Агония одиночества

Капли катятся с влажного неба, стирая границы видимых ощущений и отравляя цветными едкими разводами безликий асфальт. Мутные фары выхватывают из плотной темноты грязные тени сумеречных прохожих. Густой смог тихо кувыркается в когтистых лапах мегаполиса, не стремясь вырваться или просочиться сквозь людскую суету. Хрупкий воздух взрывают крошечные вспышки эмоций, помещающиеся в собранных ладонях их хозяев. Тебе все это кажется таким обыденным, глупым и неопрятным. Ты хочешь подняться выше и взглянуть на свой маленький мирок с высоты, чтобы забыть неприятное ощущение ненужности. Это от одиночества. От одиночества. Ты роешься в книгах, ища тот самый рецепт. От одиночества. И ты правда надеешься его найти? Возможно ты просто слишком умен, чтобы тебя поняли остальные. Они ведь тоже ждут чего-то, снова и снова забираясь в свои спичечные коробочки и обустраивая здешний унылый быт. Они ведь тоже забавно спешат изо дня в день в места, где они кому-то нужны, не покидая насиженных уголков обитания. Ты сказал — тараканы. А ведь похожи. Пальцы сжимают уютно примостившиеся на дне кармана таблетки. Белые округлые спинки приятно перекатываются в твоей ладони, обещая, заманивая. Дрожащий морок мелькает вдоль по периметру уставшего воспаленного сознания. Ты нашел рецепт? Капли испаряются с поверхности асфальта, рассыпаясь мириадами бездушных и немыслимо красивых частичек сна. Тонкие лучи света очерчивают отлогими контурами крыши современных вулканов. Высотки. Если встать на самом верху одной из них, то увидишь тех самых тараканов. Здесь высоко. Ты непостоянный. Это от одиночества. Посмотри! Один вулкан проснулся! Крыша одной из бессловестных высоток объята оранжевой пастью хрустящего пламени. Хрустит как печенье. Треск печенья привлекает тараканов. Ты жестокий. Это от одиночества. Смеешься над безвинными тараканами, собравшимися живой копошащейся кучкой возле подножья городского вулкана. Фиолетовый писк сирен потухает, не найдя пристанища. Фиолетовый ведь похож на сиреневый? Сирены. Ситцевый узор облаков опускается и медленно давит на тебя, прижимая к земле. Ты несчастный. Это от одиночества. Ты не поднимешься выше чем можешь, потому что это против твоей человеческой природы. Тараканьей природы. Ты загнал себя в угол. Ток тепла пробирается в кончики пальцев, взрывая кровь. Ток чужого тепла. Это ложь, видение, неправда, вздор, выдумка, вымысел, измышление, клевета. Сон. Но тепло обжигает уже всю ладонь, вспарывая оледеневшие клетки кожи затупленными крючьями жара. Ты слышишь дыхание ветра, целующего его волосы цвета вчерашней усталости. Твоей усталости. От одиночества. Его рука крепче сжимает твою, пальцы обнимают, удивляя. Алюминиевые ресницы слишком близко для того, чтобы ты уверился в их существовании. Нет, они банальнее. Они золотые, его ресницы. И волосы цвета усталости. Усталость увесистым золотым комком гнездится в горле, позволяя смотреть на то, как его губы плывут навстречу. Ты читаешь по ним, но не понимаешь слов. От одиночества. Он пришел спасти тебя. От одиночества. Но как он тебя нашел? Хрусталь скользит по его щеке, срываясь вниз и раскалываясь на сотни осколков где-то в узком коридоре воздуха. Ты слышишь шепот разбившейся о камень парапета слезы. Ревнуешь к ветру, который все также ласкает его ледяными губами, и заменяешь их своими. Прядь золота между пальцев. Странно. Он продолжает говорить, а глаза злые, обижают. Упрекают. Ты не хотел испугать его. Почему на крыше высотки? Просто наблюдал за суетой тараканов. Прыгать? Он несет чепуху, должно быть, не завтракал. Почему ты больше не видишь его лица? Щеку оглаживает наждак сухой боли. Удар? Пощечина? Слишком много вопросов. От одиночества. Он не спасет тебя от себя самого. Очнись? О чем он, ведь ты не спишь. Пальцы скользят по складкам одежды, ныряя в карман, в гости к двум белым спасителям. Ты протягиваешь их на сырой ладони ему. Сырая от дождя, это не слезы. Еще удар. Глупый. Он отправил таблетки в полет до бездны урбана, раскинувшейся внизу. Ты теряешься. В ощущениях. Простил, конечно простил. В последний раз, ты обещаешь. Верит. Опять гранатовый сок губ, пьянит. Ты пьешь его жадно, глотая ритм его стонов, взлетая. Туда, в черноту купола, когда-то называемого небом. Во тьму, гниющую в коконе зловонного смога. Город. Тошнит от этого слова. Он должен уехать, с тобой, он слышит?! Кивает мелко, поспешно. Не боится. Ничего не боится. И одиночества. Не будет этого "ты", не будет этого "он". Возможно, родимся "мы". Смеется. Ямочки на щеках. Тонешь в плену его рук, тесном, пряном. Обещает не отпускать. Веришь. Рассвет все оттягивает свое наступление, цепляясь за стрелки, накрепко прилипшие к циферблату. Робко. Кажется, нет больше одиночества.