Женские секреты

- Выпрями спину, дитя мое, - несмотря на строгие слова, в голосе Марии прорезались мягкие, ласковые нотки. - Ты молода и прекрасна, юная леди, но тебе следует помнить, что не юность и не красота делают женщине честь. Осанка и гордость, моя дорогая. - Maman, - дочь называла Марию Французскую на французский манер, - я уже не дитя. Дозволь мне хотя бы теперь, до выезда, побыть самой собой! Ведь скоро сообщат, что кони ждут, и мне придется забыть... - Нет-нет, дорогая, - вот сейчас голос Марии стал по-настоящему строг. - Как раз теперь ты должна собраться и показать себя в лучшем свете. Герцог Филипп тоже молод, но весьма требователен. Вспомни свой первый выход в свет — ты должна блистать не хуже. Дом Бурбонов должен оценить честь, которую мы оказываем, прибывая на этот прием. Если герцог решится просить твоей руки, веди себя так, словно ты не сомневалась в подобном исходе. Ведь ты должна была бы стать королевой, так что герцогский титул — это не так уж много. Юная Генриетта кивнула и перевела взгляд в зеркало, перед которым стояла. Плечи ее дрогнули, распрямляясь, а голова гордо приподнялась. Ей очень хотелось быть похожей в этом на мать, но пока до этого, казалось, оставалось еще очень долго — Мария Французская не теряла достоинства и гордости даже тогда, когда их с дочерью и гувернанткой разбудили среди ночи... Страшная это была ночь. Принцесса впервые услышала пугающее слово «восстание». - Да, maman, - девушка склонилась в церемонном поклоне, но в уголках ее губ мелькнула лукавая улыбка. - Правда, его величество Луи говорил, что я очаровательна в своей естественности. Мать, стоящая за ее плечом, вдруг нахмурилась, отчего точеный ее профиль приобрел еще более резкие черты: - Не забывайтесь, юная леди, - звенящим голосом произнесла женщина. - Отныне король Франции для вас — его величество Людовик. И упаси вас Бог так улыбаться в присутствии ее величества Терезии Австрийской. Запомните, моя дорогая: расплата за неуместные чувства может быть очень жестокой. Генриетта вскинула голову, стирая улыбку с лица, но искорки в карих глазах погасить было труднее, и она обернулась, искоса взглядывая на мать: - Но ведь во мне тоже течет королевская кровь, а его величество Людовик, - она выделила имя голосом, - позволял себе делать мне комплименты, которые вряд ли бы одобрила ее величество. Мария с легкой досадой поджала губы, оправляя на шее дочери длинный локон: - Не время и не место говорить тебе об этом... Мне следовало озаботиться этим ранее, но наш статус здесь до последнего был столь неясен... Так вот послушай, дитя мое. Король Людовик, как и твой отец — мужчина и король. Не равняйся на них. У тебя свои силы и слабости. Ее величество королева Анна могла бы многое тебе рассказать о том, что дозволено, а чего не дозволено женщине. Ты не стала еще даже герцогиней, а уже проявляешь строптивый характер. А это очень, очень смелый шаг! Его величество Людовик может делать тебе какие угодно комплименты; это не должно тебя ни смущать, ни вдохновлять. Он может говорить эти слова другой леди, а может обращаться так к своей любимой лошади. Это его право, он мужчина и король. Тебе же должно принимать это ровно, без слов и взглядов. Кроме благодарности, конечно, за расположение. Ведь я не зря все эти годы учила тебя? - Я не подведу вас, maman, - горячо заверила принцесса, но посмотрела сквозь зеркальное стекло жалобно. - Но я прошу вас, хоть накануне возможного брака, раскройте мне те секреты, которые могут помочь мне справиться... Я танцевала с герцогом Филиппом, и он... показался мне весьма приятным кавалером, но все же его величество проявлял ко мне больше заинтересованности. - Как хорошо, что в этих стенах я сохранила уединение для нас, - вздохнула бывшая королева Англии. - Дитя мое, ты росла в изгнании, а потому твой разум замутнен. Герцог Филипп станет тебе хорошим мужем: он молод, хорош собой и, по слухам, весьма пылок. Так будь его достойна! Для нас наступают добрые времена. Твой брат станет королем, а ты — второй леди Франции. И первой мадам, поскольку королевский титул бесценен. Герцог Филипп дружен со своим братом, и это лучшее благословение небес. Юная Генриетта выслушала эту речь напряженно, поправила завиток на шее сама и невольно залюбовалась отражением. Она была похожа на мать — всем, почти всем... Еще бы хоть немного уверенности! Но девушка чувствовала, что знает далеко не всё, и это заставляло робеть, а робость еще никогда не шла к лицу знатной даме. Принцесса вздохнула, отвела взгляд от стекла и резко развернулась, взглядывая матери в глаза: - Maman, я слышала эти слова не раз. И дала вам слово, что не подведу. Но ответьте же мне! Чего мне ждать? На что опереться, когда я останусь одна? Как быть, когда я войду в резиденцию герцога Филиппа женой? Ведь это будет? Мария вновь вздохнула и улыбнулась дочери слегка печально: - Конечно, будет. С тех пор, как весть о восстановлении рода Стюартов в монарших правах достигла этих берегов, твое замужество — дело почти решенное. Королева Анна отказала мне, когда я... выразила надежду на твой возможный брак с Людовиком. Уж теперь... Теперь тебе не о чем волноваться. И я буду с тобой. До самого того момента, как будут подписаны бумаги. До того момента, как герцог Филипп произнесет слова брачного обета. Но когда ты войдешь в его дом... Будь умницей, моя дорогая. Постарайся стать мужу поддержкой и опорой, и он оценит твои старания. Скорее всего, как только закроются двери ваших покоев, он возжелает не целовать тебя, а говорить с тобой. Так поступают все. Официальный договор вы подпишете раньше, но станете друзьями ли, врагами ли... Всё решится тогда, когда за вами закроются двери. И я прошу... нет, заклинаю! Сохрани гордость; не будь капризна; не будь безропотна. Ты — дочь короля Карла. Карла Первого, если твой брат станет Вторым. Ты даже не принцесса сейчас... Ты — Англия. Генриетта опустила голову и пробормотала, проявляя чудовищную бесцеремонность: - Еще никогда Англия не была столь не уверена в себе. - О нет, дитя мое, - неожиданно усмехнулась Мария. - Была. Просто ты тогда еще не умела толком ни ходить, ни говорить. Тебе, наверное, кажется, что я нечестна с тобой; что я скрываю жизненно важные вещи... Поверь, это не так. Однако это то умение, которое достигается не вдруг. Его невозможно постичь по умным советам и гладким речам. Но одно наставление я тебе все-таки дам. Послушай. Генриетта взглянула в лицо матери и увидела, что та серьезна как никогда. Мария коснулась тыльной стороны ладони дочери рукою в перчатке и сильно сжала, отмечая, как важны слова: - Если король Людовик начнет проявлять к тебе слишком сильный интерес... Что вполне возможно, учитывая, как коротко вы были знакомы тогда, когда ты считалась изгнанницей родной земли... Не поддавайся на его речи, пока не станешь герцогиней. А когда станешь, в первую очередь узнай, что думает об этом твой муж. Король обладает властью над страной. Но твой муж будет обладать властью над тобой. Над Англией, моя дорогая, над той ее частицей, что ты носишь в своем сердце и в крови. И лишь когда ты поймешь, что оба они думают друг о друге, а не о тебе, тогда и решай. И еще. Ты очень быстро узнаешь, чем ты сильна, это неизбежно. Но не позволяй этому знанию смутить твой разум. Слабостей всегда не меньше, чем сил. И то, в чем ты слаба, ты рискуешь узнать, оказавшись на самом дне жизни. Будь осторожна, дорогая. Я всегда буду рядом с тобой, но на некоторые твои решения не смогу повлиять. И подсказать не смогу. Я... Дитя мое, - голос бывшей королевы дрогнул, - я выжила вопреки прогнозам лекарей, когда родила тебя. И, думается мне, что на то была Божья воля. Бог не оставит нас в трудный час, а я покину тебя только тогда, когда ты научишься справляться в одиночку. Так распрями же спину и покажи осанку! А всё остальное... - Кони ждут, - в покоях, склонив голову, появилась леди Далкит. - Пора собираться, леди Генриетта-Анна. Бог мой, как вы сегодня небрежны! Генриетта позволяла оправлять на себе украшения и складки лифа, пока цепкие и жесткие пальцы гувернантки скользили по одежде, но смотрела, не отрываясь, только на мать: - Я поняла вас, maman. Ответьте только, что мне сказать, когда король Людовик обратится ко мне? Ведь право первым сделать это принадлежит ему. - Скажи ему правду, - теперь Мария улыбалась устало. - Скажи ему, что ты счастлива его видеть. Генриетта опустила голову и прикрыла веки, воспользовавшись тем, что месса была невыносимо долгой. Обычно юную и живую принцессу утомляли слишком долгие часы, проведенные в церкви, но в этот миг молодая герцогиня Орлеанская благодарила Бога абсолютно искренне — слишком много ей пришлось пережить за последние сутки; и передышку она восприняла как благословение небес. Сначала был пышный прием, где ей довелось танцевать и с будущим мужем, и с королем, и с десятком придворных, чьи имена она вдумчиво старалась запоминать. Однако нервное напряжение и волнение заставляли ее отмечать вовсе не нужные детали: дурацкие и неуместные пряжки на сапогах графа д'Артаньяна; омерзительный запах лекарств от графа де Жермена; роскошные локоны графа д'Арманьяка... Король Луи посматривал с интересом, а его худая темноволосая королева весь вечер вела себя так, словно проглотила трость — ни единым жестом не проявляла себя, из-за чего показалась Генриетте отлично выполненной восковой фигурой. Будущий супруг, герцог Орлеанский, был неожиданно холоден, хотя и вежлив, однако преподнес роскошный ларец с украшениями, но принцесса не нашла в себе сил изучить их даже вечером, когда вернулась в свои покои. Мария Французская обещала навестить дочь после бала, но Генриетта была столь утомлена, что не удержалась — прилегла на кровать, а проснулась уже поутру, когда леди Далкит безжалостно подняла ее на утреннюю службу. С тех пор, как статус принцессы изменился, изменилось и что-то при королевском дворе. По крайней мере, так казалось Генриетте. Ей не терпелось обсудить это с матерью, но та неохотно шла на разговор, лишь повторяла давным-давно сказанные слова. Принцесса чувствовала заботу матери — как та оберегала ее от излишних разговоров и неудобных тем! Но все-таки чего-то не хватало. И теперь, произнеся слова брачного обета, Генриетта пыталась понять, чего же именно. Внезапно служба завершилась. Невысокий священник поклонился королю, отвесил церемонный поклон новобрачным и, захлопнув книгу, удалился, умудряясь пятиться задом так, что не поворачивался спиной ни к распятию, ни к Людовику. Генриетта молчала, оставляя право говорить за новоиспеченным мужем, но тот лишь бросил сухое «прошу прощения» — и отступил. Принцесса вновь растерялась. Еще вчера она видела жениха оживленным, но сама к тому времени едва вникала в смысл речей — ей никогда не было интересно обсуждать ни политику, ни экономику. А сегодня слова о пылкости герцога Орлеанского казались злой насмешкой — едва ли он был много энергичнее, чем Анна-Терезия вчера... Генриетта невольно нашла в праздничной толпе лицо матери, но та лишь улыбнулась подбадривающе, но приблизиться не спешила. Никто не спешил выручить принцессу, оказавшуюся в одиночестве, едва брачная месса подошла к концу... - Прошу прощения, - раздался вдруг над ухом ужасно знакомый голос. - Мадам, дозволите ли вы сопроводить вас? - Прошу прощения? - Генриетта позорно растерялась. - Ваше величество, это... Хотелось сказать, что это чудовищное нарушение этикета; что королева Франции глядит с явным неодобрением; что... Но хоть кто-то же мог здесь подать руку помощи растерянной невесте? - Рад приветствовать вас в Пале-Рояль, - мягко произнес король, безукоризненно отступая в сторону и как будто указывая путь. - Дворец весьма велик, недолго заплутать. Простите, что не поприветствовал вас еще вчера, был слишком занят; однако теперь я желаю побеседовать с вами. Вы стали мне невесткой, и я искренне этому рад. Уверен, мой непутевый брат теперь в надежных руках. Генриетта невольно склонилась в полупоклоне, благодаря за проявленное участие, и чуть улыбнулась: - Не будет ли бестактным уточнить, почему вы называете герцога Орлеанского непутевым? - Мы теперь одна семья, - тонко усмехнулся король. - Вы скоро сами в этом убедитесь. Высказывание прозвучало довольно двусмысленно — Генриетта никак не могла понять, в чем именно ей стоит убедиться — в неудачном замужестве или в том, что с королем она все-таки породнилась. Однако памятуя слова матери, Генриетта все-таки попыталась пойти напрямик: - Ваше величество, я польщена вашим вниманием, но maman говорила мне, что после бракосочетания мне должно следовать за мужем. Людовик улыбнулся и заметил: - Теперь вы и сами можете понять, отчего я зову брата непутевым. Ему следовало бы препроводить вас в то крыло, что он ныне занимает здесь, но он, очевидно, позабыл. Позвольте же мне в этом случае проводить вас к ужину, пока герцог вспомнит о том, что ныне женат. Генриетта растерянно оглянулась на мать, но увидеть ее уже не смогла, и ей ничего не оставалось, как кивнуть: - Благодарю вас за любезность, ваше величество. Есть действительно хотелось, но принцессу это почти не терзало. Во-первых, корсет был затянут столь туго, что едва ли ей удалось бы проглотить больше нескольких кусочков; во-вторых, все требования тела отступали перед недоумением и — что греха таить — легкой обидой. Ведь еще несколько месяцев назад герцог Орлеанский сам отвоевал право танцевать с будущей невестой, а сейчас повел себя так... Девушка даже не находила слов. Она, разумеется, ни на секунду не поверила в то, что Филипп мог позабыть препроводить супругу в покои. Так отчего же такая немилость? При заключении брачного договора герцог не проявлял неудовольствия — напротив, ему все нравилось. - Позже я познакомлю вас со своей супругой, - рассеянно уронил король, когда впереди замаячила обеденная зала. Генриетта уже окончательно перестала понимать, что происходит. Но запахи еды были столь манящими, что ей на миг показалось, что она сейчас потеряет сознание — от голода и жестоко стиснутой корсетом груди. - Уверена, это будет приятное знакомство, - на последнем издыхании вымолвила принцесса. Она отчаянно пыталась отыскать взглядом мать или мужа, но вокруг мелькали только смутно знакомые, полузнакомые и незнакомые лица. До этого Генриетта жила в Париже, а в Пале-Рояль, очевидно, собрались вовсе не те люди, с которыми она уже привыкла общаться. - Поешьте, прошу, - так же безукоризненно-вежливо предложил король. - Отдохните, потанцуйте... Уверен, найдется немало охотников потанцевать с вами — я в их числе. - А потом? - слова сами сорвались с губ. - Не будем загадывать, мадам Генриетта, - мягко и вкрадчиво проговорил король. - Отдыхайте — и не думайте ни о чем. Совет был манящим, безумно манящим! Но как раз не думать ни о чем принцесса не могла. Она с трудом заставила себя проглотить что-то — даже не очень понимала что — и не очень вежливо махнула рукой на какой-то вопрос слуги. Казалось, что на этом приеме до нее никому нет дела. Кроме короля. Была бы рядом maman! Она бы подсказала, научила... Но как раз Марии Французской здесь не было. - Прошу прощения, мадам, - рядом вновь раздался голос — на этот раз незнакомый. - Меня зовут Маршаль, граф Маршаль. Я слуга его величества. Генриетта повернула голову и узрела перед собой высокого, сильного мужчину в отличной форме. Он годился ей в отцы, но был хорош собой и явно очень сдержан. - Простите, граф, нас не представили друг другу... - пробормотала молодая герцогиня. - Нет нужды, - неожиданно усмехнулся тот. - Я назвал вам свое имя, и могу вас заверить, его величество высоко ценит мои таланты. Я — начальник королевской охраны. Поэтому, мадам, я заочно знал вас, возможно, лучше, чем вы сами знаете себя. Наверное, вы ломаете голову, отчего так получилось, что вы предоставлены самой себе... Я раскрою вам эту тайну. Его величество не может проявить к вам больше внимания под взглядом ее величества, а ваша матушка занята делами политического толка. Ведь свершившийся брак очень сильно меняет положение дел на европейской карте. Король просил меня побыть с вами, чтобы вы не скучали. Поверьте, нет ничего скучнее разговоров, что ведутся после заключения брака высочайших особ. Генриетта почувствовала такое облегчение, что ей захотелось немедленно вцепиться в отвороты камзола этого немолодого мужчины — и расплакаться у него на плече. Однако принцесса не позволила себе ни секунды слабости — мать не зря учила ее, поэтому нашла в себе силы грациозно склонить голову и проговорить достаточно легко: - Благодарю вас. Вам, должно быть, отлично известно, какое это изумительное чувство — когда тайна, столько тебя терзавшая, вдруг раскрывается — легко и просто. Маршаль усмехнулся: - Об этом мне известно немало. Я раскрыл не один заговор против короля — и каждый раз испытываю нечто схожее. Генриетта невольно вздрогнула. Эти слова невольно напомнили ей ту страшную ночь, когда... - А что, во Франции все так же, как в Англии? - она постаралась говорить как можно более независимо. - Фронда закончилась, это было давно. Я думала, у тайной полиции Франции больше нет таких трудностей, а противники монархии укрощены. Маршаль улыбнулся так, как будто говорил с ребенком — Генриетта даже почувствовала легкое раздражение. Именно с таким лицом леди Далкит укоряла ее в том, что волосы лежат небрежно или, оступившись, принцесса приподняла подол выше, чем следует... - Противников монархии никогда не бывает мало, - уверенно произнес начальник тайной полиции. - Достаточно одного богатого дурака для того, чтобы за ним пошли. Чем успешнее власть, тем чаще приходится отрубать головы гидре. Но вы не беспокойтесь, мадам. На страже королевского покоя я, множество моих подчиненных и несколько тысяч солдат. Генриетта проглотила слова о том, что у отца — Карла Первого — было не меньше, но это не спасло его ни от заговора, ни от свержения, ни от страшной смерти. Вслух же оставалось только кивнуть: - Пока вы на страже королевского покоя, мне ничего не страшно, - она позволила себе улыбку и, чуть засомневавшись, предложила. - Возможно, вы пригласите меня на танец? Музыка уже вовсю звучала, а о чем говорить с этим мужчиной, принцесса не знала. Но тот не облегчил ее мучений: - Увы, увы, - на лице его появилась усмешка. - Я не могу так надолго бросить свои обязанности. Генриетта хотела уже было весело отшутиться, когда Маршаль вдруг неожиданно продолжил: - И я ценю вашу смелость, мадам... Однако же будет лучше, если вы не станете приглашать кавалеров. Не принято. О вас могут подумать скверно, а тень, брошенная на супругу брата короля, бросает тень и на брата короля, и на самого короля. Я понимаю, столь юной девушке, конечно, трудно усидеть на месте... Он говорил что-то еще, но Генриетта уже почти не слушала. Все это было странно, очень странно... Но выбора не оставалось. Прием катился своим чередом. Генриетте было скучно и немного тревожно. Хотелось побеседовать с матерью и поделиться сомнениями; хотелось... Хотелось уже хоть чего-нибудь, но прием был скучен и уныл настолько... Юной принцессе и в голову не могло прийти, что ее собственная свадьба окажется столь мучительной. Этикет, этикет, этикет и светские разговоры. Маршаль старательно оберегал ее от всего — даже от танцев, хотя танцев король не запрещал, и к концу вечера Генриетте уже хотелось просто лечь и заснуть. Только тревожные думы не покидали. Maman так и не сказала, что ждет ночью в спальне. Предполагалось, что все пойдет не так, но, очевидно, у герцога Орлеанского были свои понятия о супружеской жизни — не такие, как у maman, короля или даже отца или старшего брата. Маршаль рассказывал что-то о тренировке коней, когда принцесса наконец решилась: - Простите, граф, но я очень устала. Не могли бы вы сопроводить меня до комнаты, где я могу разместиться и лечь? - Конечно, - как-то грустно уронил Маршаль, сразу прерывая свой «увлекательный» рассказ. - Я провожу вас в ваши с мужем покои. К сожалению, спросить у мужчины, там ли находится супруг, Генриетта не могла, не пробудив в нем непристойных мыслей, а потому лишь сдержанно кивнула и поднялась, готовая следовать. Начальник тайной полиции немедленно встал и отправился первым, указывая дорогу. В коридорах царил полумрак. Генриетта незаметно зевала, хотя тревога все-таки не покидала. Однако стоило надеяться, что в покоях нет никого, кроме слуг, и тогда можно будет просто отдохнуть и поспать, а все разговоры вести уже завтра. Такая перспектива была прекрасной — принцесса просто не чувствовала в себе сил ни на что. Однако у дверей Маршаль неожиданно остановился и отвел взгляд: - Дальше вам следует пройти... самой. Надеюсь, вам удастся хорошо отдохнуть. - Спасибо, - Генриетта церемонно поклонилась. - К вашим услугам, - Маршаль поклонился не менее церемонно. Он не стал дожидаться, пока девушка откроет дверь в комнаты — ушел раньше, словно позволял Генриетте собраться с мыслями, и та была ему за это благодарна. Наверняка в покоях герцога нет. А если есть... Генриетта зажмурилась и быстро выдохнула, вспоминая мамины уроки. Не время волноваться. Время взять себя в руки и проявить себя перед мужем с лучшей стороны. Поговорить, если тот достаточно трезв и настроен на беседу; или вежливо раскланяться, если тот пьян или играет в карты... Очень хотелось постучать, но maman не одобрила бы такой неловкости, поэтому Генриетта смело распахнула дверь и вошла в комнаты решительной походкой с благожелательной улыбкой. Эта улыбка дорого ей стоила, но в гостиной, где горел камин, никого не оказалось. Зато шуршание и вроде бы голоса доносились из спальни. Это было странно — зачем принимать гостей в спальне, когда есть удобная гостиная? Если бы было можно, Генриетта улеглась бы прямо на диванчике, но ведь супруг, похоже, не один... Спать, как собачке, на диване... Это оскорбление для рода Стюартов и для Англии. Генриетта решительно стянула с рук перчатки и, вдруг заслышав странный звук, замерла. И лишь потом поняла, что звякнуло обручальное кольцо — привычки носить кольца поверх перчаток принцесса не имела. Признаваться слугам в глупости не хотелось, но и самой искать тонкий золотой ободок было неаристократично, поэтому Генриетта вновь сделала рывок, собралась и толкнула дверь в спальню, нацепив на лицо одну из самых обворожительных улыбок. И не сразу поняла, что происходит. Улыбка так и застыла на лице. Герцог Орлеанский, ныне ее венчанный супруг, возлежал на широком ложе не один. Мысли юной герцогини заметались, как пузырьки в бокале с шампанским, если его взболтать. Принцесса не была столь наивна, и знала, что в постели люди делают что-то такое... И не всегда с законным мужем или женой. Но ей до этого не доводилось видеть обнаженного мужского тела, а уж мысль о том, что муж мог привести в супружескую постель кого-то постороннего в день свадьбы... казалась чудовищной. - Прошу прощения, герцог Орлеанский, - Генриетта с удивлением услышала свой голос будто со стороны. - Я не хотела вам мешать. Однако время позднее, и мне хотелось бы... Тут голос ее прервался. Смеющийся герцог Филипп поднял насмешливо-раздраженный взор, даже не потрудившись прикрыться. Но гораздо сильным ударом для принцессы оказалось не это. Затуманенный усталостью и растерянностью разум Генриетты невольно отметил что-то знакомое — и она уставилась на светлые волосы в постели темноволосого мужа. Сознание отказывалось это принимать, но роскошные локоны графа д'Арманьяка Генриетта не узнать не могла. Тот, застыв на мгновение в той же позе, в которой застало его ее появление — на груди у герцога Филиппа, - вдруг откинулся назад, легко являя взору девы голую грудь: - Прошу прощения, герцогиня, - мурлыкнул он, по-хозяйски касаясь обнаженных бедер герцога Орлеанского. - Кажется, я занял ваше место, но поверьте, я никак не могу сейчас вам уступить, - его рука скользнула под покрывало. Генриетта плохо понимала, что происходит с нею в этот момент, но выучка дала о себе знать: - Не стоит извинений, граф, - юная герцогиня и сама не понимала, как еще силы находятся на ровный тон. - Я вижу, что в вашем обществе мой супруг не скучал. Однако надеюсь, что мне не придется провести ночь подобно бродяжке. - Мадам, - Филипп вдруг приподнялся на локте, стряхнув непристойное прикосновение своего фаворита, - простите мне мою невежливость — я бросил вас у алтаря. Но поверьте, для меня женитьба была сильным ударом. Надеюсь, мой брат был более галантен с вами. - Увы, - Генриетта по-прежнему осознавала себя словно со стороны. - Его величество не мог уделить мне должного внимания. Но он хотя бы позаботился о том, чтобы я не осталась у алтаря до ночи. - Я распорядился, чтобы для вас устроили лучшие покои, - неожиданно серьезно произнес Филипп. - По соседству с этой комнатой есть спальня, которая не уступает ни в роскоши, ни в утвари. Поверьте, там есть всё. - Кроме мужа, - невольно бросила Генриетта — и вдруг почувствовала силу, ту, о которой говорила maman. - Граф д'Арманьяк, я надеюсь, вы не ударите в грязь лицом. - Не сомневайтесь, герцогиня, - легко откликнулся де Лоррен. - Я хорошо знаю и эту спальню, и Месье. Он не будет скучать, как не скучал весь день и всю предыдущую ночь. - Рада это слышать, - Генриетта вдруг поняла, что в голосе ее звучат — звучат! — те самые нотки, какие есть у maman — такие же гордые и неприступные. - Однако мне бы хотелось заполучить внимание герцога не только для того, чтобы разделить с ним постель. Мне хотелось бы поговорить с ним. И вы, граф, сколько бы ночей ни провели в этих покоях... - Мадам, - несколько тише произнес Филипп, - мне следовало бы упредить вас раньше... - Тогда бы вам не досталось мое приданое, муж мой, - усмехнулась принцесса. - Но позволю вам напомнить, что браки свершаются не только на небесах. Вам придется предпринять некие действия, чтобы у нас с вами появились дети. Простите, граф д'Арманьяк, в этом вы никак не сможете помочь. Де Лоррен вдруг повернулся и сел на постели, уставившись на Генриетту таким взглядом, что та сразу поняла, что нажила как минимум одного врага при дворе. Но сейчас, в момент триумфа, ей уже не хотелось отступать: - Я удалюсь в те покои, что отвели для меня... Однако надеюсь, что вы, господа, позволите мне отдохнуть, и звуки не потревожат меня. - Генриетта! - Филипп впервые назвал ее по имени, но принцесса четким шагом удалилась в указанную ранее дверь. И лишь когда створка захлопнулась, а вокруг воцарилась тишина и темнота, позволила себе прикусить губу и сморщить нос. Плакать захотелось так... как она уже много лет не плакала — с тех пор, как узнала о казни отца. Так вот о чем говорила мама! Герцог, конечно, пылок, вот только не к жене. И даже не к любовницам. Генриетта по-прежнему плохо себе представляла, что происходит в постели между двумя, но это стало неважным — она успела увидеть, как смотрят друг на друга оба — и супруг, и его фаворит. И это нельзя было подделать ничем. Сам король на нее смотрел именно так. Генриетта потянулась рукой назад, не желая призывать слуг — свидетелей позора — и распустила шнуровку корсета. Первый же вздох оказался судорожным и почти бесконечным. Но решение пришло мгновенно: раз уж муж оказался столь незаинтересован, что даже не поговорил с ней и не объяснил... Что ж, следовало сделать то, чего хотелось с самого начала — обратить взор на Луи. И сейчас Генриетта чувствовала, что права. И не помнила о слабостях. - Как ты красива, - Людовик провел пальцами по чуть влажноватой еще коже Генриетты и улыбнулся. - Едва ли Филипп способен это оценить. - Он говорил мне это, - герцогиня едва заметно поморщилась. - Но я не знаю, сколь искренни его слова — наш постоянный гость, граф д'Арманьяк, слышит это куда чаще, чем я. - Я буду повторять это тебе еще чаще, - король тоже улыбнулся. - И мне приятно, что приходя ко мне, ты не надеваешь обручального кольца. Генриетта смущенно подумала о том, что тонкий золотой ободок отыскать ей так и не удалось, но разрушать королевской уверенности не стала: - И мне приятно думать, что я могла бы быть твоей женой... Но, впрочем, даже если бы я носила обручальное кольцо, ты мог бы быть уверен — я замужем не за твоим братом, а за Францией, а Франция... - она ласково коснулась пальцев любовника. - Франция — это ты, Луи. Хотя твой брат снизошел до меня целый один раз. - Боже правый, какие жертвы! - фыркнул Людовик. - Можешь сообщить ему, чтобы он не трудился, ведь у тебя есть я. - Скажи ему об этом сам, - Генриетта отвела глаза. - Мне достаточно строгого взора maman. - Если тебя что-то тревожит, тебе достаточно сказать мне об этом, - Людовик расслабленно вытянулся на постели. - Одно твое слово, и я найду благовидный предлог, чтобы отослать леди Марию Французскую подальше от двора. - Не стоит, - тут же воспротивилась герцогиня. - Я люблю maman. Она со временем привыкнет и поддержит меня... Хотя сейчас я могу думать лишь о том, что в свадебное путешествие в Тюильри она не приглашена, зато приглашен шевалье де Лоррен. Намек был более чем прозрачен, однако Людовик нахмурился: - Прости, моя дорогая, но брату самому решать, кого брать с собой в путешествие, а кого нет. Генриетта тихонько вздохнула — муж неплохо к ней относился, но присутствие шевалье сводило все благие намерения Филиппа на нет. - Я буду скучать по тебе, - Генриетта постаралась отвлечься от неприятных мыслей. - Я тоже буду по тебе скучать, - Людовик потянулся и накрутил кончик длинного ее локона на палец. - А чтобы тебе не было так одиноко в свадебном путешествии в присутствии графа, я хочу сделать тебе подарок. - Подарок? - Генриетта тотчас оживилась. Ей не было нужды радоваться лишним украшениям, но мысль о том, что король Луи думал о ней, была очень, очень приятна. - Он совсем не драгоценный, - усмехнулся король. - Но, надеюсь, будет напоминать обо мне. Генриетта села на постели и блеснула глазами: - И где же он? - Сейчас будет здесь, - король лениво потянулся к звонку и коротко дернул за шнурок — дважды. Герцогиня не успела додумать мысль о том, что сигнал явно условный, как в дверях появился камердинер короля. Девушка плотнее завернулась в покрывало, но взгляд слуги оставался абсолютно непроницаемым: - Как было условлено, ваше величество. Коробка ожидает в гостиной. Принести? - Принеси, - кивнул Людовик. - И будь готов унести. Камердинер кивнул и исчез за дверью, после чего появился снова, а в руках его был довольно объемный ящик. Обычный деревянный ящик. Генриетта терялась в догадках: что может подарить женщине король, упаковав подарок в такую грубую и безыскусную тару? Камердинер поставил ящик на нижний край постели и замер, отвернувшись. Генриетта не могла потянуться к подарку, не продемонстрировав обнаженного тела, поэтому Людовик потянулся к ящику сам. И вдруг... Крышка на ящике дрогнула, а внутри раздалось шевеление и стук. Там явно был кто-то живой. - Познакомься, - король сдернул крышку и рассмеялся. - Я назвал ее Милашкой, но она пока не отзывается на имя, так что ты вольна изменить кличку. Из-под открытой крышки на постель немедленно выпрыгнуло что-то пушистое. Генриетта заметила только блестящие глазки и черный, пуговкой, нос. - Она станет тебе верной спутницей, - неожиданно серьезно проговорил король. - Ты не смотри, что она такая маленькая. Она относится к породе шпицев, а значит, серьезная защитница и неплохая охотница. Собачка замерла, а потом осторожно стала подбираться ближе. Генриетта неуверенно протянула руку, выпростав ее из-под одеяла как можно аккуратнее, и коснулась пальцами шелковистой шерстки. - Такая красивая, - в голосе невольно промелькнула растерянность. - Но я никогда не держала собак. - Об этом позаботятся слуги, - небрежно махнул рукой король. - А тебе она станет просто другом. - Спасибо, ваше величество, - герцогиня уже увереннее погладила непослушное верткое создание. - Она действительно станет лучшим напоминанием о вас. И, наверное, не позволит мне скучать. - И все-таки, как ты красива... - уронил король. - Я распоряжусь, чтобы придворный художник написал ваш портрет: тебя и Милашки. - Спасибо, - повторила Генриетта. - Это лучший подарок за всю мою жизнь. Муж, Филипп Орлеанский, конечно, не мог додуматься подарить ей что-то, но принцесса, а ныне — невестка короля Франции — впервые почувствовала, что она не одна. И только теперь поняла слова матери: влияние женщины никогда не достигается без мужчины. Но мужчину она себе выбрала правильно.