнаты. Внизу его насильно усадили за стол и поставили перед фактом — склизкая дрянь в железной тарелке — и есть завтрак. Бесконечно жалуясь на жизнь, и проклиная всех жителей союза, Гил не заметил вошедшего в столовую Россию. — Доброе утро. — Оптимистично провозгласил он. — С добрым утром! — Отозвалось с десятка два голосов. Брагинский улыбнулся, а затем, вдруг, ни с того ни с сего, сел рядом с Пруссией. Они сверлили друг друга взглядом минуты три, прежде, чем Пруссия, фыркнув, отвёл взгляд. — Я хотел тебя поблагодарить. — Наконец произнёс русский. Гилберт усмехнулся. — Ну, так благодари. — Выпалил он. Впрочем, уже конец его реплики совпал с началом фразы России. — Но передумал. — С добродушной улыбкой ответил Брагинский. Пруссия подавился отвратительной жидкостью, которую пил вместо чая и ошарашенно уставился на него. Нет, он конечно знал, что Россия очень непредсказуем, но чтобы до такой степени! — Чего-о?! — Возмутился прусс, привлекая внимания остальных. — Потому что решил, — как ни в чём не бывало продолжил Россия, — что действия будут лучше слов. В конце концов, ты с нами почти месяц… Я думаю перевести тебя в обычную комнату. На этот раз гадостью поперхнулась Наташа. — Но ты должен будешь сделать одну вещь… — Гилберт почему-то отчётливо представил, как жарит человеческое мясо и рубит топором младенцев — в конце концов, это же Россия. — Поклянись, что не сбежишь. Ты ебанутый, вот что хотел сказать Гилберт. С-серьёзно? — Просто поклясться, и всё? — Несколько саркастично спросил Гил. Россия улыбнулся. — Нет конечно, если ты сбежишь после этого, я тебя найду, переломаю все кости и землю заставлю жрать. — С милой улыбкой протараторил Россия. Заметив шокированный взгляд Гилберта, он улыбнулся ещё шире. — Шучу… Сначала я заставлю тебя голышом по Сибири прогуляться, а уже потом всё остальное.***
Гил ни в чём не был виноват — а вот нехрен было оставлять на столе водку, учитывая то, что в доме находился прус, который уже несколько месяцев и капли в рот не брал, отчего, кстати, очень мучался. Ну, и ещё он не виноват, что ему нужно было кому-то излить душу, а первый кто под руку попался — Иван Брагинский. Русский просматривал какие-то документы, совершенно не обращая внимания на окружающее пространство, пока Гилберт не протянул пьяным голосом «Росси-и-ия!» — Водку выжрал, вредитель? — Строго спросил он. Впрочем, вопрос был определённо риторическим. — Росси-и-ия! — Повторил Пруссия, буквально падая на диван. — Ну, Россия! — Чего тебе, Пруссия? — Несколько раздражённо протянул Брагинский. — Расскажи о Германии. Напряжение повисло в воздухе. Иван несколько цинично глянул на прусса. — Ну, Иван, ну, пожалуйста! — Капризно затянул Гил. — Ну, я же ничего здесь не могу узнать, как у него дела, какое положение… — Тут он встретил почти разгневанный взор фиалковых глаз. — Ну, сердце же разрывается. Ты же тоже старший брат — должен меня понять, а? Ну, Иван, ну представь, каково тебе бы было, если бы, допустим ты об Украине никаких вестей не получал! Россия тяжело вздохнул, смягчаясь. — Ты же понимаешь, что он проиграет? — Наконец изрёк он. Пруссия печально кивнул. — Он практически окружён и в крайне тяжёлом положении… Не позже весны мы выиграем эту войну. Пруссия умолк, пряча лицо в ладонях. Иван, колебаясь, не знал, что ему сделать. — Спасибо. — Прошептал Гилберт, не убирая рук. — Спасибо тебе, Иван.***
Как и предсказывал Иван, к середине весны всё было кончено. Конечно, были ещё Япония, трепыхавшийся до последнего, и Италия — не слишком-то геройски настроенный, но всё это были мелочи. Бледный, словно обескровленный, с огромными синяками под глазами, покрытый шрамами, Россия занимал в военном суде центральное место — как победитель. Людвиг был похож на ребёнка, которого обманули и он ещё не до конца понял, что произошло, но держался стойко — молчал, поджимая губы, спину держал ровно, да и вообще… Гилберт был готов убиться о решетку, потому что брата он очень любил. — Разделим его, да и всё. — Самодовольно произнёс Англия. — Вон, Польша уже часть земли себе загробастал. Пруссия застыл — может он ослышался?! Но нет, вот Франция соглашается — удивительно — с Англией, вот Америка кивает головой… Людвиг кидает на него испуганный взгляд, такой, каким смотрел только в детстве, когда боялся, что Гил не вернётся из боя. У Пруссии в горле пересохло. — Нет! — Неожиданно воскликнул Людвиг. — Чёрт с ними с землями, пожалуйста, брата не троньте! — Гилберт почувствовал, что плачет. Германия, его бравый стойкий гордый Германия, впервые в жизни — не то, что просит — молит… — Ага, а наших людей ты не тронул?! — Прошипел Польша. — Хватит. — Усталый голос оборвал все перешептывания. — Иван Брагинский с трудом поднялся со стула, оглядывая присутствующих. — Как же вы мне все надоели… — Спокойно продолжил он. — Я забираю Гилберта, а остальное меня не тревожит, ясно? Америка уже открыл рот, чтобы возмутиться, но Россия послал ему такой взгляд, что Альфред быстренько его захлопнул. А затем он перевёл взгляд на Людвига. Поверженный враг и победитель. Выигравший и проигравший. Почему тогда один глядит с благодарностью, а второй с сожалением и усталостью?..***
Одно единственное объятие и железный занавес. Ка-ли-нин-град. Гилберту бы в пору посмеяться, какая ирония — он ведь больше не страна даже, так, область. Но на самом деле его разрывает на части, его душит, убивает изнутри. Не потому, что к нему плохо относятся — как раз наоборот, потому что хорошо. Как ненавидеть того, кто спас тебе жизнь? Это не его земля, это не его дом, и он ненавидит, ненавидит, потому что в сто раз лучше было бы разгребать всё это дерьмо вместе с Людвигом, на своей земле, со своей семьёй, а он даже увидиться с ними не может. Он ощущает себя таким никчёмным. — Пей. — Приказывает Иван, ставит перед ним большую железную кружку с мутной жидкостью. — Что это? — Мрачно спрашивает Гилберт. — Самогон. — Лаконично отвечает Россия. — Тебе сейчас нужнее. — Я тебя ненавижу. — Грустно тянет Калининград. — И себя ненавижу, за то, что тебя ненавижу. И как отблагодарить не знаю, и это я тоже ненавижу… — Прорвёмся, Гил. — Иван приобнимает его за плечи. — Мы прорвёмся. Вот увидишь.***
Гилберт шипит от боли. У него разбита губа и он очень, очень зол. Ну, Россия, ну ублюдок, ну, только подойди… — Лёд. — Равнодушно бросает Брагинский. — На столе. Сука ты, Ваня. Самая настоящая. — А теперь, объясни мне какого хрена?! — Орёт Калининград, размышляя, удастся ли ему запустить лёд Брагинскому в затылок. — Иван, блять! — Я уже всё сказал. — Рубанул Россия. — Ты в зеркало давно смотрелся, а? — Только что. — Прошипел Гил. — И увидел там свою разбитую губу! — А я вижу больного, не высыпающегося бомжа, который не брился неделю и ел в последний раз в прошлом году. — Спокойно возразил Брагинский. — И как я уже сказал, я не допущу, чтобы ты так себя запускал. Тоска есть тоска, а за телом надо следить. — Да пошёл ты. — Обиженно фыркнул Калининград. — И вообще, какое тебе дело, до того, как я… Прежде чем он успел закончить, Иван вжал его в стену. Зловещая тёмно-фиолетовая аура сгустилась вокруг русского. — Ты сейчас же приведешь себя в порядок, — стальным тоном приказал он. — Побреешься, вымоешься, начнёшь нормально есть, ты понял меня? Гилу разве что и оставалось открыть от удивления рот. — Никто из моих выглядеть так не будет. — Брагинский чуть ослабил хватку. — А ты мой, Гилберт. Теперь мой. Совсем не удивительно, что не считая фигуры, уже к ужину Калининград выглядел прилично.***
Вот суки, думалось Гилберту, глядя на покидающих дом соседей. Иван не препятствовал, разве что вышел проводить сестёр, а потом прошёл в библиотеку, достал пару бутылок спиртного и молча стал заливать боль алкоголем. Гилберт присел рядом, обращая внимание русского на себя. — А ты чего? — Пьяно бросил он. — Беги давай, как все остальные. — Придурок. — Беззлобно ответил Гил. — Нахрена дверь оставил открытой — сквозняк же! Брагинский не ответил, отпивая из горла. Через некоторое время, он вновь вернулся к Калининграду. — Почему? — Спросил он. — Ну, — Гилберт усмехнулся, — я же слово дал, и, кроме того… Я всегда слушаюсь интуиции. — Альбинос отсалютовал стаканом Брагинскому и залпом выпил, а потом выхватил у него сигарету из рук. Одна на двоих.***
— Восток? — Германия постучал в дверь, прежде чем войти. — Разговор есть. — Угу. — Понимаешь, — смущённо начал он. — С недавних пор, я… Осознал, что хочу серьёзных отношений… — Угу. — Я устал от непостоянства… И кроме того, я понял, что влюбился… — Германия даже рассказать не мог, как трудно ему дались эти слова. — Угу. — И, так как ты мой старший брат, я бы хотел известить тебя о том, что мы с Иваном хотим встречаться. -… Угу. — Серьёзно?! «Угу» и всё?! Восток, да какого… — Взорвался Людвиг. — Да понял я, — отмахнулся Гилберт. — Ещё когда он в твоём шарфе домой припёрся… Наследил правда, паскуда, ну, да Ванька он такой… Встречайтесь на здоровье, мне то что? — Эй, немчура! Спускайтесь давайте, чай стынет! — Послышалось откуда-то снизу. Переглянувшись, братья поспешили на кухню — получить по голове волшебным краном не хотел никто.