***
Цвет крыльев меняется в зависимости от моих эмоций (из-за сил моего папы)
Зелёный — страх
Чёрный — злость
***
Знакомство с моими будущими товарищами состоялось в крытой стеклянной оранжерее с самыми разнообразными и причудливыми растениями. Там нам выдали тетрадки с общей информацией об учениках и фотографиями. Нам пояснили, что эти сведения нам даны для того, чтобы мы знали, с кем имеем дело, к кому за какой помощью можно обратиться. Дали время с кем-то поболтать, поискать родственников, но я просто села на скамью — наблюдать за будущими товарищами. Мало чем отличаются от обычных людей… Оказывается, в России больше всех полудевастантов понарождалось. Хотя есть и граждане других стран, но меньше. А ещё я хотя бы узнала из этой тетрадки имя своего отца — Гоал. Это мне ни о чём не говорит, как и мудрёные имена остальных, даже папы Севы. Мне понадобится время, чтобы привыкнуть к подобным сочетаниям звуков. После встречи в оранжерее часа в три я пошла к себе. В шкафу, и правда, было платье. Янгал, видимо, о моих крыльях не задумался при его создании, или ещё не рассчитывал на их появление, поэтому оставшиеся два с половиной часа я и платье ещё перешивала, благо смогла случайно на улице найти гуляющую Ситаю и попросить у неё ещё ниток. Она сказала, что специально вышла, чтобы к ней легко можно было обратиться, пока у нас нет напарников. Какая хорошая, я не могу… Я перешила только спину платья, а вот примерить его не успела… Быстренько надела, намалевалась, сделала причёску и пошла с корабля на бал! Я, конечно, создание относительно мирное и даже где-то доброе, но мат сдерживать удаётся только благодаря прикушенному языку, и руки благо заняты подолом платья. Специально что ли Янгал именно такое длинное создал? Помучить меня захотел? — Отс-с-стань от меня, чертов полуангел! — шипела я. — Не богохульничай. И вообще-то я полудевастант, — шипели в ответ. — Г-р-р-р… Всё проходит помпезно, раздражающе помпезно. В центре той же самой оранжереи стоит высокий помост с золотой лесенкой, увитой зелёным плющом. Вот туда-то нас и зазывают опять по очереди — представляют народу, говорят имя родителя, суют в руки белый цветок и отпускают восвояси. Моего папулю мне не представили, видимо, сам скажет, когда танцевать будем. Это ничего: на минуту сдержать боязнь сцены можно. Неприятностью стало другое: перед тем, как всех привести сюда, студентов неожиданно раскидали «настоящим» девастантам. То есть к нам приставили таких же молодых, но все же знающих полудевастантов, всё время проживавших здесь, в этом мире, напарников. Почему это не Сева-а-а?! А, ну да, он тоже недавно тут появился… Мои крылья стали голубыми. Видимо, это цвет разочарования. Как объяснили, задача наставников — учиться вместе с нами, попутно курируя нашу жизнь, помогать адаптироваться, ну и вообще нянчиться, как с тугодумами. Я поняла объяснение белой девицы именно так. Случаем не она моя бабушка, а? Хотя вряд ли: больно молодо выглядит… Я пошла под маленькое крыло высокого и стройного юноши с копной блондинистых волос длиной до плеч и витиеватой красной татуировкой справа на шее. Он, наверное, на год-два старше меня. Парень показался мне смутно похожим на Глеба — то ли хмуростью, то ли чернотой глаз. А, может, они братья? Но Глеб выглядит чуть-чуть старше моего напарника: морщин на лбу больше. Его зовут Павел. Полудевастант Павел. Тьфу-ты! Красивый и ладно. На четыре года же нам их раздали, а не до скончания веков! Сначала татуированный вёл себя галантно, — насколько можно быть галантным, будучи хмурее лондонского неба, — а потом пошёл в разнос. То я не так иду, то я не так смотрю, то я вообще одета, как не пойми кто! Я предложила парню сходить к директору, исповедоваться и заодно выказать недовольство нарядом его, грубо говоря, внучки. Ну, про внучку я не сказала — не знала, можно ли такое говорить. Хотя, есть такое ощущение, что и без меня об этом уже все знают. Вон как смотрят! Прошло полчаса, нам только предстоит под руку войти в церемониальный зал, а я уже хочу выть и плакать. Что за хмыря мне выделили! Где я так согрешила?! Напарник нудит и нудит, заставляя меня «не ронять честь девастантов», роняя челюсть при осмотре красот небесного мира. Это я стерпела, но вот когда мне сказали, что я веду себя, как деревенская девка, — груба, несносна, ещё и прическа дурная, — я осерчала. Надулась и, отойдя от парня подальше, стала поправлять прическу из косы! Я творила её целых полчаса! Я, которая всегда ходила эдаким соломенным чучелом — с творческим беспорядком на голове, ага — делала прическу! Адские муки, я скажу, с такими-то длинными космами. И вот на тебе — выгляжу, как деревенская девка. Теперь пришлось переплетать и делать на голове ещё и «красивый пучок с «лёгкой» чёлкой из пряди волос с правой стороны», как сказал мне этот гад крылатый! Хотя его крылышки где-то сантиметров тридцать, не больше. А вот мои двухметровые крылья игнорируют все мои мольбы и просьбы и раздражают постоянным колыханием. Они сейчас могут убить каждого, кто вертится сзади или с боку. Сейчас они черные — я определила это как «злость». Вот интересно, а, если захочу сильно-сильно есть или спать, они смогут поменять цвет, или реагируют только на эмоционально-чувственное? В общем, дошли мы до огромной красно-белой цветочной арки, встали парами: с одной стороны девочки, с другой — мальчики. Пришёл затем и, как всегда, элегантный и сдержанный Янгал в бело-золотом фраке. Красная роза осталась неизменным элементом его наряда, только сейчас в виде броши. — Это есть святый день для всех вас, дети праведные! Девастанты, породившие вас, рады встретиться со своими прелестными чадами! И вот, кто они есть! — Корст долго перечислял имена отцов и матерей моих «одноклассников», долго, с расстановкой; назовёт имя — летит крылатый к ребёнку своему, за руку берёт. Наконец, очередь дошла до меня, — Ладышева Нина есть полудевастант, ибо отец её — Гоал Ликет! После этих слов прилетел высокий черноволосый крылатый. Его строгие голубые глаза смягчились на пару секунд, но потом он снова набычился! Ещё «отец» называется?! Собственной дочери не рад! Я закатила глаза, не обратив внимания на ангельское его великолепие. Он подлетел, взял меня под руку и повёл в другую «колонну» учеников. Я-то думала, что только особи женского пола в платьях. Но все они, как будто в сорочках, в практически одинаковых сияющих белых одеяниях! Папка мой — не исключение. Тоже вырядился в подобный балахон. Но на шее у него не золотой, а тяжёлый серый металлический крест. В общем, Янгал объявил всем «приговоры» и приказал музыкантам играть вальс! Я такая неуклюжая, боюсь, надо мной все будут безудержно смеяться и корчиться на паркете в судорожных конвульсиях! Первый танец должен состояться с родителями, но мать с дочкой и отец с сыном поменяли своих напарников. Гоал взял меня за правую руку, свою же правую руку он положил мне на талию. Я вспомнила танцевальные конкурсы, которые смотрела по телевизору, свою левую руку положила ему на плечо, напрягла в локте. И просто начала порхать по залу под руку с отцом! Я танцую, как профессионал! Начала было уже гордится своей смертной тушкой, как вспомнила, что всё это из-за заклинания первого девастанта на деревне, который пожалел непутёвую меня. Я даже не могу запомнить и усвоить движения… — Ну, папа… И как вы с мамой познакомились? — оптимистично постаралась начать я. — Мы не знакомились, в общем-то. Она с детства была самоотверженной девочкой. Ни одно жизненное испытание не могло её сломить. После того, как она отказалась от роскошной свадьбы своей мечты, чтобы оставшиеся деньги пожертвовать больному раком ребёнку, совершенно незнакомому ей до того времени, я понял, что она сама по себе особенная, влюбился и… подарил ребёнка. — Мои родители знают о том, что их дочь не совсем их? — Нет! И они не должны ничего узнать, как и все остальные: друзья, одноклассники, братья-сёстры и другие. — Можешь не беспокоиться, таковых нет и никогда не было, кроме одноклассников, коих я и не интересую, — разве что одна подружка… но ей вряд ли подобное интересно. — Кстати, мне говорили, что каждый девастант имеет свои способности! У тебя какие? — с безудержным интересом я навалилась на Гоала. Он же сын Янгала! — Ох, я не могу тебе этого сказать. О моих способностях ведомо лишь Богу, Янгалу и мне. Ну, о некоторых, конечно, и знают, но не обо всех. — Ты управляешь эмоциями? Цветами? — Эмоциями. Цветами управляют только некоторые девастанты последнего поколения. Если ты не о растениях, кои ко мне отношения также не имеют. А про эмоции откуда знаешь? — Одно слово: «КРЫЛЬ-Я»… — неожиданно для себя сказала это по слогам и с взглядом исподлобья, как будто он ничего не понимает, а я учу его жизни и укоряю его. — Ах, да! Прости, я не обращаю внимания на мелочи. — Мелочи?! Они размером с два метра! Больше меня! И меняют цвет! — они стали чёрными, снова… — Прости, захотелось тебя позлить. Я не в восторге, что всех вас тут собрали. Хотел разделить злость с дочерью, — и ехидно так ещё улыбнулся. Богохульство — не мой конёк, но я с трудом сдерживаюсь! — Понятно, в кого я такая дерзкая и меланхолично-одинокая. В божественного девастанта второго поколения, в кого ж ещё? — сказала я, но стоило мне подумать о своём происхождении, как кончилась музыка, и раздался мощный, но тихий и нежный голос. — Творения Божии, внемлите речам моим! Среди нас есть девастанты и полудевастанты! Но несмотря на своё происхождение, для нас очень важно, в каком мы родились поколении. Первые пять поколений были самыми сильными и легко справлялись со злом. Внемлите же! И узрите полудевастантов — моих потомков третьего поколения! Я не ошибся, а истину вам изливаю на души ваши святые! Как вы знаете, у меня есть сын, и он породил от себя троих детей! Это — Колянская Мария, Редишев Григорий и Ладышева Нина, истинная фамилия которых — Ликет! — мне уже начинать офигевать? Нет? То есть сегодня я нашла сразу дедушку, папу и ещё сестру с братом? После этих слов Корст подлетел к нам троим, обрызгал какой-то жидкостью, вероятно, святой водой, и создал интересненькие татуировки на руках. В виде длинных витиеватых крыльев, образующих браслет под локтем. — С этого дня, внуки мои, вы наша Элита, если будете, конечно, хорошо учиться! И раз уж я в этом мире своеобразный бог, то вы — мои почти полубоги! — визжать от радости я не собиралась, но вот в ступор впала. Даже если растерянность мне не к лицу, на лице она ой как выражается! Теперь, когда танец с родителями окончился, мы должны танцевать с напарниками, а кто ещё не танцевал с родителями — с ними, с Гоалом вот пошла танцевать, видимо, моя младшая сестра. Мне пришлось танцевать с этим заносчивым Павлушей. Глебушка, Павлуша равняется хлебушек и груша. Знаю теперь, что хоть дразнить есть чем. Хотя эти обзывательства и довольно наивные. После пятого танца я окончательно выдохлась и попросила блондина принести попить. Покорнейше удалившись, он привлёк внимание сестры. А я, в свою очередь, — брата и Севы. — Сестрёнка! — начала Машутка, — Ничего себе, напарничка тебе выдали! — Маш, не донимай её! Мы ведь все только что узнали о родстве! А ты о парнях думаешь? — вмешался Гриша. Однако, защитничек. Да, прекрасный брат-защитник с чёрными блестящими вьющимися волосами, до ужаса милым лицом с яркими зелёными глазами и прекрасным телосложением. Гоал прям постарался, хотя своих усиков ему не дал. Ну, и хорошо. — Так вы трое из третьего поколения? Не знал, что это возможно спустя столько времени. — Сева, думаешь, я знала? Я вообще о девастантах-то вчера только узнала, а ты о каких-то поколениях говоришь. — Нина, прости, я понимаю, что тебе всё это в новинку, но это абсолютно так же, как и всем нам! — только почему-то ты как-то много знаешь о том, что тебе в новинку… — Давай следующий танец мы с тобой станцуем? — Сева пригласил меня на танец? Ну, хоть новое лицо перед глазами кружится будет. Но… надо бы спросить у кавалера… — Так, Нина, что тут происходит? — Во-первых, сегодня у меня встреча семьи, а во-вторых, можно я с Севой один танец станцую? Пожалуйста?. — Аргх, ладно, только один! Правила нарушать нельзя… — сказав «спасибо» одновременно с Севой, мы пошли танцевать. Как ни странно, это был последний медленный танец, потом началась бурная дискотека, чего от святого места я отнюдь не ожидала… А потом Паша ещё расщедрился и разрешил мне танец с братом, хоть и не медленный. После всего этого мы вшестером пошли в первое общежитие. Оказывается, что почти все мы живём на одном этаже, в одном крыле! Я живу в семьдесят шестой комнате, Сева — в семьдесят пятой, Маша — в семьдесят четвёртой, Гриша — в семьдесят седьмой, счастливчик, и только Глеб с Пашей живут вообще в отдельном доме, который, кстати, не так уж и далёк от общежития… Это меня не очень радует, не то что его. Павлуша обещался стать самым назойливым в мире будильником для меня. Бяка какой-то, а не полудевастант! Я открыла дверь в комнату, попрощавшись со всеми и пожелав им сладких снов, и вошла. После помпезного огромного зала, напичканного донельзя золотом, бархатом и цветами, а также различными огромными фресками по библейским сюжетам, моя городская комната казалась такой невзрачной, хотя мы с родителями отделывали её со вкусом: мебель в светлых тонах, большая позолоченная люстра, синие обои с цветочным орнаментом, желтоватый линолеум. Но даже так, маленькая комната для меня роднее, чем актовый зал академии. Также мой папа мне роднее Гоала, которого я увидела первый раз в жизни. И вся моя жизнь до этого роднее всего будущего в этом далёком мире. И я заснула на своей мягкой кровати. Заснула, не понимая ещё до конца, что для меня есть реальность, а что — сон, что для меня — жизнь, а что — ненужные явления в ней: прошлые семнадцать лет в моей прекрасной семье, или будущие годы, которые я буду проводить в разных мирах для помощи человечеству. Годы, в которые я буду жить с новыми нечеловеческими знакомыми, с новым отцом, дедушкой, с новой самой собой…