* * *
Кристофер ненавидел ситуации, которые не мог контролировать. Когда всё, что ему оставалось — просто ждать. Особенно, когда это касалось Милли. Он старался сохранять обычный невозмутимо-отстраненный вид, но, видимо, не слишком успешно. Поскольку Флавиан с сочувствующей улыбкой заявил: — Не надо так нервничать, Кристофер. Роды — естественный процесс. Он тогда только фыркнул, не удостоив Флавиана ответом, но перестать нервничать не мог. И чувствовать себя до отвращения ни на что не способным. А еще он никогда не думал, что это длится так долго. К тому времени, когда из палаты, наконец, появилась акушерка, Кристофер успел передумать обо всем, что могло пойти не так. И едва подавил желание броситься ей навстречу. Вместо этого он встал с показным спокойствием, послав акушерке вопросительный взгляд. — У вас дочь, господин Крестоманси, — сообщила она, широко улыбаясь. — Мать и ребенок чувствуют себя прекрасно. Кристофер выдохнул, бросив попытки казаться невозмутимым, и в свою очередь улыбнулся. Дочь. Все страхи немедленно забылись, сменившись сияющей радостью.* * *
Роджер завороженно наблюдал за медленно крутившимися над его колыбелью игрушками, время от времени пытаясь их схватить. Джулия рисовала на громадном листе, разложенном прямо на полу, попутно перемазав краской и себя, и помогавшую ей Милли. И была этим бесконечно довольна. Кристофер наблюдал за этой картиной от дверей. Он наконец-то закончил со всеми не терпящими отлагательства делами и мог позволить себе небольшой перерыв. Первой его заметила Джулия. — Папочка! — радостно заулыбалась она и, поднявшись, потопала к нему со всей скоростью, на которую были способны ее маленькие ножки. Кристофер поднял ее на руки, поцеловав в черноволосую макушку, не обращая внимания на то, что измазанная в краске Джулия перепачкала его прекрасный наряд. Милли фыркнула и тихонько заметила: — Если бы я такое сделала с твоим костюмом, ты бы неделю сводил меня с ума своими жалобами. Кристофер только улыбнулся, проигнорировав ее подначку (однако развеселив ее этим еще больше) и подошел к колыбели поздороваться с Роджером. Тот весело загулил что-то на своем младенческом языке и потянулся к нему, а Джулия, по-прежнему сидевшая у Кристофера на руках, показала брату язык. Едва сдержав желание расхохотаться, Кристофер строго посмотрел на нее, и Джулия надулась: — Больше не буду, — не то, чтобы сильно раскаиваясь, но не желая навлекать на себя его неудовольствие. Милли тихонько засмеялась, покачав головой. В ее глазах так и читалось: «Вся в тебя». Всегда ненавидевший чувство беспомощности, Кристофер когда-то и не подозревал, что оно может быть иным. Когда сердце замирает не от страха за дорого человека, а от непередаваемого ощущения, что два крошечных ребенка крепко держат его в своих руках.* * *
За окном совсем стемнело, и сад, при свете дня представлявший собой живописное зрелище, сейчас выглядел лишь неясными тенями. Кристофер стоял возле окна в своем кабинете, задумчиво глядя в него, но ничего не видя на самом деле. Мягкие почти неслышные шаги отвлекли его от невеселых мыслей, заставив невольно улыбнуться, когда Милли обняла его сзади, прижавшись щекой к спине. — Что тебя беспокоит, дорогой? — спросила она. Кристофер развернулся, чтобы видеть ее лицо и в свою очередь заключив ее в объятия. — Эрик, — ответил он. Милли вздохнула. По выражению ее лица Кристофер понял, что именно это она и предполагала с самого начала. И когда она вопросительно посмотрела на него, ожидая более подробных объяснений, он продолжил: — Он слишком покорен Гвендолен. Оно понятно, конечно — она единственная его семья. Но любовь к сестре делает его слепым. Эрик упорно не видит — или не хочет видеть, — насколько она дурной человек. Боюсь, ее влияние рано или поздно развратит его. Но и избавиться от нее я не могу — сейчас Эрик не способен понять, что это для его же блага, — немного помолчав, Кристофер добавил: — Иногда мне хочется просто прямо сказать ему обо всем: о его девяти жизнях и о том, как Гвендолен бессовестно пользуется его силами. Но, боюсь, подобное откровение вызовет у него слишком острую реакцию — опасную в первую очередь для него самого. — Поэтому надо подводить его к этой мысли постепенно, — согласилась Милли. — А кроме того, — неохотно сказал Кристофер, — существует крошечная вероятность, что Эрик не тот, кем кажется, и действует заодно с Гвендолен сознательно. Он не стал добавлять: «И я не знаю, что делать», — но Милли прекрасно его поняла. Покачав головой, она сурово заметила: — Для начала, будь с ним поласковей. Кристофер хмыкнул, но кивнул. Пожалуй, стоит предоставить Милли установление контакта с Эриком — ей всегда лучше удавались такие вещи.* * *
Настоящее осознание смерти Габриэля пришло к Кристоферу только поздно вечером, когда он уже собирался ложиться спать. И осознание это, кроме печали, принесло странное ощущение… незащищенности. Не то чтобы Кристофер прежде не встречался со смертью. С его работой она была его постоянной спутницей. Да и Габриэль был очень стар, и его смерти со дня на день — ждали. И всё же именно эта смерть заставляла Кристофера — самого могущественного кудесника в родственных мирах — чувствовать себя внезапно оставшимся в одиночестве маленьким мальчиком. Наверное, так бывает, когда теряешь родителей. Если бы кто-нибудь сказал Кристоферу, когда он впервые попал в Замок Крестоманси, что в итоге он привяжется к строгому суровому старику Габриэлю де Витту, он счел бы такого человека сумасшедшим. Тем не менее, вопреки бурным скандалам, которые Кристофер устраивал подростком, отстаивая право на собственное мнение, он искренне уважал и любил наставника. Пожалуй, даже больше, чем родителей. И его уход оставил в душе немалую пустоту. Когда Милли вышла из ванной, ей достаточно было лишь одного взгляда, чтобы всё понять. Ничего не спрашивая, она просто крепко обняла Кристофера, без слов передавая ему ощущение: «Я с тобой, милый. И всегда буду с тобой». И пустота не то чтобы совсем исчезла, но стала почти незаметной.