Он с нею вместе над рекой

На лодку лёгкую похожую, Надел я шляпу из соломы И с нею, как с подругой верной, Брожу по свету сорок лет. День выдался до того обычный, что к вечеру Ким Бёнъён почти забылся. Ему кланялись в дворцовых галереях — может быть, чуть ниже прежнего. Стражники на плацу усердно тренировались, под взглядом Бёнъёна опасаясь даже отвести глаза от мишеней, не то что пофлиртовать с придворными дамами. И только вечером, поймав себя на том, что по привычке завершает обход резиденцией наследного принца, Ким Бёнъён опомнился. Пустующий Донгунчжон, Восточный дворец, был тёмен: всего несколько ламп у крыльца да пара факелов в железных кольцах, приделанных к внешней стене. У входа зевала, коротая службу, охрана. Ким Бёнъён поколебался и отступил в тень. В другое время он бы как следует взгрел лентяев, но внезапное осознание, сколько всего изменилось за год, выбило его из колеи. Нужно было поворачивать назад, к покоям его величества. Ким Бёнъён провёл рукой по стене, погладил на прощание искусную резьбу, и сделал шаг в сторону ближайшей дорожки между клумб, ведущей в нужном направлении. В затылок ему прилетела горсть гравия. — Пс-с-с-с! Эй! Бёнъён! Эй! Ким Бёнъён развернулся, выхватывая меч. В десятке шагов от него из-за угла пристройки для слуг выглядывал король Чосона, благословлённый предками, благонравный ревнитель добродетели, Дракон под Небесами, и так далее, и тому подобное. В руках у его королевского величества было несколько мелких камушков, убор для волос съехал набок, пояс болтался задом наперёд, а одет он был — Бёнъён пригляделся — надо же, опять в придворный наряд евнуха. — Иди сюда! Ким Бёнъён сделал вид, что не расслышал, и приготовился отдавать полный придворный поклон прямо посреди дороги. — Сюда! — чётко проартикулировал его величество и для наглядности ткнул пальцем в землю перед собой. Бёнъён ещё раз оглянулся, вздохнул и двинулся с места. — Наконец-то! — король бесцеремонно ухватил его за пояс и быстро зашагал вдоль цветущих кустарников, безошибочно выбирая дорогу. Здешние укромные местечки он знал не хуже слуг. — Что вы здесь делаете, ваше величество? — Бёнъён хотел, чтобы вопрос прозвучал мрачно (обычно с этим не возникало трудностей — почти любая фраза из его уст звучала так). Но вот незадача — в этот единственный раз, когда он попытался придать нужную интонацию нарочно, прозвучало это как-то пришибленно. — Жду тебя, — кратко ответил король. Ким Бёнъён замер. Государь бесцеремонно дёрнул его за собой. — Ваше величество, — тихо сказал Бёнъён. — Я ждал вашего приказа весь день. Король остановился. — Как будто я не знаю, чего ты ждал, — сказал он, не оборачиваясь. — Я восстановил тебя в должности, заткнул министров и советников, поднявших шум из-за той истории с организацией Бэкун, а всё, что у тебя на уме — как бы прийти ко мне с повинной за то, в чём я тебя никогда не винил. Мне казалось, что мы разрешили все противоречия ещё год назад, когда ты поправился. Нет? — Ваше величество, я держал меч у вашей шеи. — Ким Бёнъён повёл плечами, встал ровнее. — Я лгал вам. Много лет. — Да, — просто сказал король. — Я никогда не просил у вас прощения за это. Вы знали правду и всё равно не прогоняли меня от себя. Хотя я был подосланным заговорщиками шпионом. Вы сказали, что простили меня ещё до того, как я признался, в тот самый миг, когда я коснулся лезвием вашего горла перед всем двором. — Да. — Но я нуждаюсь в том, чтобы попросить вашего прощения, государь, — тихо сказал Бёнъён. — Ты ищешь не моей милости, — медленно произнёс король. — Ты сам сказал, что она была оказана тебе сразу же, прежде любых просьб. Правый уголок его рта изогнулся в печальной улыбке: — Пока Ким Бёнъён не простил Кима Бёнъёна, весь мир может хоть обпрощаться до посинения, так? Бёнъён уставился себе под ноги. Его жёг стыд. — Мы пришли, — сказал государь. Ким Бёнъён встрепенулся: они стояли у павильона, прячущегося в самой густой и заброшенной части дворцового парка. Он не сразу понял, что последняя фраза предназначалась не для него. — Всё давно готово, — Хон Раон выступила из тени павильона. Она была в женском наряде — зрелище, к которому Ким Бёнъён не успел привыкнуть, — и держала в руках бумажный фонарь, который тут же зажгла от маленькой плошки. Бёнъён задумался, как давно она здесь стоит и сколько успела услышать из их беседы. — Конечно, это не наши с тобой уютные покои с призраками, Ким-хён, но здесь безлюдно, — её голос звучал преувеличенно бодро. — Я накрыла стол, а его величество стянул пару бутылок отменного вина из королевских кладовых. Мы можем отлично напиться! — Я окажу сопротивление, — мрачно посулил Бёнъён. — Я на службе. У меня ещё посты не проверены. — Я же здесь! — весело воскликнул король. — А я твой главный пост. То есть, предмет забот. Следовательно, пить ты будешь. Это высочайший приказ. — Простите меня за то, что я не подчинюсь вашему приказу, ваше величество, — сказал Бёнъён. И понял — что именно, только когда пальцы на его поясе сами собой разжались. Он вспомнил, когда и при каких обстоятельствах говорил нечто подобное. — Я, — немеющими губами выговорил Бёнъён, — не то. Не хотел. — А вот за это, — тихо, сквозь зубы сказал государь, — тебе попросить сейчас прощения не помешало бы. Бёнъён упал на колени, мотая головой, отчаянно вцепился в край простых, снятых с какого-то евнуха одежд. Ему не хватало слов. Хон Раон ухватила его за плечо тонкими, по-женски слабыми пальцами, потянула было вверх. Потом бессильно опёрлась на него — похоже, не одного Бёнъёна здесь не держали ноги. — Идём внутрь, — ровно сказал король. — Ещё немного, и сюда на шум сбежится вся дворцовая охрана. Там договорим. В павильоне и правда был накрыт стол, и отблеск от пары свечей играл на стенах. Государь разулся, прошёл сразу к столу, налил вина в три чашки. Кивнул на место напротив: — Садись. Ким Бёнъён принял вино, пригубил, пряча за рукавом. Он был недостоин того, чтобы господин своей рукой наполнял ему чашу. Он вообще был недостоин ничего из того, что случилось с ним за последние пять дней — с того момента, когда посланники из дворца отыскали его и передали высочайшее повеление вернуться ко двору. Хон Раон устроилась сбоку, между Ким Бёнъёном и государем. Раньше это они двое сидели рядом, а она — напротив... Сейчас из-за этого даже не было больно. Король любил её; рано или поздно это бы случилось. Ким Бёнъён всегда знал, что однажды в его сердце войдёт женщина. Но они с наследным принцем были рядом так долго, что он начал считать, будто это ни на что не повлияет. По крайней мере, не быстро. На деле Хон Раон хватило нескольких недель, чтобы потеснить его за столом и в сердце его высочества. Бёнъён не мог до бесконечности оставаться единственным другом принца, но ему всё равно было плохо. Теперь, после отречения прежнего короля, его высочество принял трон. И между ними троими всё ещё оставалась неловкость, вызванная событиями год назад. Если это задумывалось как попойка, призванная скрепить давние связи, то идея вышла провальной. Они пили в тишине, почти не прикасаясь к пище. Ни следа прежнего беспечного веселья. Свечи истекали воском, в помещении делалось теплее. Снаружи, позвякивая оружием, прошёл и скрылся за углом патруль. Бёнъён помнил, что раньше Раон быстро пьянела и после становилась весёлой, но не в этот раз. Год назад её глаза сияли при виде его высочества, а теперь она вовсе не поднимала глаз. Раон вдруг уронила на колени руку с пустой чашкой, бессильно всхлипнула: — Ким-хён, я думала, ты больше не придёшь, — и Бёнъён понял, что на самом деле она сильно пьяна. Его ввели в заблуждение отличия в её поведении. За год многое может поменяться, но человек не способен стать нечувствительным к выпивке. — Ким-хён, — снова позвала она, жалобно и горько, как ребёнок. Брови у неё горестно приподнялись, губы подрагивали — Бёнъёну показалось, что Раон вот-вот расплачется, и он испугался. У него отлично получалось справляться с любыми проблемами, не связанными с женскими слезами и чужими задетыми чувствами. И интригами. И борьбой за власть. Ладно, с любыми проблемами, которые можно было решить с помощью меча и хорошей драки. Обиженная Раон явно не входила в их число. Пока он панически искал слова, кроме неуклюжего «эй...», государь вдруг ловко скользнул к нему ближе и слегка подтолкнул в сторону девушки. Не то чтобы раньше у Бёнъёна на груди никто не проливал слёзы. Придворные дамы почему-то не обращали никакого внимания на его нелюдимый нрав, постоянно докучая на стрельбищах и тренировочной площадке. Время от времени какая-нибудь девица из обслуги так и норовила прижаться потеснее и намочить ему рубаху. После они ходили с опухшими глазами и крайне довольным видом, а Бёнъён не получал от этих происшествий ничего, кроме чувства неловкости. Почему-то вспомнилось, как плакал, давясь слезами, наследный принц в ту ночь год назад, когда Бёнъён решил, что умирает у него на руках. Мысль была крайне неуместная, и он её отогнал. Раон тихонько вздыхала, вжимаясь лицом в его плечо. Ким Бёнъён отважился осторожно положить ладони ей на спину, погладил, легонько, утешающе похлопывая, как мать, унимающая ребёнка. Губы у неё были мягкие и солёные от слёз. Ким Бёнъён вдруг осознал, что тоже пьян — он был так поглощён переживаниями, что не чувствовал вкуса алкоголя, не считал чашки и почти ничего не ел, а сейчас выпитое ударило в голову. От Раон пахло дорогой тушью для письма, сладковатой пудрой, вином и юной женщиной. Тугая грудь под верхней блузой и платьем прижималась к его груди, и ещё Раон вся была очень тёплая, как будто у неё был жар. Бёнъён погладил спереди ладонью, накрыл, как чашей, прижал зубами пухлую нижнюю губу. Раон вдруг глухо, отчаянно вскрикнула в поцелуй и упёрлась руками ему в плечи. Бёнъён опомнился. Комната кружилась перед глазами, одна из свечей мерцала, догорая в луже воска, выбрасывая напоследок пламя размером с ладонь. Король — Ли Ён — так и сидел, скрестив ноги и вертя пустую пиалу в руках. Смотрел на них двоих. Это было неправильно с самого начала. Ли Ёну не следовало делать этого, не надо было подталкивать Бёнъёна к Раон. Ли Ён ведь любил её! Бёнъён хорошо помнил, какими глазами он смотрел на евнуха Самнома. Год назад подобный поступок был немыслим. Во дворце много болтали о распущенности наследника, спасибо подпевалам Правого министра, но Бёнъён-то знал, что принц даже на хорошеньких служанок никогда не заглядывался. А о таком, что происходило сейчас, специально подкупленным придворным сплетникам и в голову бы не пришло рассказывать — не поверят. Ким Бёнъён встал и пошёл к двери. Ему здесь было не место. — Ким Бёнъён! Он не остановился. В конце концов, ему и раньше случалось нарушать королевские приказы, а этот... Он не мог его выполнить. Подбежавшая Раон поймала его в кольцо рук у самой двери. Обняла, сомкнув ладони на животе, прижалась к спине всем телом. — Ким-хён! — Она дрожала. — Ким-хён, ты ведь сказал, что вернулся! Он остановился. Год назад он пришёл к дремлющей Раон и пообещал ей, что однажды вернётся назад — к ней и его высочеству. А после этого забрал меч, пожитки и исчез из их жизни. И теперь он снова уходил, оставляя их за спиной. Оставляя их одних. Свеча у стола вспыхнула в последний раз и погасла. Бёнъён понёс Раон назад, едва угадывая путь в подступающей темноте. Ли Ён не двигался и кажется, даже не дышал. Смотрел, как Бёнъён идёт к нему с ней на руках. Прежде молоденькие служанки интересовали Бёнъёна даже меньше, чем наследного принца, но сейчас это не имело никакого значения. Бёнъён упал в чужие объятия, как в воду — безоглядно, не успевая задержать дыхание, и тотчас пошёл ко дну. Он целовал груди Раон, а потом гладкую мужскую грудь, искал губами губы — нижняя у них была пухлая одинаково у обоих, — и влажные жёсткие завитки внизу живота, и пульс у локтя, и запястья. Нежные ладони Раон с мозолями от кисти и твёрдые узкие ладони Ли Ёна с мозолями от меча. Он широко раздвинул ноги Раон, зарылся головой между бёдер и лизал, гладил, целовал, пока она не закричала, и тогда впервые пролился сам — даже без прикосновений. Бёнъён очнулся на спине, смаргивая цветные пятна перед глазами, обвитый тёплыми телами с двух сторон. Он был гол и не помнил, как избавлялся от одежды. — А мне? — насмешливо и ревниво спросил Ли Ён откуда-то сбоку. Бёнъён полежал, переводя дух, перевернулся на бок и сдвинулся ниже. Это было тяжелее, чем с Раон, мужской ствол не помещался у него во рту до конца. Ли Ён, похоже, не ожидал, что Бёнъён отреагирует на его насмешку молча и так прямо. Ахнул, стукнулся затылком о твёрдое. Бёнъён почувствовал, как мелко задрожали мышцы его бёдер под ладонью. Выпустил изо рта, переводя дух. Это явно было не то дело, с которым можно справиться с наскока, не имея опыта. — Бёнъён, — низким грудным голосом сказал Ли Ён, — давай вниз. Он не понял. Тогда Ли Ён перекатился, прижал его сверху. Пригнул за загривок, целуя ямку под затылком. Что-то стукнуло, звякнуло в темноте, скользкие нежные пальцы надавили внизу, и Бёнъён ахнул, одновременно прогибаясь и пытаясь избежать прикосновения. Стиснул зубы, заставляя себя замереть. Раон успокаивающе погладила его по спине. Он был слишком плотно сомкнут даже для пальцев Ли Ёна, не говоря уж о... о... Бёнъён уткнулся пылающим лбом в скрещённые руки. Не то чтобы он был настолько деревянным болваном, чтобы не знать, что так бывает. Ну, между мужчинами. Чаще — именно так. Трудно вырасти во дворце и не иметь некоторого представления. Придворные дамы, изнывающие от одиночества, были для дворцовых стражников и обслуги под запретом, но младшие евнухи — нет, и никакие законы о сохранении морали не могут бороться с человеческой природой, когда в одном месте заперты несколько сотен людей, а единственный, кому при этом дозволены плотские утехи, это король. Случалась, конечно, и между служанками близкая дружба, а уж у евнухов и выбора особого не было, чтобы получить любовное удовольствие — только искать внимания стражей и чиновников. Дело обычное. Ким Бёнъён, возглавляя охрану наследного принца, смотрел на такие вещи среди своих подчинённых сквозь пальцы. Ему ни разу не приходило в голову, что когда-нибудь он будет сам делать это как евнух. Пальцы у Раон были тоньше и нежнее, чем у Ли Ёна. Бёнъён хрипло не то вскрикнул, не то выдохнул и прогнулся в спине. Не больно, нет... в любом случае, боль от стрелы или резаной раны была куда сильнее. Но, с другой стороны, у него никогда раньше не болело там. Зато у Ли Ёна определённо были на этот счёт планы. Тот прижался ближе и снова шепнул насмешливо, прямо на ухо: — А мне? — и прибавил: — Потом? Я разрешу. «Если бы я должен был выбрать в мире только одного человека, которому стану доверять, это был бы ты». Колени под Бёнъёном разъехались, по спине прошёлся спазм. Один этот вопрос и ответ и воспоминание едва не швырнули его снова на край. Раон перестала осторожно двигать рукой, отодвинулась, и Ли Ён тут же заменил её пальцы своими. Нажал, провернул — каких-то китайских трактатов начитался, что ли? с него бы сталось, эти китайцы чего только не писали, — вынул снова. И тут же навалился сверху всем весом. Бёнъён упёрся коленями в пол, коротко выдыхая от натуги. Вот теперь было больно по-настоящему, хотелось не то уползти из-под него, не то сбросить со спины и как следует стукнуть. Ли Ён входил, медленно растягивая членом, гладя Бёнъёна по поджимающемуся животу. Упёрся внутри в какой-то тугой изгиб — Бёнъёну показалось, что это предел, дальше он просто не выдержит, если Ён вздумает продолжить. Чужие бёдра сомкнулись с его телом сзади, изгиб в изгиб, как кусочки циньской мозаики-головоломки. Он, похоже, понял, почему евнухи шли на это. Его прихватывала внутри лёгкая судорога, что-то вроде спазма мышц, но ствол был как каменный. Однажды Бёнъён подслушал, как один из младших служек сказал, что если вставят правильно, можно достичь любовного завершения почти мгновенно... Он вскрикнул, не слыша своего голоса, и упал лицом вниз на подстилку. Ли Ён навалился сверху. Бёнъён чувствовал спиной, как колотится его сердце — так, будто пытается перескочить в его собственную грудь. Они лежали дрожащей, бессильной от удовольствия кучей, запутавшись в руках и ногах. Прошло время, прежде чем они нашли в себе силы пошевелиться. Ли Ён перевернулся на спину, раскинув руки, и Ким Бёнъён лёг затылком на его предплечье. На втором умостилась Раон. — Что это ты сегодня читал за стихи на плацу? — чуть хрипловатым голосом спросил Ли Ён. — Какие ещё сорок лет? Ты напугал мою охрану до смерти! — Пусть боятся, — Бёнъён сонно пошевелился. — Они криворукие идиоты, не способные попасть в мишень мимо меня, и не умеющие нормально убить человека на глазах у сотни свидетелей. Я собираюсь как следует заняться их обучением. — На лодку лёгкую похожую, надел я шляпу из соломы, — продекламировал Ли Ён. — Ким Сатгат? Правда? Вот уж не знал, что твои таланты так обширны. — Он давился смехом. Ким Бёнъён пнул его пяткой в бедро. — Ещё Ким-хён прекрасно управляется с иголкой, — Раон засмеялась, уткнувшись Ли Ёну в грудь и надёжно прячась за ним от возмездия. Бёнъён пожал плечами: — Лучше некоторых женщин и хорошеньких евнухов. — Глава стражи Ким, — торжественно сказал король. — Не покидай меня никогда. Бёнъён обнял его. — Эта шляпа, — шепнул Ли Ён, — тебе и правда к лицу. — Я знаю, — шепнул Бёнъён в ответ. — Я всегда носил её, потому что она нравилась вам и девушкам, и устраивал испытания на плацу через день, потому что вы приходили посмотреть на них. У его короля всегда замечательно получалось ломать стены. Между предателями и преданными, низшими и могущественными, и между любящими. Ким Бёнъён прильнул щекой к его плечу и заснул без сновидений. В такой же шляпе, набок сдвинутой, Пасёт крестьянский мальчик стадо, И в старости, склонившись к удочкам, Он с нею вместе над рекой.