***
15 августа 2016 года — Нет, — Арсений изо всех сил пытается быть убедительным и категоричным, но Паша вот уже неделю как его непосредственный начальник и, как выяснилось, соулмейт; эмпат к тому же. С Пашей такие штучки так просто не прокатывают. Арсений всё равно пробует: — Нет. — Я тебе объясню, потому что ты, наверное, не понял, — добродушно влезает в разговор Позов, прекративший отстукивать что-то по клавиатуре своего компьютера. — Когда Паша говорит тебе, да и всем нам, что ты будешь что-то делать — то ты будешь это делать. Такие правила бывают на обычной работе, Арсений. Я понимаю, тебе непривычно. — Ещё как, блин, — Арсений устало закатывает глаза, наблюдает, как Паша отвечает тем же. Ладно; кто-нибудь кого-нибудь всё-таки переспорит. — Что ж ты за человек такой, Арсюха, — тянет Воля, смерив Арсения неодобрительным взглядом, и поднимается с места. — Так, я на совещание, Харламов там небось меня одного и ждёт. Вернусь, договорим. — То есть, ещё ничего не утверждено? — оживляется было Арсений, но Паша тут же отмахивается: — Решено, решено, с Белым ты работать будешь. Замечательно. — И о чём тогда договаривать, — уныло бормочет Арсений, только вот слушать его некому — Дима демонстративно затыкает уши наушниками, а Паша успевает выйти из кабинета. Не то чтобы Арсению хотелось жаловаться, наоборот даже, за последнюю неделю его сосуществование с ФСБ изменилось в лучшую сторону настолько разительно, насколько он и предугадать никогда не смог бы, — теперь у него есть Паша, есть Димка, есть Оксана и Стас, есть даже желание появляться в этой грёбаной конторе чаще положенного минимума. Только вот Арсений думал, что с появлением Воли в его жизни все прочие начальники, заместители и специалисты разного рода, не относящиеся к Паше напрямую, перестанут дёргать его в разные стороны, пытаясь присобачить к тому или другому делу просто для того, чтобы извлечь из попавшего к ним в руки афериста условную пользу. Ну, очевидно, Арсений ошибался. С тем же Белым у них не заладилось сразу: Мартиросян с Харламовым ещё в самом начале попробовали сплавить Арсения под начало уважаемого Руслана Викторовича, но уважаемый Руслан Викторович оказался от такой перспективы настолько не в восторге и настолько заметно, что Харламов даже перед Арсением почти извинился. Было бы за что — таких угрюмых мудаков Арсений на своём жизненном пути повстречал великое множество, ничего интересного или обидного, в самом деле. Это Белый — жизнью обиженный, — а точнее, слишком явно считает себя таковым, на лбу ведь написано, как его бесит каждый второй кинетик, и Арсений может только надеяться, что господин старший оперуполномоченный перерос тот возраст, когда неприязнь выплёскивается в физическую агрессию. Вербальную Арсений уж как-нибудь переживёт. Вопрос только в том, зачем Харламову понадобилась вторая попытка свести их в работе над одним и тем же делом, если в первый раз всё закончилось раньше, чем Арсений толком успел открыть рот. * Дима вскидывает голову одновременно с Арсением ещё раньше, чем дверь в кабинет распахивается; они переглядываются с одинаковым недоумением — от Паши фонит раздражением так сильно, что у не успевшего заново привыкнуть к таким вещам — особенно в отсутствие Серёги — Арсения начинают ныть виски. — Я передумал, — с порога заявляет Воля, широкими шагами пересекает кабинет и падает на свой стул; рывком подъезжает вплотную к столу, упирается в него локтями, сцепляет пальцы в замок и очень явно пытается взять себя в руки в самые рекордные сроки. — Не будешь ты с ним работать, Арс. Не сейчас, по крайней мере, и не в этот раз. — Я, конечно, рад, — осторожно начинает Арсений, которого тянет немедленно развернуть бурную деятельность, но он ещё не вполне уверен, за что хвататься, а потому выбирает нечто нейтральное и двигает к Паше чашку кофе, за которым успел сходить в его отсутствие. — Но в чём дело? — Да ни в чём, — Паша морщится, затем вдыхает аромат ещё горячего кофе из предложенной кружки и вроде как расслабляется, — спасибо. Знаешь вот что, Арсений. Сейчас — ладно, там найдётся подходящий человек помимо тебя на эту задачу, но когда-нибудь настанет день, и Белому понадобишься именно ты. И угадай, чего я хочу от тебя? Арсений чувствует себя воспитанником в детском саду и очень надеется, что его неудовольствие Паша сейчас ощущает так же отчётливо, как и всё остальное. — Понятия не имею? — Неправильный ответ, Арс, меняй. — Я правда понятия не имею, чего ты можешь хотеть от меня. — Я хочу, чтобы ты постарался, — примолкнув, Воля пьёт кофе и на мгновение прикрывает глаза; его раздражение ожидаемо уходит, оставляя после себя лишь не самый приятный осадок, который Арсений теперь скорее даже не чувствует, а попросту наблюдает на чужом лице. — Постарался и, хрен с ними с первыми шагами, просто держал нейтралитет. Кто-то из вас должен, и пока что это явно не Руслан. — Истерику устроил? — насмешливо вскидывает брови Арсений, но Паша осаживает его одним лишь взглядом. — Нет? А чего ты тогда такой взволнованный? — Он никогда не будет устраивать истерик, если ты не понял ещё, радость моя. И субординацию слишком уважает, и всё остальное. Но он там такую прочувствованную речь толкнул о том, что такие, как ты, Попов, ему нахрен не сдались в его рабочем процессе, что мы все остались под впечатлением. — Такие, как я? — передразнивает Арсений. — Ладно, ладно, это цитата, я понял. — Ага, цитата. Остальное я тебе цитировать не буду, вдруг ты впечатлительный, — к Паше в полной мере возвращается привычная его извечная насмешка, и Арсений удовлетворенно улыбается. — Просто пойми, что так нельзя. С Белым я потом ещё сам поговорю, и Гарик тоже… оба Гарика. Но когда в следующий раз кто-то сверху решит, что ты пойдёшь ему помогать, или, вот уж не представляю, но вдруг, он попросит сам, то ты побежишь как миленький, договорились же? — Этот вопрос предполагает наличие какого-то выбора, Паш? — Нет, — Паша ухмыляется тоньше, Арсений закатывает глаза в очередной раз. — Тогда договорились. * Через два дня в курилке, когда Арсений курит уже вторую с Димой за компанию, уважаемый Руслан Викторович выруливает из-за угла с видом человека, которому всё вокруг нахрен осточертело. Арсений хотел бы даже ему сопереживать, но, вот незадача, никак не может. Он лишь наблюдает, как Белый вполне себе мирно жмёт руку Позову; как показательно игнорирует его самого, и, вот уж извините, игнорировать Арсения никто не будет. — А что это мы не здороваемся, Руслан Викторович? — улыбается он, выдыхает дым в сторону и светится не истраченным ещё за день дружелюбием; надо же подавать людям пример, так? — Действительно, Попов, — фыркнув, Белый косится в его сторону, затягивается и выдыхает дым с очевидным намерением попасть Арсению в лицо, но ветер сбивает его планы, — добрый вечер, как жизнь? — Отлично, Руслан Викторович. Жизнь — прекрасна. Как здоровье? — Не жалуюсь, — тянет Белый таким тоном, будто прикидывает, в какой момент Арсения удобнее и незаметнее будет прирезать в ближайшей подворотне; впрочем, с такой-то мордой и не поймёшь, может, он в хорошем настроении на самом деле. — Что ты за хуйню куришь, Попов? Тебе денег на нормальные сигареты Пашка не даёт? — Я с вами исключительно на добровольных началах, — практически светится Арсений, вертит самокрутку между указательным и средним пальцами, — вы же знаете. А это — биди. — Чего, прости? — Азиатские сигареты, — с удовольствием поясняет Арсений, — индийские, если конкретно мои. Вы попробуйте, вам понравится. Угостить? — Они правда неплохие, — подтверждает Дима, успешно скрывающий прекрасно слышимое Арсению желание заржать, и Белый меняет выражение лица со сложного на ещё более сложное: — Обойдусь. — Как знаете, — затянувшись в последний раз, Арсений тушит бычок в пепельнице и, сунув руки в карманы джинсовки, прислоняется к кирпичной стене в ожидании более медленного Позова. Белый разворачивается, не докурив, и возвращается в здание.***
10 сентября 2016 года — Это подделка, — равнодушно бросает Арс, отворачивается от особо ценной улики с поистине королевским безразличием на лице и медленно укладывается на диван, скрещивает в щиколотках ноги. — Понятно, — терпеливо кивает Паша; от Арсения веет чем-то тоскливым и холодным, и Паша вот уже полдня выбирает между тем, чтобы избавить его от плохого настроения, и тем, чтобы оставить всё как есть. Иногда это куда полезнее, чем подменять одну эмоцию другой, навязанной извне пусть даже и соулмейтом; некоторые вещи люди должны, Паша давно уже убедился, переваривать сами. — Мы ещё даже на спектроскопию её не отправляли, Стас сейчас повезёт, так что я просто уточню. Ты такой категоричный потому, что точно уверен, или выделываешься? — Это подделка, — повторяет Арсений, прикрывает глаза, сдвигает со лба тонкую чёрную шапку, в которой сегодня припёрся и, разумеется, не снимал, модник. — Ты можешь отправить эту прекрасную репродукцию куда угодно, Паш, на все свои экспертизы, но раз уж спрашиваешь, то учитывай информацию, которую получаешь в ответ, лады? — Голова от тебя болит, — сообщает Паша в ответ, не жалуется, просто ставит перед фактом, потому что вялое раздражение Арсения, он в курсе, добралось уже фоновым шумом до отъехавшего на Лубянку Димки. — Извини. Извинение это — такое же неискреннее, как и радость, с которой Паша подрывается по срочным вызовам на рассвете в свои законные выходные; Арсу похер сейчас, что там у кого болит, потому что он закопался в себя, и Паша провёл с ним не так много времени, чтобы точно знать, насколько это на самом деле типично. Поэтому остаток дня он предпочитает анализировать, а не расспрашивать; эмоций Арса, его собственных слов и Пашиного умения разбираться в людях, в принципе, на это хватает. Попов как на ладони — свободолюбивый и яркий, загнанный волей случая и собственной непредусмотрительности в ситуацию, где его повседневная жизнь больше не зависит лишь от него самого, не будет зависеть еще очень и очень долго, — аферист, которому подрубили крылышки, ягода с чужеродного здесь поля, и то, что он встретил в ФСБ Пашу с Димой — счастливейшая для него случайность, которая, тем не менее, не может спасать всегда. Арсений вертит в руках телефон, хмурится куда-то в потолок и выглядит одиноким; со стороны Паши как старшего следователя, в общем-то, довольно странно сочувствовать аферюге, которого — вот бедняжку — не упрятали при первой же возможности за решётку, но так уж сложилось, что они оказались соулмейтами, и всяческие условности иногда отходят на второй план. Впрочем, Паша прекрасно себя знает. Не будь даже Попов с ним связан хоть чем-то ещё, помимо вынужденного сотрудничества, это ничего бы не изменило, потому что Арсений — персонаж уникальный, бесконечный источник энергии в одном человеке, только полюса меняются периодически. Паша таких обожает, обожал и всегда обожать будет. Едва ли месяц с этим засранцем бок о бок провёл, но вот поди ж ты. * — Ар-се-ний, — по слогам тянет Паша под конец рабочего дня. Ну, то есть, как. Практически весь отдел, да что там, всё подразделение разбрелось по своим личным делам еще полтора часа назад, даже Позов, пусть и на полчаса позже, но всё-таки слился, подгоняемый мечтами нормально поужинать дома, а Паша — ну, что тут поделаешь? Есть вещи, которые не будут сделаны, если их не сделает он, и желательно позавчера, как ни старайся. А Арсений — как хренов кот. Гуляет сам по себе, и хоть ты тресни; у Арсения, Паша прекрасно знает — Попов так или иначе под скрытым наблюдением Службы, — отличная новая квартира, воспользовался, шельмец, своей способностью без малейшего, как обычно, зазрения совести, выторговав себе в аренду апартаменты на Маяковской за бесценок, чёртовы апартаменты со стеклянной крышей, террасой и ещё какой-то хернёй; даже договорился без помощи спецслужб, чтобы его с камер на всякий случай подтирали. У Арсения — его чёртовы апартаменты, в которых он с каждым днём бывает все реже и реже, и не то чтобы Паша требовал от него чего-то сверхъестественного. Положа руку на сердце, Арсу вообще не обязательно появляться в его кабинете каждый день. — Ар-се-ний, — зовёт Паша чуть настойчивее, и на этот раз Арс, последние часа два вновь тупо пролежавший на диване, лениво приподнимается на локтях, поворачивает голову. И то хлеб. — Арсений Сергеевич, уважаемый, завязывайте тухнуть. Тебе бодрости духа подкинуть? — Звучит как что-то запрещённое, — фыркает Арсений. — Чего, Паш? Ты домой собираешься? — Собираюсь, — охотно подтверждает Паша, ставит последнюю подпись и последнюю печать. — И ты со мной собираешься. — Не хочу. — Ты как Роберт мой прямо. Не хочу, не хочу. Только ему четыре. — Что я дома забыл? — У себя — не знаю, но я тебя к себе зову. Добровольно-принудительно, — на всякий случай добавляет Паша, поднимается со стула и с наслаждением потягивается, вытянувшись в очень вымотанную струну. — То есть, как обычно, — резюмирует Арс и почти не хмурится. — И что там у тебя дома? — У меня Ляся, — Паша ухмыляется, — она, если что-то протухло, сразу утилизирует. Так что взбодрись, Попов, нас ждут великие дела и курица. Арс, ещё не так давно мирно спящий, видимо, соображает чуть хуже обычного: — Какая курица? — Из духовки, Арс, курица. Вкусная. Подъём. * Они добираются до квартиры так поздно, что время уже не детское, и Паша первым делом идёт укладывать Роберта с Софой спать, старательно обещая себе, что в какой-то момент обязательно начнёт проводить с ними больше времени не пять раз в месяц, а как минимум десять. Возвращается он через балкон, остановившись покурить; вторая балконная дверь ведёт на кухню, сейчас она приоткрыта, и Паша получает прекрасную возможность услышать, что там Попов затирает его жене, к которой ещё в случайный визит той к ним на работу, недели полторы назад, воспылал великим обожанием. У них это, в общем, взаимно, и не то чтобы Пашу что-то не устраивало. — Я же говорю, — продолжает что-то неизвестное Паше Арсений, голос его звучит мягко, да и весь он, сам по себе, как будто смягчился в тот момент, когда переступил порог, Паша того и добивался, — идиотская история, дела минувших дней. — Но мне интересно, — по-детски любопытно настаивает Ляся; Паша улыбается, выдыхая дым в одно из открытых окон. — Ну правда, как так получилось? — Раз интересно, кто я такой, чтобы отказываться? — Арсений прерывается на что-то, на еду, скорее всего. — Вот я выпустился. Сначала же актёром собирался стать, готовился даже, но в последний момент передумал. Потом передумал обратно, пришёл поступать — и завалил. — Это вообще возможно? — Конечно, — в его голосе звучит смех, — в комиссиях обычно сидят очень стойкие люди, специально набирают. Ну, и я в кино в дальнейшем собирался, а через экран моё великолепие не так убедительно передаётся, как обычно, так что для них был вообще не аргумент, — они смеются, оба, и Паша улыбается снова. — Короче, меня развернули, что-то там было не так. И я подумал — а оно мне вообще надо? Может и нет. И отец говорит, мол, вот и замечательно, теперь ты наигрался в свои игрушки, Сенечка, давай готовить тебя к тому, чтобы продолжать дело, вводить тебя в бизнес. И я говорю — пап, ты придурок, что ли? Я, конечно, не так сказал, но ты понимаешь. Скандал, туда-сюда. И мы как-то дошли до того, что я там ору уже, как идиот, и… Твой муж, кстати, нас подслушивает, ты же в курсе? — В курсе, — смеётся Ляся; Паша закатывает глаза и тушит окурок. — Не подслушивает, а слушает, — с достоинством сообщает он, перебираясь к ним на кухню. — Ты у меня в гостях, Арсений, я вообще могу творить тут всё, что угодно. — Ты это прибереги до моего ухода, — округляет глаза Арс, улыбается раз в третий за день. — Всё, что угодно, Пашка, мне приятно, что ты такой открытый человек, но… — Цыц, — махнув на него рукой, Паша нацеливается на явно ожидающую его тарелку с ужином и немедленно падает на стул. — Ты продолжай, продолжай, очень интересно. — Так вот. Ору я, как идиот, — хмыкнув, Арс пожимает плечами, цепляет кусок помидора на вилку, пока Ляся придвигает соус для курицы к ним поближе. — И требую с отца в какой-то момент, типа, давай, добивай, расскажи, какие профессии ты уважаешь меньше той, к которой стремился я? Такие есть вообще? И он мне целый список выдал, представьте, — Паша заинтересованно хмыкает, занятый едой. — Куча какого-то гуманитарного бреда, как будто готовился, чтобы если я любую из них выберу, сказать, насколько он против. И он вот перечисляет, перечисляет, орёт тоже, — повысив было голос, Арс косится в сторону коридора, явно вспомнив о спящих детях, и продолжает вновь тише, — и в какой-то момент я слышу слово «искусствовед». Я не помню даже уже, в контексте чего он это сказал. Наверное, что это бессмысленная чушь, и болтать о картинках в музее любой дурак может, а какие-то отдельные дебилы ещё и учиться на такое идут. А я же идиот был, я напоминаю. — Ты не сильно изменился, похоже, — дружелюбно вставляет Паша, и Ляйсан с усмешкой качает головой: — Паш. Всё же к лучшему, я так понимаю? — К лучшему, да. В том смысле, что пригодилось образование, — Паша чувствует, как Арсений расслабляется наконец по-настоящему; он только теперь начинает нормально есть, прерывая рассказ, и Паша пользуется этим, потому что не может не. — Пригодилось. Арсюхе и всем, кого он успел облапошить. — Я же не только произведениями искусства занимаюсь… Занимался, — поправляется, закатив глаза, Арсений, как только Паша многозначительно вскидывает брови. — Ляйсан, вот чтобы ты просто понимала, Пашка сейчас моими же знаниями очень активно пользуется. — Он еще говорил, — привстав, Ляйсан подливает Арсу вино в бокал, — что ты с допросом недавно помог. — Я вообще полезный, — кивает Арсений и тут же корчит заинтересованное лицо, — а вы меня тут обсуждаете? Комплименты мне делаете? — Сплошные, — неразборчиво бормочет не успевший прожевать овощи Паша. — А вообще я хочу сказать, — опять выруливает на тему себя любимого Арсений, который за день практически полного молчания, похоже, теперь попросту боится лопнуть, — что в какой-то степени я всё-таки успел поработать по специальности. — Это в какой такой степени, Попов? — тут же ржёт Паша. — Хватит вешать лапшу на уши моей жене, она для этого слишком умная. — Дай человеку похвастаться, Паш, — улыбается Ляся, пригубив своё вино. — Вот именно, Паш, — не менее ласково вторит Арсений, и Паша шутливо грозит ему зажатой в пальцах вилкой. — Здесь все умные, все всё понимают. Я как-то очень рано обнаружил, что, пусть на лекциях мне охренеть как интересно, заработать я этим смогу приблизительно лет через много, а я нетерпеливый. Пришлось искать варианты дохода, разными способами. И как-то пошло-поехало с тех пор. — Я как будто с героем фильма общаюсь, или сериала, — смеётся Ляйсан. — Сказочные истории нелегального успеха начались с попытки поступить на актёрское. Арсений лишь улыбается ей, тепло и спокойно, но Паша читает его легко; будь они вдвоём, Арс уже сказал бы, что сказки он сам себе написал гораздо позже. * Разговор, грозящийся было случайно съехать с чистеньких песенок про обкрадывание зажравшихся богачей на то, сколько барыг Арсений знает лично и почему, они оба плавно переводят на Лясю; Паша наконец добивается подробных рассказов о том, как дела в танцевальной студии, которая в отсутствие Мигеля, уезжавшего на два месяца в гастрольный тур с очередной своей постановкой, практически полностью находилась по ответственностью Ляйсан. — Мига же приехал с утра, — поясняет она, — и такой серьёзный, оглядывается, руки в боки, — посмеиваясь, Ляся изображает это в лицах, — ничего себе, говорит, Утяшева, тут всё целое, а я боялся! — Засранец, — Паша допивает второй бокал и переводит внимательный взгляд на Арсения, чей вежливый интерес к беседе сменился неподдельным, едва речь впервые зашла о каком-то Мигеле-танцоре. — Он, кстати, заехать обещал, — щёлкнув пальцами, вспоминает Ляйсан. — По тебе соскучился. — Он бы в три часа ночи ещё заехал, — фыркает Паша, и Арсений перебивает его, встрепенувшись: — Мигель приедет? — Может быть, ненадолго, он обещал перед уходом, — Ляся бросает взгляд на часы — время близится к полуночи — и удивлённо смотрит на Арса. — А что? — Ничего, — задумчиво тянет Арс, склонив голову к плечу; предвкушение в нём не особенно нравится Паше, но на его вопросительный взгляд Арсений не успевает ответить, даже если бы и вправду хотел, потому что его телефон вибрирует на столе. — О, — бросив взгляд на экран, Арсений удовлетворённо улыбается, подскакивает с места, — я ненадолго, прошу прощения, — он договаривает, уже прижимая трубку к уху, распахивает балконную дверь пошире, скрываясь с кухни. — Да, Серёг?.. Тихую радость Арсения Паша ощущает, как свою, и кивает сам себе. Мигелевская вечная восторженность жизнью, с виду нередко граничащая с фарсом, на самом деле идёт от сердца, и именно поэтому он — один из немногих друзей, кого Паша реально рад видеть в любое время дня и ночи независимо от обстоятельств. Вот как сейчас, например; Арс совсем завис на балконе, поглощённый негромким разговором, а в дверь уже раздаётся — вместо звонка — предусмотрительный стук. — Воля, — радостным шёпотом встречает его Мигель, немедленно сгребает Пашу в объятия и вместе с ним вваливается в коридор; одной рукой похлопывая его по спине, Паша запирает входную дверь. — Ты как? Всех преступников поймал? В стране закон и порядок? — Тебе честно? — ухмыляется Паша, и Мига беззвучно ржёт, кладёт руку ему на плечо. — Лучше не надо, спокойней буду спать, — они проходят к уже поджидающей их Ляйсан, которая разливает по кружкам чай. — Я ненадолго вообще, вот чайку с вами хлопну и домой поеду, ну не мог удержаться. Пашка, сто лет тебя не видел. — Как спектакли-то ваши? — Ой, да охренительно, — довольно скалится Мигель; бормотание с балкона стихает, и Паша незаметно для остальных поворачивает голову к застрявшему там на пороге Арсу; как обычно бесшумный в передвижениях, он вообще не привлекает внимания. Пока что. Паша имеет редкую возможность наблюдать, как выражение лица Арсения меняется буквально за секунду — как по щелчку, — меняется он весь, как-то не особенно уловимо; расправляет плечи, улыбается самой голливудской из своих улыбок и, коротко выдохнув, громким шёпотом оповещает о себе: — Какие люди! Мигель, обернувшийся на голос, вдруг вытаращивает глаза, на мультяшного персонажа становится похож; расплывается в недоверчивой ухмылке: — Арс? — Паша, подняв брови, переглядывается с Лясей. — Ты-то тут откуда? — А ты? — легко парирует Арсений, смеётся, уже раскидывая руки в стороны. — Так не пойдёт, ну-ка обниматься давай. — Чертяка, — хохочет Мига, обнимает Арсения, и это, конечно, не показатель, Мига вообще человек тактильный и на редкость открытый, но эти двое сейчас выглядят парочкой старинных друзей, воссоединившихся после долгой разлуки. Паша вспоминает о заинтересованности, включившейся в Арсе после упоминания Мигеля чуть раньше, и очень настойчиво думает, что пора отучать Арсения от привычки заставать хороших людей врасплох. — Вы знакомы? — как ни в чем не бывало интересуется Ляйсан, и Мигель размыкает объятия первым, оставив руку на плечах Арса. — Ну как знакомы… Можно и так сказать, — Мига снова ржёт, прикрыв ладонью глаза, и разулыбавшийся Арс спокойно поясняет: — Виделись на одной скучнейшей тусовке в пятнадцатом году. Такая там публика была, что хоть волком вой, а я же из лучших побуждений, ну, вы понимаете, — он ловит взгляд сначала Паши, потом Ляси, пытаясь что-то донести, — пришёл, раз пригласили, пожертвования же. Благое дело. Если бы ещё не такие напыщенные придурки их собирали. Паша быстро прокручивает в голове всё, что помнит из личного дела Арсения, — тех афер, что они смогли связать с его личностью практически наверняка уже после заключения сотрудничества, — и пытается вспомнить хоть что-то двухлетней давности, подходящее под описание. Ну да, большое мероприятие в ресторане на Цветном, выступления чьи-то, сбор средств якобы в пользу непонятно кем выбранных детских домов; пара гостей, лишившихся в течение следующего месяца тех или иных ценностей. Бля, Арсений. — Мы там нашли друг друга, — подхватывает уже отсмеявшийся Мигель, возбуждённо жестикулируя свободной рукой. — Единственный живой человек оказался среди истуканов. Нажрался шампанского и требовал у меня показать, как носок правильно тянуть, прикиньте? — Я вот до сих пор не научился, — солнечно улыбается Арс. — Как с Лясей познакомился, с тех пор всё прошу её, но она говорит, что я — безнадёжный случай. — Неправда, — шутливо дуется находчивая Ляйсан, грозит им обоим пальцем, Паша гордится ей невероятно. — У Арса все задатки, кстати. Мига, может, пусть в студию к нам походит, потанцует? — Я вообще только за. Не зря же встретились, — Мигель, похоже, ничего странного в такой внезапной встрече на чужой кухне не видит, то ли его природной лёгкости надо отдать должное, то ли Арсению, который выглядит настолько уверенно, что это состояние поневоле начинаешь подхватывать, не говоря уже о том, что Мига очевидно попадает под прямое влияние его способности. — Бро, ты как? — Если бы время было, — с сожалением вздыхает Арсений. — Но если загляну, мастер-класс мне устроишь? Ещё тогда обещал, между прочим. — Да в чём вопрос, конечно. * Допив чай, Мига слёзно прощается и уезжает домой спать; минут через пятнадцать откланивается и Арс, утверждая, что у злоупотребления гостеприимством имеются какие-то разумные пределы, и уже на пороге клятвенно обещает Паше рассказать про своё знакомство с Мигой в подробностях, раз уж ему так интересно. Да, ему интересно. — Ты раньше преступников домой не водил, — подтрунивает Ляся, присевшая на край ванны, пока Паша чистит зубы. — Они… — прополоскав рот, Паша выключает воду, прижимает к лицу полотенце, — они у меня раньше в соулмейтах тоже не водились. — Он мне нравится. — Я заметил, — улыбается Паша, и Ляся пожимает плечами: — Правда. Он хороший. Паша не развивает тему, не делает ненужных уточнений о том, что Лясе, в целом, никогда не нравились обманщики любого сорта; они вместе уже достаточно лет, чтобы Ляйсан рядом с ним навидалась всяческого дерьма, и если говорит, что ей нравится тот или иной человек, появившийся в её поле зрения со стороны Пашиной профессиональной жизни, значит — успела об этом как следует подумать. — И так странно, — продолжает Ляся, задумчиво улыбаясь, — какой он с Мигелем был, аж сверкал как будто, и не поймёшь по нему ничего. А до этого — как открытая книга, правда же? На лице всё написано. — Может, зря он на актёрское не стал пробиваться, — Паша садится рядом, готовый закончить все посторонние разговоры хотя бы до утра. — Те тоже обычно сами себя играть не умеют.