О вечном

Лесли широко распахнул глаза, спасённый от ночного кошмара въевшейся в сознание трелью будильника. Неловким движением он достал с прикроватного столика мобильный и со второй попытки смог разблокировать его и отключить звук. Сев на постель и свесив ноги, он поднёс пальцы к вискам — голову раскалывал гудящий обруч боли. Лишь на несколько секунд он позволил себе замешкаться. Сегодня его ждал важный день. Он вытащил из шкафа свежую одежду и старательно надел её, тщательно застёгивая каждую пуговицу на рубашке. Он не привык быть избирательным в одежде, но его замысел был достоин того, чтобы провести чуть больше времени за утренним подбором костюма, чем обычно. И хотя сочетание светлых брюк, рубашки и жилетки было подобрано уже немалое время назад, он всё же несколько раз умудрился переодеться. Смирившись с тем, что не важно, сколько раз он снимет и наденет жилетку — она всё равно будет ощущаться так же несуразно, Лесли наконец успокоился и подошёл к ростовому зеркалу в углу. Он неосознанно дёрнул плечами, с головы до ног рассматривая неказистое создание, отчаянно пытающееся принять достойную позу после долгих лет истязаний собственного позвоночника. Лесли отвёл глаза. Что ж, он хотя бы постарался. В очередной раз поправив растрёпанную причёску, Лесли вышел в коридор, ускорив шаг на пути к лестнице на первый этаж. Тишина, обволакивающая матовые белые стены коридоров этого дома, давила на хрупкий слух Лесли, заставляя того болезненно вжимать голову в плечи. Почему-то, лишь прикоснувшись к деревянным перилам, Лесли почувствовал, как холодеют его пальцы от волнения. А ведь ему предстоит прождать почти целые сутки. Он втянул воздух полной грудью, пытаясь обрести поддержку из мира, его окружающего. Кухня встретила его золотистым светом тёплого утреннего солнца. Он зажмурился, не слишком сильно, чтобы мягкий свет полностью заполнял его хрупкое сознание, пока слух ласкало щебетание утренних птах. Это, и ещё разливавшееся по телу тепло заставило дрожь пробежаться по коже, вонзаясь в неё и царапая кости. Лесли тряхнул головой и поспешил поставить сырую воду кипятиться — нельзя позволять слишком ярким ощущениям переполнить себя. Убедившись, что вода начала нагреваться, он вышел из кухни и направился в дальнюю комнату. Лесли не считал дни, недели или месяцы. Он лишь знал, что время, когда почти каждый день встречает их заливистым светом, и даже в грозы и дожди бывает тепло, они встречают вместе второй раз. С прошлого лета он многому научился, со многим смирился, пережил несколько срывов. Сложнее всего прожившему большую часть жизни в психиатрической больнице Лесли было научиться заботиться о себе. Но он смог. Он научился жить, не забывая спать и есть, и научился заботиться о нём. Он осторожно повернул ручку двери, открыл её и заглянул в затенённую комнату. Задёрнутые занавески не пропускали свет и тепло, из-за чего здесь стояла приятная прохлада. Он сощурился, привыкая к новым ощущениям. Тихо закрыв дверь, он перевёл взгляд на кровать в центре комнаты. Рубен спал, казалось, спокойно. Лесли опустился на постель рядом с ним и дотронулся до изрубцованного лба. Он знал, что вряд ли обожжённая кожа выдаст что-то, даже если Рубену станет плохо, но это стало ритуалом для Лесли. Каждый нерв ладони ощущал загрубевшую кожу, вызывая в непрочном мозге юноши выбросы такого адского коктейля серотонина и дофамина, что ему требовалось собрать в кулак всю имеющуюся волю, чтобы не заурчать. Но он не мог заставить себя прикасаться к Рубену для одного только этого восторга, не имея для этого веского оправдания, когда тот бодрствовал. Лесли часто грустно насмехался над самим собой: он действительно смущался человека, настолько затерянного в собственном разуме, что игнорирующего реальность вместе с фарфоровым мальчиком, бережно стягивающим вчерашним вечером им же натянутое до самого подбородка Рубена одеяло. Прикоснувшись к открывшемуся плечу, он легонько потряс мужчину: — Рубен… Рубен, просыпайся. Жёлтые глаза распахнулись с отрывистым коротким вдохом. Сфокусировавшись, суженный взгляд уставился куда-то в плечо Лесли. Тот вздохнул, и, отбросив одеяло, с усилием заставил Рубена подняться в сидячее положение, поправил измятую пижамную рубашку, спустил его ноги на пол. Иногда Лесли задумывался, чувствует ли Рубен холод по утрам. Для самого Лесли чувствовать утренний озноб было так же естественно, как дышать. Может, когда-нибудь Рубен расскажет ему… Лесли встал и потянул Рубена за руки. Он был довольно податливым, но Лесли пришлось несколько секунд удерживать в руках вес мужчины, пока замутнённый мозг не сработал и тот не встал уверенно на ноги. Лесли тяжело выдохнул куда-то в широкую грудь и тут же отстранился, опустив руки от плеч мужчины к ладоням, осторожно повёл его к противоположной стене, где стояло чёрное прочное инвалидное кресло. Хотя Рубен был в состоянии двигаться за тем, кто ведёт его, так было проще. — Доброе утро, Рубен, — с улыбкой произнёс Лесли, пока усаживал мужчину на кресло. Он взялся за чёрные ручки и с усилием толкнул кресло вперёд. Вывезя Рубена в коридор, он завернул за угол, в сторону просторной ванной комнаты, дверь в которую никогда не закрывалась. Утренние приготовления занимали много времени. Кроме актов гигиены Лесли требовалось также обработать шрамы, сменить ночные бинты и забинтовать лицо и голову Рубена. Обычно, закончив всё это, Лесли оставался ужасно вымотанным, но в этот раз он с волнением убежал в комнату Рубена, а затем вернулся с пачкой свежей аккуратно сложенной одежды. — Смотри, я не говорил тебе… но я купил новую одежду. Думаю, она тебе очень пойдёт. Сидя на коленях, он развернул белоснежную рубашку и поднял её в воздух, то ли показывая Рубену, то ли оценивая правомерность своего высказывания. Широкие рукава, оборки, рюши и украшения отдавались в сознании Лесли чем-то историческим. Он никогда не интересовался историей, и почти не знал её, но был готов ручаться, что Рубен в этой рубашке и новых бурых брюках будет похож на вампира из тех фильмов о прошлом, которые они смотрят по вечерам. Все вещи были хорошими, брендовыми и дорогими, но наследство семьи Викториано порой позволяло выбирать подарки любимому не по ценнику. Хотя, можно ли было назвать подарком вещь, купленную за деньги, юридически принадлежащие Рубену, Лесли пока не решил. Аккуратно, стараясь не сместить бинты, он одел Рубена, словно куклу. Он немного волновался, когда застёгивал пуговицы на груди — трудно было не испортить все эти мелкие детали. Кроме того, больно было ощущать, как сильно похудел Рубен. Острые рёбра теперь чувствовались через обожжённую кожу едва ли не лучше, чем у самого Лесли. И снова, невзначай проводя ладонями по решётке рёбер, он задавался вопросом, больно ли Рубену, когда собственные кости рвут кожу изнутри. Закончив со всеми элементами одежды, он отклонился и присел на ванный столик, сожмурившись и довольно осматривая своё творение. Это было прекрасно. Даже чуть лучше, чем ожидал Лесли. Пусть его голова была безвольно отклонена в сторону, туманный взгляд опущен, Рубен был прекрасен, и новый вычурный костюм это только подчёркивал. И даже после того, как разрушенное агонизирующее сознание вырвалось из СТЕМа, а его когда-то всесильный обладатель потерпел окончательный крах, зловещая смертельная красота, намертво приковывающая взгляд нервозного альбиноса, никуда не делась. Лесли тряхнул головой, когда поймал себя на блуждании в собственных мыслях, и часто заморгал, почувствовав волосы из длинной чёлки в глазах. Но тихий голос выдал его мысли с потрохами: — Ты красивый, я же говорил. Иногда Лесли всё же изменял себе и надеялся, что Рубен не осознаёт происходящее. Он не знал, почему продолжал пунцоветь от приливающей к щекам крови, хотя Рубену, очевидно, было плевать на его существование. И всё же Лесли предпочёл бы иметь достаточно самоконтроля, чтобы не озвучивать некоторые свои сокровенные мысли. Когда восхищение улеглось, отупляющая усталость снова стала подскребаться, наполняя тело Лесли тяжёлой пустотой. Ему заново пришлось встряхнуть головой. Убедившись, что Рубен готов, он снова взялся за ручки кресла и развернул его. Пришло время завтрака. Кухня уже успела прогреться утренним солнцем, и Лесли, входя в неё, скинул домашние туфли, радостно поджимая пальцы ног, ступая по тёплому кафелю. Его снова стали пробирать нотки счастья, что каждый день словно возвращали его к жизни после ранних процедур. Подвезя Рубена к его месту за столом, он подбежал к чайнику. — Подождёшь немного, хорошо? Я прокипятил воду с утра, но она уже остыла. Сейчас… — он выставил на среднюю температуру и нажал кнопку. Чайник начал тихо шипеть: — Пару минут — и твой кофе будет готов. Подскочив уже к холодильнику, он открыл его и несколько секунд озабоченно разглядывал содержимое. Несмотря на долгую подготовку к сегодняшнему дню, некоторые нюансы он не продумал, и завтрак был одним из них. Прикинув наличествующие продукты, он наконец обратился к Рубену: — Хм… Значит, яйца Бенедикт? Ты не против? Я не часто их делаю, но в прошлый раз вроде вышло неплохо, — он достал из холодильника ветчину, сыр и яйца, отнёс их к кухонной тумбе, и тут его привлекли красные цифры на циферблате чайника. Он замолчал на несколько секунд, подавляя болезненный глоток, а затем тяжело вздохнул: — Я опять поставил среднюю температуру. Для кофе. Вот дурак. Лесли нервно усмехнулся, давя растущую панику, и поднял температуру до максимума. Всё шло хорошо, и не было причин волноваться. Готовя завтрак, он снова обратился к Рубену: — Если повезёт, мы сегодня дочитаем журнал. Если я не изгваздаю его в яйце. Он постучал ладонью по толстому вроде бы нейронаучному журналу, который стал выписывать несколько сезонов назад. Ежемесячная периодичность вполне оправдывала себя — они не всегда успевали дочитывать один номер к выходу другого, учитывая, что Лесли запинался на каждом научном термине, и со временем терял нить повествования. Чайник вскипел ровно в тот момент, когда завтрак лёг на разогретую сковородку, и Лесли решил, что вселенная сегодня может быть даже благоволит ему. Наливая зелёный чай себе и кофе Рубену, он озабоченно посмотрел на последнего: — Он не успеет остыть, пока завтрак готовится, так что придётся тебя подразнить обоими запахами, если, конечно, яйца выйдут вкусными. Хочешь, воды пока налью? Рубена нельзя было кормить слишком горячей пищей. Поставив чашки на стол, Лесли подсел к Рубену и большим пальцем провёл по его губам. Израненные, но влажные. — Ну и хорошо, — Лесли улыбнулся. Вскоре завтрак был готов и стоял на столе. В знак солидарности с Рубеном Лесли ждал, пока еда остынет. Сидя напротив, он смотрел на свои руки, сцепленные в замок на коленях. Ему было больно. Зря он дал своей сентиментальности ход этим утром — в такие моменты прорывающееся наружу осознание реальности кололо особенно сильно. Но Лесли уже давно выкричал всё, что в нём оставалось. «Он умер», сказали ему тогда, когда трясущийся от страха и нахлынувших воспоминаний юноша вернулся в застенки своих кошмаров, чтобы забрать оттуда самого близкого человека. Он не поверил. Но, увидев Рубена, понял, что имелось в виду. Новая волна страха и сомнения поборола желание броситься на шею любимому. Он боялся, но слишком хорошо знал, что такое — остаться одному в этом аду. Лесли не мог поступить так с Рубеном. Несколько часов ожидания своей очереди для подписания документов на опеку понадобилось, чтобы окончательно осознать, что ждёт его впереди. В те дни он впервые посмотрел в пустые глаза Рубена, горячо выискивая в них хоть каплю жизни. Раз за разом терпя неудачу, он словно умирал вслед за ним. Пустота жгла хуже огня — по крайней мере, так казалось Лесли, бессильно воющему в пол, теряя себя. Может, Рубен бы с ним не согласился. Те времена прошли. Лесли, капля по капле собрал своё сознание, загнав ранящую веру в дальний угол и поставив во главу угла сегодняшний день. Он обнаружил за собой привычку к позитивному взгляду на вещи. Но это не меняло холодную реальность, в которой Лесли приходилось существовать, во всём мире хватаясь только за куклу с чертами любимого человека. Сейчас он резко вздохнул, поднял голову и улыбнулся Рубену. Он должен был улыбаться, ради него должен был — простая истина, которая, кажется, всё же вывела Лесли к свету. — Наверное, остыло… Давай есть. Лесли перебрался ближе к Рубену, вслед за своими тарелкой и чашкой, которые тоже передвинул к нему. Кормить Рубена было приятно. Так он мог быть невероятно близко, чувствовать абсолютное влияние на того, кто когда-то злоупотреблял своей же властью над собственным пациентом. Лесли нравился даже запах, исходящий от Рубена, смешанный с тягучим кофе, терпким одеколоном, Лесли же придирчиво выбранным, и просто аппетитным завтраком. Он уже не краснел, полностью отдаваясь этому порочному удовольствию. К тому же, тело Рубена всё же не забыло о рефлексах, необходимых для поддержания собственной жизни, таких, как глотание или ворочание во сне (хотя Лесли и продолжал исправно просыпаться посреди ночи и проверять спокойствие спящего принца). Их утро обычно кончалось чтением. Лесли снова занимал место напротив Рубена, доставал журнал и читал вслух последние статьи из мира медицины. Вопросы «зачем?» давно кончились, просто так было спокойнее, и совесть чище. К тому же, это было очень приятно — сидеть вот так, в уютной тёплой светлой кухне и читать возлюбленному. Один из ритуалов, постепенно обретаемых Лесли месяц за месяцем, который позволял ему не провалиться в вязкую стагнацию. Затем, в фундаментальном подсознательном расписании Лесли наступал «день». Они вдвоём отдыхали в большой гостиной. Рубен сидел перед камином, в то время как Лесли обычно останавливал свой выбор на большом диване, где, поджав ноги, лежал с ноутбуком на коленях и занимался домашними делами — делал покупки, оплачивал счета. Самому было смешно, как из переломанного болванчика он превратился с хозяина очага, словно ребёнок, играющий во взрослые игры. Два раза в неделю приходил социальный работник, и тогда Лесли занимался уборкой. Другого времени просто не было — едва ли Лесли мог позволить себе оставить Рубена в одиночестве. В другие дни они слушали музыку. Телевизор, хоть и стоял в гостиной, днём почти не включался: Лесли трудно было концентрироваться на важных вещах под его бормотание. К тому же, ему хватало Рубена — его молчаливое присутствие заставляло Лесли почувствовать те ощущения, что он испытывал тогда, только встретив мужчину. Только теперь, пожалуй, их роли поменялись. Лесли играл сам с собой в игру, и каждый раз, когда ловил себя на разглядывании недвижного силуэта, признавал проигрыш. Он руководствовался тем, что, если Рубен осознаёт хоть каплю, ему, должно быть, неловко терпеть голодные взгляды. Если… Лесли живёт в противоречиях — надежда убивала его, но она же вела его вдоль пропасти. Однако бывшему пациенту психиатрической клиники было не привыкать жить в разладе с собой и миром вокруг. Живое дыхание Рубена было его здравым смыслом. Затем, после обеда, наступает вечер, который Лесли предпочитал посвящать одному только Рубену. Каждый день наступление этого времени вызывало приятные, согревающие мурашки — он, как ребёнок в кондитерском магазине, дрожал от предвкушения того, как можно было провести вечер. Чаще всего они просто смотрели телевизор, реже — Лесли читал ему книгу, купленную по принципу случайности. Примерно раз в неделю Лесли находил в себе силы выйти с Рубеном на прогулку. В их доме был небольшой свой скрытый от посторонних глаз дворик, где они отдыхали в тёплые дни, но в такие дни, как сегодня, местом прогулки становилась набережная. Город, в котором теперь жили Лесли и Рубен, был рассечён небольшой рекой на две части, и их жилище находилось совсем недалеко, всего в квартале от скромного парка, разбитого по обе стороны от неё. Лесли воображал себе, что Рубену нравились эти прогулки. Местные жители содержали парк и реку в относительной чистоте, хотя ниже по течению и расположились несколько рыболовных общин. Чистый прохладный воздух приятно освежал мысли, и, если бы не болезненная тревожность, Лесли бы старался бывать там как можно чаще. Полный желания обрадовать любимого и надежды перебороть свою социальную неловкость, раз за разом Лесли совершал вечерний променад. Для этого был приобретён тёплый халат, словно возвращающий Рубену ту таинственную мрачность, которая так мучила его пациента. Но это было, скорее, практичным решением: так внешний вид Рубена привлекал гораздо меньше ненужных взглядов, что заставляло Лесли чувствовать себя спокойнее. Всё-таки, они были довольно чуднóй парой. К тому же, с реки даже летом дул холодный, будто бы морской ветер. Собираясь, Лесли брал с собой плед, в который кутал ноги Рубена, когда ближе к ночи становилось совсем холодно, книгу, пару бутербродов и термос с горячим чаем. Опять же, ближе к ночи людей становилось настолько мало, что не составляло труда найти пустую скамейку в укромном месте недалеко от реки. Всё это добро упаковывалось в аккуратный небольшой рюкзак. Но в этот раз Лесли ограничился книгой и термосом, которые он убрал в небольшую наплечную сумку. Наклонившись к Рубену, чтобы поправить одежду под халатом, он объяснил, аккуратно надевая ему капюшон: — Мы сегодня не надолго. Нужно вернуться домой до заката. Я х-хочу кое-что тебе показать, пока солнце не зайдёт. П-прости, если что. Через полчаса колёса инвалидного кресла уже шуршали по парковым дорожкам, усыпанным мелким гравием. Летнее солнце быстро остывало в этом городе, и Лесли уже пожалел, что не взял плед и пренебрёг тёплой одеждой. Он, как обычно, не поднимал глаз, стараясь оставить в своём поле зрения лишь дорогу перед ними. На ровных участках белые ресницы смыкались, и Лесли, замедляя шаг, ловил дыханием холодный отрезвляющий ветер. Речка располагалась в низине, её берега были окружены небольшими долинами, которые в тёплое время года занимали компании отдыхающих, а зимой — дети на санках, коньках, лыжах. Дорожки же извивались на возвышенности. Переливающееся журчание в отдалении успокаивало слух Лесли, возбуждённый слишком близким присутствием десятков чужих голосов. Ухватившись за редкое мгновение собственного душевного равновесия, он поднял глаза в небо: собравшиеся к вечеру облака медленно сменялись тучами. Лесли почувствовал, как досада сгустилась в самом сердце вслед за серыми тучами. Он корил себя за то, что не учёл, как просто погода может испортить все его планы. Но в своё время Лесли потратил достаточно времени на осознание того, что едва ли всё пройдёт так, как он желает, и жгучие слёзы обиды не вырывались наружу, тлея в дрожащей груди. — Погода — как всегда… Лесли остановился вместе с креслом у края спуска и повернул Рубена лицом к реке. К сентиментальным порывам присоединялось желание скрыть любимого и скрыться самому от холодающих порывов ветра. Внизу ещё слышен был гомон самых упрямых компаний, а наверху почти никого не осталось. Но Лесли смотрел поверх всех, наблюдая, как противоположный берег погружался в серую тень. Взгляд жёлтых глаз Рубена был направлен на носки собственных туфель. — Давай… ещё немного пройдёмся. И пойдём домой, — голос Лесли был отрешённым, а мысли витали вдалеке: — Я не учёл изменчивость нашего лета. Он звучал виновато, а сам, встав чуть сбоку, изучал благородный профиль Рубена Викториано. Сейчас Лесли как никогда осознавал, что он не поймает его взгляд, не заставит альбиноса покрываться румянцем от стыда. Но Рубен… будто бы смотрел на плещущуюся у подножья склона тёмную воду. По крайней мере, Лесли был под полным впечатлением, что это так. Широко распахнутые голубые глаза рассматривали мужчину на инвалидном кресле. Почему-то этот момент хотелось оставить в памяти. Видимо, к вечеру борец с сентиментальностью окончательно умер в Лесли. Это было к лучшему. Всё сегодня случалось удивительно удачно, кроме скверной погоды, но и здесь у Лесли ещё оставались надежды на высшие силы. Наконец из тумана мыслей Лесли вырвало ощущение влаги на щеках. Он испуганно и смущённо спрятал лицо в ладонях, пока наконец не понял, что всего-навсего закрапал мелкий дождь. Нет, Лесли любил дождливую прохладу и влажный воздух, но сегодня… это было уже совсем нехорошо. Проглотив одно из немногих ругательств, которые Лесли себе позволял, он накинул собственный капюшон и взялся за ручки кресла. — Рубен, пора. Он развернул кресло к выходу из парка и толкнул его перед собой, ускоряя шаг, когда чувствовал, что дождь усиливается. Подняв глаза к небу и поймав несколько капель на стёкла очков, он увидел в облаках проблески. Казалось даже, что дождевые тучи сгустились прямо над их головами, не затронув весь остальной мир вокруг. Ещё сильнее сжав ладони вокруг ручек кресла, он почти разбежался. От любого дождя можно убежать. Тем более, когда ключ от твоей комнаты не хранится у санитаров. И Лесли это удалось. Казалось, тучи неслись в другую сторону, и скоро им удалось вырваться из дождевого круга, почти не намокнув. Лесли облегчённо выдохнул, продолжая наблюдать за небом. Успокоив шаг, он вскоре совсем остановился отдышаться и поправить на Рубене халат. Взгляды спешащих домой людей пронзали его из-под разномастных зонтов. Ничего, он справится. Чужие мысли не могут ранить — так когда-то успокаивал Рубен, добавляя, правда, что его собственный мир является исключением. Но Рубен не причинял боль Лесли — это было попросту излишним. Перейдя мост, и уже подходя к домику, Лесли вдруг курносым носом поймал лучик света. «К вечеру разнесёт», вспомнил он присказку своей соседки. В считанные секунды счастье пронзило хрупкое тело. Лесли никогда не задумывался о религии, но сейчас… может, кто-то оттуда всё же смотрит на него? Казалось, выступившая на рваном от туч небесном полотне цветастая дуга радуги стала ответом на все его вопросы. Пальцы на ручках инвалидной коляски сжались, но пожелтевший небосвод не оставлял ему времени для сантиментов. Если Лесли хотел, чтобы всё прошло хотя бы в половину согласно его вымученным ожиданиям, гонка со временем начиналась прямо сейчас. Остаток дороги до дома был окутан туманом предвкушения, что опьянял сознание, и очнулся Лесли уже завозя тяжёлое кресло на непритязательное крылечко. Попытки вспомнить, что происходило на последнем отрезки пути, или хотя бы где в этот момент витали непослушные мысли, успехом не увенчались — словно само время подгоняло события, поместив Лесли и его драгоценного подопечного во временной тоннель. Он был не против. Наспех скинув с себя верхнюю одежду, он поспешил отдать своё внимание Рубену: старательно и аккуратно избавив его от тёплого халата, Лесли в очередной раз поправил новый костюм. Так трудно привычно стирая колени перед инвалидным креслом бороться с желанием откинуться назад и бесстыдно восхищённым взглядом одарить своё творение. Пусть Лесли с самого утра только и делал, что исподлобья наслаждался Рубеном, но лишь сейчас он был так безбожно красив, в полумраке прихожей, куда из небольших окон пробивался золотистый свет. Впрочем, этот оттенок лучей сигнализировал о том, что приближался момент икс, когда Рубен предстанет перед ним во всей своей красе. Нет… он не отцвёл, потеряв связь с реальностью, лишь сомкнул свои лепестки, чтобы пережить ночь. Надежда, которой себя Лесли действительно мучил, которую он зарывал глубже других, но которая тем сильнее жгла влюблённое сердце, чем больше её подавляли, вдруг вновь разгорелась. Быть может, если бы Лесли только приоткрыл бутон, только показал бы Рубену, что небо над головой снова ясное и солнце снова приветливо и тепло светит… быть может, тогда, благодаря всем его стараниям, Рубен бы наконец-то проснулся от своего долгого сна? Белесо-бледные пальцы скользили по не скрытой одеждой и бинтами алой изрубцованной коже на лице и ладонях. Эти шрамы, что, казалось, через года пронесли с собой жар того безжалостного огня, всё же очаровательно холодели, когда Лесли не уделял должного внимания утеплению Рубена. Но в этот раз даже кожа над веками, которой Лесли касался особенно нежно, не выдавала недосмотров. С чистым сердцем Лесли поднялся на ноги. — Итак… Рубен, у меня есть для тебя небольшой сюрприз. Я… долго г-готовился. Ну, т-ты, наверное, заме-метил… — с трудом удерживая свой взгляд на чём угодно, кроме выделяющейся фигуры мужчины, Лесли обошёл кресло и вновь взялся за ручки, не разуваясь, — И заметил, что мы перестали гулять во дворике, да? Се-сейчас всё увидишь. Говорить становилось трудно: к обычной молчаливости и неловкости добавлялись переполняющие не просто сердце, но всю высоко и часто вздымающуюся грудную клетку чувства. Поэтому, забыв о словах, Лесли покрепче сжал кулаки и толкнул кресло вперёд. Пустые холодные коридоры были даже больше чем мрачная прихожая залиты чудным светом. Лесли вдруг понял: всё дело во влажных капельках, что были слишком невесомы, чтобы выпасть в осадки, а потому зависали в воздухе, тысячекратно усиливая солнечные лучи. А если бы не дождь, было бы предзакатное небо сейчас таким красивым? Вряд ли. Этот закон природы, на всю жизнь приковавший Лесли к дождю, он усвоил еще в Маяке. И в голубых глазах мелькнула надежда, такая же нежная, желанная и едкая, опасная, как когда-то собственнические объятия Рубена. Вывозя кресло на заднее крыльцо, Лесли повернулся спиной. Так гораздо легче было перетаскивать колёса через порог, но он делал это почти бессознательно желая как можно дальше оттянуть момент катарсиса. Однако, Лесли не учёл, что его сюрприз ярко отражался в окнах дома, и предстал перед взором Рубена ещё раньше, чем кресло спустили в садик и развернули. Бусинки дождевых капель всё ещё жёлтым бисером блестели на крупных лепестках, делая раскинувшийся в садике цветник похожим на сказочный мираж в лучах закатного солнца. Дыхание зашлось даже у Лесли, а ведь он не одни сутки провёл, ухаживая за несмело, но неумолимо взрастающими подсолнухами. Они выросли пока что едва вполовину такими же величественными, крепкими и смелыми, как те, что стали его пристанищем в искажённом страданиями и гневом сознании Рубена, к тому же они были декоративного, а не сельскохозяйственного сорта, но всё равно смотрелись волшебно, будто сияя даже ярче, чем солнце. — Ты же не думал, что я забыл? С годовщиной, Рубен. Реальность сейчас казалась Лесли прекраснее, чем самые смелые фантазии и надежды, а потому он отчаянно не сводил взгляда со своего взращенного любовью и верой творения. Потому что где-то на самом дне правого желудочка сердца (поразительно, как возросли его знания о собственном теле после долгих сеансов чтения медицинских журналов) скреблось жестокое осознание того, что жизнь — далеко не сказка. Набравшись решимости, Лесли глянул наконец на Рубена, и что-то внутри с громким предсмертным криком погибло. Пустые глаза всё так же привычно были направлены куда-то вниз, на носки туфель. И Лесли передёрнуло. Скрывая отчаяние, он сделал рывок назад, спрятавшись из поля зрения Рубена за креслом. Он бессильно сполз на землю, а из горла уже комками вырывались казалось бы забытые рыдания. И сил на то, чтобы скрывать от Рубена громкие всхлипы, очень скоро не осталось. Он сотрясался от бессилия. Все те надежды, что Лесли так отчаянно прятал от себя, глушил, в коих не признавался, теперь стояли над ним, окружив, и укоризненно качали головами. Но посмотреть на них значило признать поражение, а потому он уткнулся в ладони, пряча заплаканные глаза и нежно защищая то немногое, что держало его на этом свете. Истерика затянулось, напомнив о тех чёрных днях, когда каждую секунду приходилось бороться с желанием опустить руки и всё бросить. Но любая истерика рано или поздно встречает обволакивающим нежным бессилием. Лесли поднялся на ноги, отряхивая одежду от мокрой грязи, чудом не пропитавшей ткань. Рубен наверняка замёрз. Нужно было скорее вернуть его в дом. Вновь выступив вперёд и повернувшись к Рубену, чтобы проверить его состояние, Лесли замер. В любимых глазах ярким пятном отражались жёлтые подсолнухи. Слишком, уже непривычно осмысленный, озабоченный взгляд скользил по цветам, а брови были напряжённо сведены. — Р… Рубен? В ответ — молчание. У Лесли подкосились колени, и он вновь опустился на землю, заняв привычную позицию у подножья Рубена, но так и не заполучил его внимания. Впрочем, ему не нужно было. Достаточно было вот так вот снизу вверх смотреть на то, как тот озабоченно разглядывает его подарок. Но остаток сил довольно быстро выветрились вечерним бризом, и он бессильно обмяк на коленях возлюбленного, подложив для мягкости руки. Так Лесли присоединился к Рубену в его созерцании. Жёлтое море перед глазами. Музыка в голове. Лесли готов был вечно просидеть вот так вот в ногах Рубена, но щеки вдруг болезненно коснулась влага. Вновь — дождь. А значит, пора было возвращаться. Рубен ослаб и легко мог подхватить простуду или что похуже, да и Лесли хорошим иммунитетом похвастаться не мог. Лесли лениво поднял голову и встретил привычно пустые глаза. Но… ему же не показалось тогда? Точно не показалось. Ведь даже сейчас где-то глубоко в чёрных зрачках плескалась лучиком надежды желтизна. Вновь вставая на ноги, Лесли уже не бросал голодных взглядом на маленький палисадник. Зачем, если у него был Рубен? Рубен, в сердце которого колыхалось целое цветочное поле. Тонкие белые пальцы удивительно крепко сомкнулись вокруг чёрных ручек. Это был очень хороший вечер. Такой необходимый в затуманенных тьмой безысходности буднях. Спальня Рубена за время отсутствия своего хозяина успела пропитаться солнечным светом, да так, что даже ночные сумерки не в силах были выгнать его теплое послевкусие. Однако, несмотря на мрак, Лесли решительно задёрнул плотные шторы, зажигая небольшой торшер рядом с окном. И на душе стало совсем тепло. Лесли уже закончил все дела, поменял бинты Рубену, переодел его в свежую пижаму и сейчас расстилал постель, тщательно взбивая подушки и заботливо расправляя простыню. Ох, как трудно в своё время было удержаться от соблазна купить постельное бельё с изображением подсолнухов. Но Лесли смог, и сейчас слегка дрожал от ощущения атласной бордовой ткани под подушечками пальцев и молча сокрушался, что не заказал такое же себе. Вскоре Рубен оказался в постели, заботливо укрытый одеялом. А Лесли продолжал сидеть на краешке кровати, так и не решаясь позволить любимому спокойно уснуть. — З-знаешь, — мысли невольно вырывались наружу из измотанной и уставшей головки, — Я всё никак не забуду… т-твои глаза. Тогда. В саду. Лесли вопросительно глянул на Рубена, но тот всё пребывал в своём гордом молчании. И он не выдержал, наклонившись к Рубену ближе, ближе, ложась рядом и прячась под одеяло, утыкаясь носом в бедро любимому. — Мне же не показалось, правда? Правда? Лесли шепчет отчаянно, хватая чужие пальцы и зарывая их в собственные волосы. Прекрасное забытое чувство. Такой слабости Лесли до этого момента себе не позволял, а как жаль… — Люблю, люблю, люблю… Очень давно в Лесли не просыпалась эта старая привычка — забывать о мире вокруг и пытаться успокоить себя лишённым смысла повторением пустых оболочек слов без содержания, но сейчас ему это было жизненно необходимо. Впрочем, обсессия довольно быстро сошла на нет, оставив место царственной тишине. Лесли слушал спокойные сердцебиение и дыхание Рубена и успокаивал свои. Он уже почти задремал, когда почувствовал, как чужие пальцы едва ощутимо перебирают собственные пряди. Дыхание Лесли тут же замерло. Что это, сон? Бредовая галлюцинация, вызванная усталостью? Но… от неожиданности он резко вернул себе осознание реальности, а едва ощутимые движения не прекратились. Лесли замер. Он не верил. Не верил и боялся признаться себе, что всё это взаправду, а потому даже не успел впитать эту мимолётную ласку, что прекратилась так же неожиданно, как началась. Рубен тяжело выдохнул. А Лесли, пролежав без движения еще несколько секунд, вдруг вскочил, тут же пожалев об этом. Рубен уснул. Он выглядел во сне удивительно умиротворённо. Почти нереально. И Лесли больше всего в жизни сейчас дорожил этим видом. Рубен спал, а Лесли не мог сдержать счастливую улыбку. Так просто в хрупком сердце разжечь огонь. Одно простое движение, и Лесли, кажется, готов был пережить любые невзгоды и провести за собой возлюбленного. Мягкие губы опустились на шершавый лоб. — Доброй ночи, Рубен. Ещё через несколько секунд Лесли, выключив свет, выскользнул из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь.