Смерть должна быть такая же, как и жизнь; мы не становимся другими только потому, что умираем. © Монтень Мишель
Умирать больно. В топазовом взгляде до последнего борются между собой гнев и отчаяние. Но обе даханавар хорошо понимают — она проиграла. До безумия глупо, понадеявшись на чужую силу, которую не смогла призвать. Маленькая наивная девочка, каковой оказался не по зубам пьедестал, на который она замахнулась. Флора судорожно вздохнула в последний раз. Заклятие Фелиции, казалось, выжгло всё внутри, оставив зияющую дыру. Обмякшее тело осело на мраморный пол. Она даже не успела закрыть глаза, погружаясь в пустоту беспамятства. Теперь они, стеклянные и безжизненные, глядели в украшенный лепниной потолок. В уголке губ подсыхала тонкая струйка крови. Волнистые каштановые волосы разметались подобно ореолу. Даже в смерти она осталась красивой.***
Холодный осенний ветер задувает в открытые окна, колышет полуистлевшие занавески, горстями швыряет сухую опавшую листву на покрытый пылью пол. Странно. Почему падают листья, если было лето? Чистое, жаркое, в воздухе висел терпкий аромат садовых роз. Флоре кажется, что она бродит здесь уже целую вечность. Она одна. В её персональном аду дворец Даханавар пуст и мертвенно сер. Она так страстно хотела его и получила. Бери, властвуй. Королева без королевства. Здесь не существует дня и ночи, не существует голода. Флора стоит у одного из окон и смотрит на мрачную улицу, такую же безлюдную. Нет привычных сигналов машин, человеческого гомона. Нет ничего. Кроме шелеста ветра и листьев, кроме гулкого эха от шагов, когда она следует привычному маршруту. Перед глазами, как наяву, встают картины прошлого. В этом зале она танцевала с Кристофом, когда он все-таки принимал приглашения на «вечеринки». Ей нравились восхищенные взгляды, направленные на экстравагантную пару. Воплощение Жизни и Воплощение Смерти, разве не ирония? Здесь — учила Дарэла одной из сильнейших магических атак. Помнится, тогда они едва не пробили в стене дыру, когда направленная волна силы ушла в рикошет. Фелиция и Стэфания были несколько… недовольны, но их сдержанное раздражение не смогло испортить Леди настроение от успехов чайлда. А там, в конце коридора, находились её покои. Хотя Флора предпочитала жить за пределами резиденции, в её распоряжении находилась пара комнат, отгороженных тяжелой двустворчатой дверью. Женщина проводит пальцами по резному дереву и невесело усмехается. Балдахин над двуспальной кроватью тоже припал пылью. На столе лежат недописанные заметки с какими-то сложными формулами. Кажется, она пыталась адаптировать под свои нужды одно из старинных заклятий леарджини, которое умудрилась раскопать. Теперь это никому не продолжить. Леди унесла с собой все свои знания и безграничное любопытство, толкающее на изучение древних манускриптов и поиск заброшенных хранилищ исчезнувших кланов. Флора дует на озябшие пальцы, хоть и знает, что это бесполезно. Ей всегда холодно. Она не любила холод при жизни, но в смерти ей было некуда бежать от него, не скрыться. Потому что он там, внутри, где раньше трепетало горячее сердце, истерзанное сотней желаний. Сейчас с ней остались только отголоски гнева и горечи. Со временем ощущения притупляются, каждое мгновение равнодушие заволакивает их белесым туманом, крадет то малое, что она ещё не утратила. Флора не знала, сколько времени пройдет, прежде чем она превратится в безразличную тень, когда перестанет бесцельно слоняться по пустым коридорам, растворится в них, словно её никогда и не было… Жаль. Она испытывала острое недовольство на первых порах. Была готова до крови разбивать костяшки о стены в бессильной злости — на Кристофа, Фелицию… себя. В глубине души леди понимала, что в первую очередь виновата во всём сама. Но отказывалась признавать, оставив за собой право хотя бы на эту иллюзию. Если бы не… если бы. Постепенно это всё отошло на второй план. Там, в реальности, в мире живых часы складывались из цепочек минут, дни из часов, проходили года. Флора понимала, что становится безнадежно далекой от оставшихся. Она знала, что они вспоминают её. Кристоф. Дарэл. Даже Фелиция. Порой, мельком, она видела какие-то отрывки. Недостаточные для того, чтобы понимать полную картину, но всё же напоминающие о них. Иногда тревога сжимала разум своими когтями и Флора ощущала, что у кого-то из близких проблемы. Потом это чувство рассеивалось в ставших почти родными холоде и апатии. Леди с радостью бы отыскала погибшего Вольфгера. По крайней мере, тогда бы ей, привыкшей быть всегда в кругу событий, в эпицентре жизни, было бы не так одиноко. Он, кадаверциан, в силу специфики своего клана определенно знал больше о том, что происходит в мире живых, чем отрезанная от него Флора, которая со смертью растеряла практически все свои силы. Но увы, у каждого умершего свой мир. Забавно. Она пережила мэтра всего на каких-то семь лет. Как причудлива бывает судьба. Флора выходит наружу, спускается до самой последней ступени. Дальше её не пустит, можно даже не пытаться. Она навечно заперта в гробовом молчании дворца, который скалится темными провалами окон, навевая тоску. Леди осторожно опускается на отполированный камень, разглаживает складки платья. Даже здесь, в уединении посмертия она остается верна себе в некоторых привычках. Смотрит вдаль, туда, где смыкается плотной завесой мгла, подобная той, что клубится в мире Кадаверциан. Как будто кого-то ждет.