Мята

***

На кухне снова кипит чайник, щёлкая кнопкой и выпуская из носика струйку пара. Шипит маслом сковорода на конфорке. В воздухе витает приятный аромат завтрака. Яичница с небольшими ломтиками бекона оказывается на тарелках. Чашка чая. Две с кофе. Плошка с овсяной кашей. Чонгук смотрит на неё с отвращением и отталкивает от себя миску вместе с содержимым. Но под строгим взглядом недовольного поведением сына папы-омеги возвращает завтрак на место и начинает ковырять его ложкой. Пак-старший суетится не на шутку, через каждые несколько минут секунд обеспокоено поглядывая то на часы, то на висящую на спинке стула злосчастную белую толстовку. Вчера Мин Юнги, а именно так звали нового знакомого, покинул его совсем неожиданно. Рыжеволосый с трудом уговорил его не надевать на себя сырую кофту, а прийти за ней завтра, пока довольствуясь одолженным Чимином мягким серым джемпером. Омега крепко сжимал в руке телефон, нервно бегая из стороны в сторону ко небольшой кухне, изредка напоминая зазевавшемуся сынишке о том, что овсянка остынет. Тот морщился, но продолжал жевать противную кашу. На дверной звонок оборачиваются оба Пака. Старший подхватывает со стула толстовку и спешит к двери. За ней стоит Мин Юнги. Как и ожидалось. Слегка вспотевший, вероятно от быстрого шага, и с пакетом в руках. Вероятно с его, Пака, кофтой. — Привет, — застенчиво произносит Чимин, впуская гостя в дом, — проходи. — Привет, — коротко здоровается Мин. — Не стоит утруждать себя. — Я приготовил кофе, — вздыхает Пак, — но если ты попало торопишься… — Ладно, — тянет тот, перебивая рыжего. Чимин выдыхает, пропуская Юнги в квартиру и прикрывая за ним дверь. От старшего приятно пахнет каким-то неизвестным Чимину шампунем, но аромат, смешиваясь с естественным миновым пленил омегу. Мелкий уже доел кашу и сидит на стуле, болтая ногами, иногда несильно пиная ножку стола. Отец из коридора грозит пальцем и проводит Мина на кухню. Чонгук словно по команде вскакивает со своего места и словно заученно четко выговаривает «Здравствуйте, господин Мин». Чимин одобряюще кивает, а Юнги тихо прыскает в кулак, отговаривая Чимина подать на стол ещё что-то и что ему вполне хватит простого кофе. Пак-старший продолжает суетиться, бегая от стола к холодильнику и обратно, и только через несколько минут оказывается насильно усаженным за стол. Сын упорно грызёт леденец, подаренный старшим, словно не замечая причитаний омеги о том, что такими темпами он обломает все зубы. — Сколько ему? — вдруг интересуется Юнги, делая очередной глоток кофе. — Почти четыре, — вздыхает рыжий, вздыхая и поглаживая сынишку по голове. — Он очень хорошо разговаривает для своего возраста. — И не говори. Лучше бы молчал, — смеётся Чимин, целуя хмурящегося Чонгукки в висок. Час. Два. Пак уже не знает сколько они сидят. Уже не помнит как перешли с кофе на шаг и перебрались в гостиную. Сын, сидя на коврике посередине комнаты упорно возил по стеклянному журнальному столику своей машинкой. Вроде бы очень простые, но такие душевные разговоры. И ни один из них вроде бы не собирается выворачивать наизнанку душу почти незнакомому человеку. А все равно Чимин узнает о Юнги столько, сколько пожалуй не знал ни о ком раньше. Даже такие мелочи, как любимая марка кофе и цвет обоев на телефоне. И то, что они оба, кажется, зависимы от чёрного чая с мятой. А потом и сам изливает все что накопилось со временем. О матери, бывшем, о маленьком сыне и всех проблемах. О постоянных поисках работы. О так и незаконченном институте. Под конец стыдливо пряча лицо за ладонью, не показывая слезы, что вот вот готовы на глазах навернуться. А в ответ получает плечо, на которое мягко опускает лоб и даёт волю эмоциям. Юнги тихо просит ребёнка удалиться. Чонгукки округляет большие карие глазки, но все же кивает и, подхватив со стола машинку и плюшевого зайца, выходит из комнаты. Чимин не плакал. Почти никогда не плакал. Разве что после смерти матери, на похоронах. И то, тихонько, в стороне, скрывая ото всех и потом снова напуская на лицо холодную маску. Мин успокаивающе поглаживает его по голове, затем по плечу. Обо не замечают, как тонут в мягких объятиях. А Чимин задыхается. От запаха Мина Юнги и от той нежности, что он дарит рыжему. И все это кажется мятноволосому настолько домашним, тёплым, непривычным после долгих лет одиночества. Он зарывается носом в рыжую шевелюру, пытаясь не утонуть во всем этом. Он даже и думать не мог, что заговорит с ним когда-либо. О том, что возможно найдёт общий язык и побывает у него дома, пускай и по такой довольно глупой причине. В голове Мина даже мысли не возникало о том, что рыжеволосый омега будет жаться к его груди и ластиться к руке, словно кот. Чимин всхлипывает, утирая слезы рукавом своего большого и, казалось, даже безразмерного свитера. Ладонь Мина застывает на ярко-рыжем затылке и медленно спускается на шею. Пересечение взглядов. Чёрные зрачки, такие бездонные и манящие. Пак не думал, что когда-нибудь будет чувствовать себя девочкой-героиней сопливой дорамы или сёдзе-манги. Однако, все мы порой ошибаемся. Его словно притягивает к Мину. Темные глаза словно вихрь, ураган, они уносят прочь рассудок и здравый смысл. Чимин тянется вперёд, неловко и совсем по-детски касаясь губами сухих губ Юнги. И сразу отстраняется, заливаясь пунцовой краской с ног до головы. Он прижимает ладонь г груди, словно проверяя, жив ли он или уже отправился на небеса. Сердце в ответ стучит словно бешеное, колотит в барабаны под безумный ритм. И Чимин прикрывает глаза, поворачивая голову куда-то в сторону, чтобы снова ненароком не наткнуться на глаза Юнги и снова не утонуть в их пропасти. Сердце саднит, ноет, словно изнутри покрывается мелкими, но безумно болящими порезами. Мягкая ладонь поворачивает голову Пака за подбородок. Он, щурясь боязливо, приоткрывает один глаз. Мин улыбается. Так ослепительно и ярко, отчего Чимин снова жмурит глаза. И слышит смех. Слегка хрипловатый, сухой, но по своему нежный и приятный для слуха. И две крепкие руки жмут Пака с себе и не отпускают. И он слышит стук. Частое биение сердца. И думает словно как героиня девчачьих сериалов о том, что их сердца бьются в так друг другу. И смеётся. Громко и заливисто. Руками цепляясь за кофту Мина. И шепчет на ухо негромко. — А давай я заварю чай. Наш любимый, с мятой.