Бесцеремонно, резко и жестко

      Семён пахнет приторно. Слишком ярко. Запомнить очень просто. Цитрус, смешанный с сигаретным дымом от Мальборо. Такие курит Лукин, такие теперь предпочитает и Андрей, чтобы хоть немножко пахнуть им. Это странное помешательство пробралось уже, кажется, даже под кожу. Расплылось тонкой синеватой веточкой вен, въелось, как краска. Яркая такая... как и Сэм.       Андрей не понимает, почему именно так, почему именно он и почему сейчас. Не месяц назад, не три, а сейчас. Когда Трескунов уже давно и полностью... не в нём. Да, так правильнее. Вообще, Шишков предпочитает не пиздеть всем направо и налево о своей ориентации. В конце концов это странно, непонятно, но уже более уверенно, чем, скажем, пару лет назад. Тогда вообще это было на грани фантастики, но девчонки не вставляли от слова совсем. Главное слово, конечно "вставляли", но это уже совсем другая история. Из той самой фантастики. У Шишкова и смазливая морда, и фигура, и характер... и длинные красивые ресницы, а ещё эти самые губы, как говорит Василина. Василина, которую тоже Шишков не вставлял, вот просто потому что так. Она вообще такая... взрывная, что ли. Не как, пахнущий ярким цитрусом Сэм, или нелепый Лукин с этой своей копной непослушных волос. Вася другая, она почти "братан" и говорить с ней так легко, приятно. Она больше стебёт, чем издевается и от этого почему-то легче. Она понимает. Видит что-то такое, о чём не догадывается порой даже сам Андрей, и от этого тоже легче.       Она лукаво улыбается и тянет так задорно: "Андр-ю-ю-юш" на всю гримёрку и подмигивает. От этого "Андрюш" хочетя два пальца в рот и проблеваться, но Андрей терпит. Натягивает это-его-коронное-не-ебёт и отвлекается от смартфона, попутно отправив ответ на сэмову смс-ку. "Трек говно, если честно, чувак. Пробовал не сопливые Лукинские аудиозаписи слушать?".       Издевается. Знает. И и з д е в а е т с я.       Чтобы не палиться. Только для этого.       Сэм же щелкает по кнопке блокировки и фыркает. "Прочитал" — думает Андрей и скалится. Сам себе - тот ещё идиот.       Они в одной комнате, вообще-то, но не разговаривают. Трескунов не любит пустой болтовни, хоть сам и пиздит порой без перебоя, а Андрей не настаивает, потому ему хватает и сети. Там синеватое окошко сообщений перевалило уже за километр - заебёшься что искать, если вдруг понадобится. Но лучше же так, чем вообще в тишине. "Да пошёл ты, андрюша" — наконец-то отвечает. Всегда так, с маленькой, пытаясь задеть, что ли? Много чести, Семён Алексеевич, ой как много. Снова щелкает кнопка, снова тяжелый вздох. Второй по двадцать пять заканчивается через семь минут. "Хоть обслушайся, Сёмка. Не запидорасится" — набирает Андрей, думая про себя: "Как я - точно нет".       Ответ прилетает тут же: "Нахуй. Н а х у й, Шишков".       И следом: "Пошёл". "Интересно на чей?" — отвечает Андрей и убирает телефон. В гримерке вдруг хлопает дверь - влетает Лукин. Снова злой и растрёпанный.       Кивает Андрею, что-то бубнит про: "заебали нахуй, я что девица кисейная?" и заваливается на сэмовский диван. Почти всем своим длиннющим телом на Трескунова. Вот ровно. Тот, кажется, забывает как дышать.       Андрей не бесится - он привык.       Бесится всегда только Трескунов. По поводу и без. Андрей улыбается, вспоминая прошлую пятницу, пьяную вечеринку у-кого-то-там и танцующего на столе Трескунова. В тандеме, конечно же. Лёха-Сэм. Всегда и везде, как два долбаёба. Второй почему-то в итоге всегда в лукиновских шмотках. А вот это уже бесит.       В голове у Шишкова зреет план - не идеальный. Пиздец какой корявый, но всё же. Почему бы не задавить в человеке то, что он давит в тебе самом? Лайфхак.       Андрею Сэма даже почти не жалко. Андрей из режима "сука" уже кучу времени не выходил. (Да и не собирается, в общем-то).       Клин клином?       Сэм пишет: "Даже не смешно уже"       Андрей думает: да я и не пытался.       Ну посмотрим.

***

      У Андрея перед глазами плывут картинки: одна за одной, сменяя друг друга и путаясь. Шишков будто вернулся в детство. Первое сентября, первый класс. Мама выпустила его руку буквально на пару минут, убежала за какой-то полноватой тёткой с дурацкими бледно-розовыми гладиолусами на которые у Андрея аллергия. Маленький Андрей тогда чихал пол линейки, а потом и вовсе зажал нос рукой, отчего на всех фотографиях-плёнках лишь его кислая мина. Мама тогда долго ругалась.       А картинки плывут точно также, как и тогда. Быстро-быстро.       Андрей вдруг чихает. И матерится, бубня себе что-то под нос. Мимо проплывает тучная дама с тремя аккуратно перевязанными красной ниткой цветами. Да ёбаные же гладиолусы. Ёбаное лето и жара, которая заколебала уже всех. Шишков больше любит холод и сырость. Дождь. Атмосферность. И после каждого такого лета зарекается свалить в Питер на пмж. Ведь там лето - как экзотическая зверушка в глубинке Сибири - почти и не бывает.       На улице уже часов пять, а печёт как в двенадцать. Андрей снова матерится и открывает знакомое диалоговое окошко. Пишет: «Заебала жара» — отправить.       Сэм в сети. Сэм набирает ответ. Три маленьких точки прыгают снизу. Эти три точки для Андрея лучшее сочетание за последний месяц. Не игнорит. О т в е ч а е т. Маленькая, но победа. В реальности они говорят ещё меньше, чем лайкают друг друга в инстаграме. Андрей понимает, что у Трескунова другие... проблемы.       У Андрея проблем нет.       Телефон жужжит в руках, чуть не выскальзывает и Шишков матерится... снова? Громкое «блять» разлетается по улице, нагоняя одиноких прохожих. Кто-то оглядывается. Андрей улыбается и пожимает плечами. «Да поебать вообще» — думает он.       Сэм отвечает коротко, обычное: «мне норм». И точка. Серьёзный парень. Явно занят дохуя важным делом. Андрей знает. Обычно Сэм подрачивает на собственную фотоплёнку, выбирая новую Лёхину фотку, которая взорвёт инстаграмовских фанатов, а всех близких знакомых запутает ещё больше. Андрей даже думал отписаться. «Ну, конечно» — набирает быстро, попутно подхватывая зубами сигарету из полупустой пачки. «Дрочится в жару лучше что ли?» — Андрей такой Андрей. Ну не может он по-другому. Подъебвает, издевается. Потому что всё знает и видит. Понимает, что у него шансов не больше, чем у половины текущих девок из того же самого инстаграма. Только вот точно также, как и шанса, у них нет таких охуенно-длинных ресниц, смазливой морды и этих-самых-губ.       Да, блять! Какого хрена всегда всё так сложно? Почему нельзя просто прийти однажды на съёмки и сказать: "Сэм, чувак, я тут, кажется, в тебя полностью и давно... давай дружить? ебаться".       Грубо.       Андрей улыбается собственным мыслям.       О-о-о, да. Он бы хотел грубо. Его. Кусая за шею, вгрызаясь в острые ключицы. Вылизать в е з д е. Зарыться в светло-рыжеватые волосы и тянуть до боли. Чтобы знал, сука, как хорошо бывает.       Но Андрей п о н и м а е т и убивает мысли накорню. «Можно было бы так и с чувствами» — думает Шишков. «Было бы охуенно».       Тем временем сообщение от Семёна висит просмотренным уже минут пять.       Ну и хуй с ним. Подождёт.       Андрей прикуривает какой-то дешёвой зажигалкой, которую купил с час назад в «Пятёрочке» и ругается. Надо было «Крикет» брать. «У тебя с этим проблемы?». «Зависит от того, как долго ты будешь ломаться» — правду ведь пишет. П р а в д у.       Точки внизу диалога снова пляшут. Андрей затягивается в предвкушении и... волнении? И выпускает дым через нос чрезвычайно долго. В конце даже чуть не закашливается. Вообще, Андрей всегда переживает, когда они общаются. Этакое странное чувство где-то в районе солнечного сплетения. Будто там огромный ком из ниток с кучей концов и за каждый кто-то сильно тянет, стоит этим точкам зашевелиться. Шишков скидывает это всё на долбаёбскую влюблённость и предпочитает думать, что у всех так. Точки останавливаются. В груди тянет сильнее. Сердце будто переворачивается на триста шестьдесят, вокруг своей оси, блять.       И Андрей ненавидит себя за эти чувства.       Сэм пишет: «пошёл нахуй, Шишков», а у Андрея вырывается хриплый смешок, аж сигарета чуть не выскакивает. Будто не в тысячный раз это читает. Будто не ожидал. Будто не з н а л. «Ты любишь гладиолусы?»       Андрей сам не знает зачем спрашивает. Просто ему хочется знать. А ещё ему хочется, чтобы Сёма хоть минуту, но думал о нём. Хотя бы в контексте: какого хера этот идиот спрашивает такой бред? И от этого внутри у Андрея так приятно-приятно. Бабочки маленькими волнистыми крылышками в животе машут. Это нормально вообще? Чувствать всё так остро? Андрей скидывает всё на природную сентиментальность и свою творческую натуру. Дерзкий такой он только с Сэмом. Потому что лучшая защита — нападение. «Не знаю» — пишет Хороший мальчик.       Андрей так и видит, как Сэм зажимает кнопку блокировки, айфон щёлкает, а сам парень тем временем хмурится и пытается придумать ответ. Андрей снова улыбается.       Это какая-то болезнь что ли? «Надо погуглить» — думает Шишков. «В детстве с ними всегда таскался. Розовые такие, мерзкие. У мелкой аллергия, а я больше Ирисы люблю».       Андрей перечитывает несколько раз. И снова. И снова.       Забавно так получается.       Улыбка уже полчаса не сползает.       Вообще-то с Сэмом всегда так, но это... странно.       На следующий день - выходной. Андрей заказывает огромный букет ирисов и анонимно отправляет Трескуновым. Именно в родительский дом, а не новую-засранную-сэмовскую. В букет добавляет свои любимые пионы и пару ромашек. Получается сносно.       Сэм не поймёт, Андрей знает.       Он его лучше себя знает. Запах этот цитрусовый... гель для душа или ещё что. Андрей пока не понимает. Может шампунь? Кондиционер для белья? Ай, к чёрту.       Андрей гуглит болезни.       Одна явно ему подходит.       F63.9.       Нихуя в этой жизни не бывает просто. «Любовь». Болезнь.

***

      В следующий выходной снова вписка, снова безумные танцы на столах и игра в бутылочку. Только вот танцуют далеко не Трескунов с Лукиным. Скучно. В бутылочку на желания тоже половина собравшейся компании не играет. Все разбились на маленькие кучки-компании и занимается кто чем. Громко, жарко, душно. В колонках какая-то попсовая хуйня, играющая из каждого утюга. Певичка заурядным голосом надрывается очень усердно, вещая что-то о вселенной и любви, которая, как считает она - повсюду. Стоит только оглянуться. Пиздит.       Песня эта вообще-то уже была. Андрей не вслушивался особо, но мотив запомнил. Даже слова прилипли, ходит, напевает, специально коверкая слова, специально с таким русским акцентищем... чтобы у окружающих уши вяли. Надо же как-то развлекаться, ведь так?       Треки сменяются также быстро, как и пустые бутылки наполняют кухню. Особо сообразительные забивают кальян и без разрешения хозяина квартиры притаскивают его в комнату. Что-то яркое и знакомое просачиваешься в комнату... цитрус. Да они, блять, издеваются? — Что курим? — Андрей почти уверен в том, что услышит подтверждение своих мыслей. — Апельсин-мята, — бросают в ответ. — Будешь?       Шишков кивает и щурится зачем-то. Ловко перехватывает трубку и глубоко затягивается. На языке горький привкус подсгоревшего табака, а внутри - в лёгких - цитрус. И мята. Совсем чуть-чуть.       Это так иронично, что Андрей вдруг смеётся и закашливается.       Цитрус и мята. Трескунов и Лукин. Забавно, блять. Они так хорошо сочетаются - понимает каждый. Даже Шишков, который каждый день чуть ли не молится всем известным ему Богам и даже ритуальный танец Сатане танцует. Лишь бы не сочетались так. Т а к, блять, идеально.       Сам Андрей пользуется гелем для душа с ароматом мускуса. Терпкий, такой же как и он сам. Шампунь, как ни странно с ароматом яблока. Совсем не-по-мужски. Мама вечно говорит что-то такое и притаскивает в ванную все эти дешевые баночки три-в-одном. Но Андрею они не нравятся. Отвратительный запах мяты (в основном), совсем как и у Лукина. Его растрёпанные волосы обычно заполняют всё пространство, лезут в глаза, рот и вообще в е з д е. Трескунов, кажется, кончает от одного вида этой тёмной копны, а вот Шишков даже когда руками закрывается, тянет, на палец накручивает - ничего не чувствует. Потому что и не должен.       У Андрея сломанные ориентиры и сбились все заводские настройки. Неправильный мальчик. Да и поебать, на самом деле. Особенно после бутылки вина... или двух? Андрей не считает. Крепкий алкоголь не пьёт, потому что стабильно блюёт от всех этих виски, коньяков и ромов.       Андрей неправильно-правильный мальчик. Иногда так хочется скинуть всё до заводских настроек. Удалить все чувства, привязанности и фотоплёнку-воспоминаний, которая яркими красками въелась под корку. Хочется вырезать сердце и поменять на новое. На то, что не болит, бьётся лучше и вообще последняя модель.       Андрей подливает в пластиковый стаканчик белого полусухого и думать становится легче.       Через час вся компания оказывается в той кондиции, когда надоедает и алкоголь, и повторяющиеся песни; и даже пережжённый кальян. «Никаких больше апельсинов» — думает Андрей и кивает, когда предлагают поиграть в бутылочку на поцелуи. А почему бы и нет? Вдруг повезёт? Не везёт. Н и р а з у.       Андрей целует какую-то девчонку, которая пытается своим языком ему чуть ли не в глотку залезть. Мерзко. Шишков отвечает, но глаз не закрывает. Смотрит. На Сэма. Только на него. Трескунов же с абсолютно скучающим видом роется в телефоне. Пишет что-то кому-то. Сука.       В кармане жужжит мобильник, Андрей чуть ли не отпрыгивает от этой Кати - или Лены? Похуй, короче. — Андрюша ого-о-онь! — на всю комнату Васиным голосом. Остальные подхватывают, смеются, колкости какие-то кидают друг другу. Кажется, даже выстраиваются в очередь «кто следущий». Катя или Лена благоговейно трёт красные щеки. «Лихо она тебя» — читает Андрей в знакомом диалогом окошке и усмехается. «В очередь, красавчик» — отправляет и убедившись, что тот прочитал, подмигивает.       Сэм морщится, цокает и зажимает кнопку блокировки. Классика.       За его спиной Лукин, выдирающий взглядом контекст из сообщений, которые увидел. Лёха злой и задумчивый. Сэм всегда говорит, что у Лукина это одно и тоже выражения лица, но Андрей знает, что нет.       Он вообще много чего з н а е т. Но молчит.       Его план почти сработал. Ещё чуть-чуть и уравнение его неразделенной влюблённости, которое Андрей со временем планирует решить в свою пользу, должно приобрести ещё один «неизвестный». Этакий равнобедренный треугольник.       Треугольник Д1.Д2.А. (Долбаёб один. Долбаёб два. Андрюша).       Практически название автобиографии. Когда-нибудь, Андрей точно это использует.       А сейчас бутылку крутит Семён. Секунда, две, пять, восемь. Медленный последений поворот... горлышко указывает на Лукина.       Народ беснуется. Поцелуй влажный, долгий, настоящий. Уравнение нихуя не решается. Мята идеально сочетается с апельсином. — Андрюх, отвисни, — кто-то толкает в плечо.       Шишков смотрит прямо перед собой. Не отворачивается. Ёбаный мазохист. Лёша глаза тоже не закрывает. Как и Андрей ранее с Катей или Леной. Как и со всеми после. Лукин пялит прямо в глаза. Выжирает, так и орёт: «нихуя ты не его - мой». Только вот это собственничество Андрею нахуй не надо. «Не твой, я, Лёх, не твой».       Мята и апельсин. Неправильно.       Две с половиной бутылки белого полусухого, кажется, просятся наружу. Поцелуй заканчивается, а Андрей суёт два пальца в рот. Из приоткрытой двери ванной, которая почему-то не захлопнулась, снова завывает та певичка. «/Listen to the universe, you may find an answer/Love is here and everywhere, don't be scared.../»*       Заебала. Теперь Андрея тошнит ещё сильнее - в большей части из-за песни.       Да пошла нахуй эта ваша Вселенная. Эта любовь и... навязчивый запах цитрусов, преследующий повсюду.       Трескунов стоит, облокотившись на дверной косяк. Смотрит так сожалеюще-понимающие и достаёт телефон. Быстро что-то строчит. Отправляет, зажимает кнопку. Вертит телефон пару секунд в руках и уходит.       У Андрея на дисплее: «Хуёвая песня».       Позже Андрей отвечает: «Лукинская стопудово».       Ему не отвечают. Даже через час. И два.       Андрей бредёт в самую дальнюю комнату; сон - это определённо лучшее решение всех проблем. А ещё роскошь, но это больше к слову о двух по двадцать пять.       В комнате светло от уличных фонарей, отражающихся в окнах; а ещё благодаря отсутствию зановесок.       Лукин и Трескунов. В обнимку. По-пидорски так, что Андрею хочется завизжать во всю глотку: «вообще-то это я тут, блять, натурально запидорасился!», но Шишков не настолько тупой. Он всё знает. И молчит.       Они не спят. Разговаривают.       Андрей слышит чёткое: «Я тебя люблю», произнесённое его любимым, чуть хрипловатым, тянущим гласные, голосом.       Внутри будто петарды самого крупного корсара - двенадцатого, кажется - взрываются. Разхуяривают сердце в хлам. В пыль. Выворачивают рёбра. Ломают, будто на вскрытии неопытным студентом. О х у е н н о.       Вот можно было бы просто обнулить настройки. Андрей бы точно восстановил «до заводских». Вот точно бы. Теперь уверен.       Лукин сваливает под утро, оставляя Сэма мёрзнуть в своём свитере.       Андрей видит уходящего Лёшу, кивает ему, посылает воздушный поцелуй и совершенно неискренне улыбается. Внутри даже ничего не щёлкает. Н и ч е г о.       Ёбаная карма.       Треугольник в действии.       Шишков не пишет смс. Пишет печатными буквами на огрызке чьей-то тетради: «Я тебя тоже», смотрит на аккуратные буквы и мысленно обзывает себя долбаёбом три.       Нихуя, Сёмушка. Нихуя не бывает так просто.       Улыбается заговорщически, хватает ручку и добавляет: «..., бро».       Вздыхает спокойно и быстро мазнув большим пальцем по острой скуле Сэма - удаляется в след Лукину.       Режим «сука» главная настройка по-умолчанию. Её Андрей сбрасывать точно не собирается.

***

      План действует на все десять из десяти, только вот в какую-то неправильную сторону. Всегда такой-забивающий-и-принимающий Сэм со всего размаху и в морду. Не Лукину. Ему - Андрею.       Кровища во все блядские стороны, перед глазами звезды, а последние мозги кажется и те, вот-вот через нос вытекут.       Андрей не думал, что так.       Если честно, вообще не думал. Особенно, когда к Лукину полез лизаться. Когда носом по скуле вёл и вдыхал-вдыхал-вдыхал. Представляя совсем не Лёшу. Зарывался руками в длинные мягкие волосы, а так хотелось в чуть жёсткий рыжеватый-блонд. Хотелось вдыхать ярко, остро... свой любимый.       Андрей даже выяснил, что цитрусы - это шампунь апельсин-грейпфрут, который стоит на третей снизу полке в ванной у Сэма. Рядом с бритвой.       Потому что Андрей всё знает. Потому что Вася в отличие от Сэма слишком много пиздит и предпочитает социальным сетям реальный разговор. Потому что Лукин шлёт пошлый самопил из это-самой-ванной.       Кровь останавливают только дежурящие на площадке медики. Затыкают нос огромными марлевыми тампонами и советуют полежать пару дней дома. Вдруг что.       Мальчик-неженка, блять.       Отхватил в морду за то, что сосался с парнем, который нравится парню, который нравится ему. Не просто чёрт ногу сломит, а какой-то п и з д е ц.       Сэма оттащил в итоге-то Лукин. Встряхнул его, схватил за плечи и утащил за собой. А глаза у Трескунова такие тёмные, бешеные; как у сорвавшегося с цепи оголодавшего пса. Взгляд загнанный и уставший. «Как же, я, блять, понимаю тебя, Сёмка». «Почувствуй мудак, что чувствую я».       Андрей стягивает заляпанную кровью рубашку и бросает прямо на землю. Ебаная жара, ебаная кровь. Е б а н а я любовь.       Голова кружится до следующего утра. Ночью кровь из носа начинает снова идти, когда тампоны, наложенные врачом, можно снять.       Андрей засовывает в правую ноздрю ватку из автомобильной аптечки (другой не нашёл, такой вот он неорганизованный, нет дома медикаментов совсем, так и сдохнуть недолго).       Открывает диалоговое окошко и начинает спам из километровых сообщений.       Трескунов не отвечает. Читает-сука-и-молчит. Кажется, наконец-то понял. И в трескуновской заумной башке сложились два и два. Тот самый треугольник «Д1.Д2.А». «Ну, как сука, быть в моей шкуре?» — хочет написать Андрей, но набирает: «Почему он, Сэм?».       Ждёт в ответ «пошёл нахуй» или нудную телегу в хуилион символов о том «почему», но в итоге получает только: «Потому что так получилось».       Серьёзно, Сэм? Серьёзно, блять?       У тебя получилось? Что интересно там у тебя получилось? Депрессия? Десять симптомов из десяти?       У одного Андрея что ли нихуя не п о л у ч и л о с ь?       Минус бесконечность, если только.

***

      Закуривает.       Режим «похуй» активирован сверх-нормы.       Шишков набирает знакомый номер из избранных - так и не запомнил - три с половиной гудка, на той стороне сонный голос: — Что-то случилось? — Завтра как и договаривались, — чеканит, потом затягивается и добавляет, выдыхая дым: — Завтра в девять у меня. — Андрей? — Что? — Всё в порядке? — Полном, Лёх, — и снова затяжка. — Резинки в этот раз не забудь, у меня закончились.       И бросает трубку.       Затяжка-удалить воспоминание-выдох.       Затяжка-аллергия теперь не только на гладиолусы, но и цитрусовые-выдох.       Затяжка-шишковское коронное не ебёт-выход.       Затяжка. Ещё. До тлеющей бумаги у фильтра. До обожженных пальцев. «Ну и сука ты, Трескунов».

Идеальный образ. На грани воображения. Компактно помещен в нём. Статичное сокращение. В груди С каждым разом. Решительно. На подсознании, Потускнев. Как удар по коленям вызывает рефлекс, неотвратимо и неизбежно, Его дыхание, о боже, волной сквозь лунный свет Дрожь по коже. Простая разница между мной и тобой. Ты уже дома, а я только иду домой