***
Когда вчера Эрик сказал о том, что сегодня направится по магазинам, я здорово струсила. Нет, ну так он выглядит, конечно, получше, чем в прошлые дни… Но что, если ему на улице станет плохо? Учитывая, что сейчас не наше время и вдобавок, учитывая местный менталитет, где даже рискнувший помочь ему шарахнется в сторону от его внешнего вида… Увы, но мои возражения были забиты весомыми аргументами. Первое — нам уже нечего жрать. Второе — я не могу пойти в магазин днем. Третье — ночью все магазины закрыты, так что ни в одиночку, ни с Эриком за компанию с целью «подстраховать» я выйти на улицу не могла. Можно было замотаться привычно в полную экипировку и пробежаться все-таки, но Эрик об этом и слышать не захотел. Так что, в итоге он отправился наверх с составленным мною списком покупок, а я осталась тусить в доме, верней сказать — нервно ходить из угла в угол сначала по гостиной, потом по спальне, а следом — в коридоре возле дверей. Час, полтора, два… Когда перевалило за третий час ожидания, входная дверь начала медленно открываться. — Блять, ну наконец-то! Тебя только за смертью посылать, — вздыхаю я, когда Эрик переступает порог дома и умудряется закрыть дверь, не уронив ни единого свертка из огромной горы. — Давай помогу, а то… Договорить мне не дала охапка роз, которая непонятно как оказалась у меня в руках. — Э… Спасибо, — тихо произнесла я вслед двинувшемуся в сторону кухни Эрику. Непонятно почему, но глянув на букет, я улыбнулась. Цветы я, конечно, не особо любила — голодное детдомовское детство каждый раз напоминало о себе голосом в голове и словами вроде «лучше бы вкусненького дали, а не веник», но сам факт проявления внимания был приятен. Хотя… Кажется, в случае с Эриком я скоро сама рада не буду этому вниманию. Пока я заморачивалась вопросом, в какую из трех ваз в спальне поставить эти цветы, на кухне вовсю кипела отнюдь не мышиная возня. Вернувшись на кухню, принимаюсь за помощь Эрику. Крупы надо будет прокалить и пересыпать в какую-нибудь посуду. Ага, а еще — убрать с кухни подальше, чтобы Эрик при следующем погроме не оставил нас без стратегических запасов еды. — А это что? Яблоки? — с изумлением спрашиваю я. Включить в список продуктов какие-нибудь фрукты мне и в голову не пришло, потому что в зимний период года их вкус был далек от идеального. Да и цена кусалась. Нормальных фруктов я обожралась в Лакхнау, так что на французскую парниковую продукцию зимой смотрела, как сытый кот на пучок шпината. — Я вроде про них не говорила… Лезу к списку проверить. Ну а вдруг написала. — Это… Эрик просто… — он вдруг как-то ссутулится и говорит едва слышно — приходится встать совсем рядом, чтобы разобрать слова. — Эрик подумал, что если вы вдруг снова захотите испечь пирог… Но если не нужно, то Эрик их выбросит, он не будет злить Викторию, не будет просить ее о таком… Он понимает, что такие вещи делают для самых близких… Когда я протягиваю вперед руку, Эрик сначала рефлекторно вздрагивает и жмурится. Как будто все время ждет, что его ударят, оттолкнут или скажут что-то обидное. Бедный мой Эрик… — Будет тебе яблочный пирог. Если не будешь каждый раз при виде пирога плакать, то хоть каждый день. — Правда? — он смотрит на меня. Вздохнув, протягиваю вперед руки и снимаю с мужчины маску из папье-маше. Он вздрагивает, но не протестует почему-то. Отложив в сторону убожество с усами, мягко провожу ладонью по привычному лицу. Сейчас на нем нет страха. Какая-то детская беззащитность и желание чуда. А где-то во мне просыпается та самая девочка, которая жалела всех бедных да несчастных даже в тех ситуациях, когда они сами в своих бедах виноваты. — Правда, Эрик. И спасибо за букет, это правда было очень мило, — я приподнимаюсь на цыпочки и осторожно касаюсь губами его щеки. Изумленно выдохнув, он отшатывается от меня и вжимается спиной в кухонный шкаф. — Н-не н-надо… В-вы не д-должны… Я в-ведь просто прин-нес цветы, чтобы п-порадовать в-в-в… Так, кажется, сейчас кое-кто установил рекорд по заиканию. А, ну да, бедная Кристина целовала его по принуждению, можно сказать. И уже за то, что она не умерла от отвращения, Эрик решил ее отпустить. Типа, героическое достижение открыто… — Тихо. Спокойно. Я за подарки поцелуями не расплачиваюсь, если обняла-поцеловала, то значит — мне захотелось человека порадовать. На будущее — с сексом такая же ситуация. — С се… — бледно-пергаментная кожа Эрика вмиг стала свекольной. Я даже как-то перепугалась немного. Ну, мало ли, возраст-то уже не юношеский, как раз всякие приколы с артериальным давлением начинаются, да и плюс его имеющиеся какие-то там проблемы. — Ладно-ладно, не буду тебя смущать. Просто прими это к сведению. А то будет малость конфузно, когда девушка лежит голая с задратыми ногами и намокшей киской, а ты вместо того, чтобы раздеваться и к процессу приступать своим двадцатисантиметровым агрегатом, ударяешься в истерику. За такое, знаешь ли, и трусами получить можно — девушка может решить, что ты ее тупо динамишь, или… Тирада оборвалась на полуслове, когда мне под нос сунули сверток с таким знакомым и родным ароматом, что все мысли сразу отказали, кроме одной. — Шоколад! Бельгийский!!! Меня дед таким угощал, обалденная штуковина. Как ты узнал? — Несносное создание, я вас одним шоколадом кормить буду, только замолчите… — Эрик вздохнул глубоко и закрыл лицо руками. — А, извини. Издержки жизни в моем времени. Хочешь кусочек шоколадки? — А можно… — Конечно, можно, я не жадная. — Нет. Можно… Можно Эрик вас поцелует? — Можно, — согласно прочавкала я, поспешно проглатывая откушенный кусок. Кажется, кое-кто наконец-то начал проявлять романтические поползновения. В принципе, нормально начал. И не в постель сразу тащит, и в то же время — подвижки есть. То мы обнимались, сейчас целоваться будем. Ну, это если он умеет конечно… Ладно, не умеет — научим. Хотя вообще целоваться можно начинать на третий день знакомства. Нет, ну а что, можно по крайней мере, понять, привлекает тебя человек в интимном плане, или нет. Если поцелуй вызывает определенные физиологические позывы продолжить, то это одно, если же нет, то есть большая вероятность, что ловить там нечего и… Что-то царапнуло щеку, после чего Эрик поспешно отскочил от меня на шаг. — И чо это было? — уточнила я. Как всегда в ситуациях, когда я была «крайне удивлена и сильно обескуражена», вместо привычной человеческой речи из моих сахарных (верней, шоколадных) уст начинал литься лексикон узколобого гопника. — Эрик поцеловал Викторию и Виктория не умерла от отвращения, — мечтательно произнес Эрик. Взгляд мужчины был направлен куда-то сквозь меня. А, да, социальный эксперимент проводит. Типа, сколько девушек способно сдохнуть от поцелуя? Сказать ему, что ли, что его с этим вопросом кто-то здорово наебал? Нет, я понимаю, заорать — внешность-то специфическая, мягко скажем, но чтобы от прикосновения умирать… Хотя, у них тут, смотрю, народ впечатлительный… — Так, ясно. Держи шоколадки кусочек, яблочко и выметайся с кухни. Надо сварганить пожрать и… — И пирог? — И пирог, — вздохнула я. Какой же он все-таки ребенок…***
Лежа в постели под теплым одеялом, Эрик улыбался и перебирал пальцами волосы лежащей рядом Виктории. Девушка уже давно спала, а он все никак не отключался. Раз за разом перед глазами прокручивались воспоминания, но в этот раз они были не страшными моментами прошлого, а приятными мгновениями, которыми были наполнены несколько последних дней. Восхищение девушки при виде его изобретений и музыки… Теплые объятия и отсутствие страха при виде его лица… Холодная ткань на лбу, которая ослабляла мучительный жар и не менее мучительную боль. Постоянное беспокойство за него, нежелание отпускать этим утром из дома из-за того, что ему могло стать плохо… О, у Эрика пару раз закружилась голова, но разве он мог позволить себе упасть где-то там на улице, когда дома его ждала Виктория… Легкое прикосновение чужих губ к его щеке и разрешение поцеловать в ответ. Непонятное недоумение от этого поцелуя, причину которого он так и не понял, а спрашивать не решился. И яблочный пирог, который Виктория в этот раз украсила кремом из взбитых с сахарной пудрой белков. Получился уже не пирог, а торт, но так было даже красивей, вкусней и еще более празднично. То, как она к нему относилась все эти дни. Вроде бы прямолинейно и даже где-то грубо, но одновременно с этим — удивительно нежно, с такой заботой, которая вызывала щемящую теплоту в груди при каждом проявлении. Следующим утром Эрик проснулся раньше девушки. И вспомнил о том, что забыл сделать вчера. Кинувшись к оставленному в прихожей плащу, мужчина извлек из внутреннего кармана искусно вырезанный деревянный гребень. Безделушка привлекла его внимание своей необычностью, кроме того — хотелось сделать Виктории какой-то подарок. Интуитивно он почему-то догадался, что слишком дорогие вещи лучше не дарить. На краю сознания всплыл момент, как изменилось ее лицо, когда он во время одного из своих приступов умолял ее остаться, обещая, что он даст ей все, что она захочет. Кажется, она тогда приняла это за попытку купить ее, но не завела об этом разговор, видимо, списав все на состояние Эрика… Но ведь деревянный гребень — это такие мелочи, верно? Тем более, что свои резинки Ламберт благополучно потеряла где-то на территории дома Эрика, в результате чего шикарная светлая коса постоянно расплеталась и заставляла свою аккуратную владелицу чаще истязать себя расческой. О, какие мелочи, право… Мурлыкая под нос колыбельную, Эрик аккуратно расчесал волосы девушки и, аккуратно их собрав, заколол гребнем. После чего отошел на два шага и, полюбовавшись делам рук своих, вернулся обратно к кровати. Забрался под одеяло, повернулся к Виктории спиной, прижимаясь к теплому боку и… — Хм… В прошлый раз он меня на ручках таскал, в этот раз расчесал... Завтра, надо полагать, он меня умоет, зубы почистит и воротничок погладит, — эти насмешки за спиной вызвали странное ощущение дежавю. — Опять не спала? Девушка рассмеялась. — Эрик, милый мой, позволь тебе объяснить одну фишку. Я работала на контору, где зарплату платили за то, чтобы мы постоянно были в опасных ситуациях. Верней, в опасных ситуациях под землей. Инструктаж и выучка у нас у всех соответствующие, то есть находясь ниже уровня земли мы дергаемся на каждый шорох, просыпаемся от того, что в пяти метрах от нас мышь пробежала и очень тихо разговариваем, потому что любое громкое рявканье может спровоцировать в лучшем случае внеочередную порцию пиздюлей от шефа, в худшем — обвал на голову. Дома меня можно хоть вместе с кроватью вынести, но вот если дом расположен под землей… М-м-м, условные рефлексы, они, как у собак Павлова, вырабатываются надолго и просто так не исчезают. Ладно, пойду гляну, что ты там с моей башкой начудил. Девчонка выбралась из постели и скрылась за дверью ванной. — Чудненько вышло, — донесся до Эрика ее голос. Довольный реакцией, мужчина тоже поспешил встать и сразу же отправился в прихожую. Надо было зайти в несколько магазинов, куда он вчера просто не успел. Им нужна была новая посуда, а Виктории — нормальная одежда. — Куда собрался? — уточнила Вика, выглядывая в коридор. — Еще и без завтрака… — О, Эрик поест, если нужно. Эрик собирается пойти наверх и купить посуду. И вещи. — Тебе мало того бардака, что у тебя в комнате? — Вам вещи. — Э, нет, спасибо, вот от этого меня избавь. Ебала я в рот эти ваши корсеты, панталоны, рюшечки-кружавчики и прочую поеботу. Даешь пожизненную верность милитари-стилю, практичности и удобству, долой деформацию грудной клетки, сдавление внутренних органов, проблемы с позвоночником и венами на ногах от каблуков и прочую поеботу, которую модой вашего времени можно запросто себе заработать. — Но Эрик думал… — А вот Эрику в таких вещах лучше не думать, а спрашивать. Потому что Виктория, понимаешь ли, не любит, когда ее ухажеры сует нос в ее гардероб, в ее увлечения и досуг, в ее работу и другие аспекты ее жизни, которая вдруг по мнению этих самых ухажеров должна исчезнуть. Наряжай, вон, кукол своих, они для этого и предназначены, чтобы им одежки меняли, а ко мне в гардероб не лезь. Все понял? Сначала он даже испугался, а потом поднял голову. Такой добрый взгляд… Хоть и немного настороженный, но добрый. — Часто пытались переделать? — тихо спрашивает он. — Намного чаще, чем мне хотелось бы, — фыркает Вика. — Сначала, значит, знакомишься с такой клевой девчонкой, которая шарабахается по интересным местам, еще и видосики про некоторые тебе дает посмотреть, с которой можно вместе набухаться в клубе, да еще и она тебя домой притащит, если переберешь, и от ментов отмажет, благо что язык подвешен… А потом начинается… Милая, а давай ты как-то по-другому оденешься? Милая, а давай ты покрасишься, подстрижешься? Милая, а почему бы тебе не уйти с работы? Я достаточно зарабатываю и не хочу, чтобы моя женщина работала. Что за фак, блять? Я что, вещь, чтобы за меня что-то хотели или не хотели? За разговором они абсолютно незаметно оказались на кухне. Порция вчерашней каши с куриными сердечками казалась Эрику настолько вкусной, что он умудрился расправиться с едой быстрей Виктории и даже — попросил добавки. Ламберт просьбу удовлетворила мгновенно, после чего продолжила изливать душу. — И главное, блять, ко мне требований куча. И работа у меня не та, и одеваюсь не так, и разговариваю плохо, и компьютерные игры — неподходящее для меня увлечение, и на ужастик с кучей трупов со мной не пойдут, потому что это не для молодых девушек кино… А взамен, блять, что? Есть хуй, иногда стоит? Стоило мне только заикнуться о том, чтобы человек, например, сменил дезодорант или одеколон, или брился чаще, чем раз в неделю, чтобы меня щетиной не колоть, так сразу «а чего это ты лезешь в мою жизнь». Уже определяйтесь, блин, люди, называется… Еще добавки? — Нет… Мне, пожалуй, хватит. Но за посудой надо все-таки сходить, Виктория, я вчера купить не успел. Вы ведь подождете меня? Меня не будет максимум час, не больше… — Ладно уж, иди. Что тут случится за час времени… Я пока тут порядок наведу. — Ты — чудо, — Эрик улыбнулся девушке, а потом, неожиданно сам для себя, подался вперед и мимолетно касается губами ее щеки. Тут же отскакивает в коридор и, на ходу схватив маску и плащ, быстро убегает, захлопывая за собой входную дверь. Вопреки обещаниям, он задерживается больше часа. Кто же знал, что в посудной лавке будет такая очередь! То ли приближался какой-то праздник и все поголовно кидались в поисках подарков по магазинам, то ли недавно прошедшее полнолуние оказывало влияние на людей, заставляя, подобно Эрику, уничтожать всю посуду в доме, то ли сказывался закон подлости, но в дом у озера Эрик попал только два часа спустя. И, уже открывая дверь понял — что-то не так. — Виктория? — тихо позвал он. — Эрик? Лежать, сука! — последняя фраза явно была адресована кому-то еще, потому что из спальни донеслась возня, а следом — глухой удар и жалобный стон, явно принадлежащий мужчине. Залетев в комнату подобно вихрю, Эрик с трудом сумел сдержать изумленный вздох при виде открывшейся глазам картины. На ковре у камина лежал мужчина, замотанный в кокон из веревок. С большим трудом Эрик все-таки опознал в пленнике дарогу. Прямо на своей добыче сидела Виктория. Обеими руками девушка крепко сжимала небольшой рабочий топорик. — Эрик! Аллах Всемогущий, как же я рад тебя видеть… — едва слышно прошептал дарога. На его затылке была видна ощутимая садина с запекшейся кровью. — Пожалуйста, спаси меня от этой сумасшедшей… Договорить мужчине не дал удар по голове. Топориком, благо что хоть тыльной стороной, а не лезвием. После этого удара глаза перса кучкой сошлись на переносице, а сам он обмяк, перестав подавать признаки сознания. — Ой… Перестаралась… Не, ну а ч-чо он обзыв-ваться н-начал, норм-м-мально же сидели… Сначала он хотел потребовать у Виктории объяснить, что здесь происходит. Но сейчас, заметив, как дрожит девушка, решил, что первым делом нужно ее успокоить. Впрочем нет — инстинкт самосохранения подсказал мужчине, что сначала лучше всего мягко и ненавязчиво отобрать у нее топорик.