Glowing eyes

Какого чёрта я здесь делаю?.. — этот вопрос колыхал моё внутреннее спокойствие весь этот день. Почему вместо того, чтобы пролёживать бока на кровати, листать учебники, не понимая ничего из материала; гулять с собакой, сестрой; я стою на обочине дороги, слепо веря в то, что меня кто-нибудь благосклонно подвезёт за двадцать три километра отсюда? Благосклонно и бесплатно. Моей щедрости никогда не было предела. Тем не менее, это был мой единственный выход; один путь домой. Сейчас темно, отчего огни домов, расстилающихся пред глазами вдалеке, неустойчивыми пятнами мерцали вдалеке. Автомобили проезжали редко. Их фары так же медленно, но резко, загорались, ослепляя, как и скрывались вдалеке. Люди вообще если и где-то рядом появлялись, то только затем, чтобы нагнуться и извергнуть из себя содержимое желудка. Или, прикрывшись стеной, предаться инстинктам. Где-то кто-то блевал, где-то кто-то кому-то делал приятно. Никому нет ни до кого дела. Вечный принцип безразличия. Что ж, с ним мы бок о бок знакомы с тех времён, когда мой отец избивал мать, зная, что истошные крики слышно со второго этажа всем детям, сломанная психика которых оставляла делать лучшего в их свершениях. Вдохнув морозный ночной воздух, я чувствую, что горло начинает чесаться, в голове всплывает желание достать сигарету и просто трагично закурить в незнакомом квартале, около вечеринки, на которую меня, как оказалось, никто не приглашал. А я по ошибке сюда припёрлась. Дура… Закашлившись, мне приходится опустить руку, поднятую, чтобы остановить ближайший транспорт. Шмыгнув носом, шарюсь в пустой сумке, которая от этого поиска не стала наполненной деньгами, ключами от какого-нибудь средства передвижения, даже сигареты в ней не нашлось. Но зато была фотография Майкла Джексона с автографом (такое достояние пришло мне в руки от матери на мой день рождения), а рядом с ним какой-то брелок, вышитый ручонками сестры, что появилась на свет по залёту и приблизительно шесть лет назад. Я отчаянно выругиваюсь и застёгиваю пряжку сумки; поднимаю затёкшую руку и ворчу себе под нос. На моём лице проплывает тень улыбки, когда на дорогу около тротуара, на котором я подзывала автомобиль, припарковался, собственно, данный вид транспорта. Пусть потрёпанный, но массивный, автомобиль. Без опаски шагая в его сторону, в голове не возникает мысли о том, что это подстава: как никак, три часа стоять, ходить туда-сюда, бегая за, ускользающими с шлюхами, которые быстрее всего попадались под руку (и на глаза), автомобилями, дело неприятное, даже болезненное. Оттого ноги мои изнывали. Хотелось сесть на траву, вытянуть их и заснуть. Глаза точно так же нещадно слипались. Я постучала по тонированному окну переднего сидения, отклик со стороны водителя никоим образом меня не встречал. Учитывая, что его мне даже увидеть возможности не предоставилось, оставалось ощущение, словно этот автомобиль был ведом долбанным призраком. Глухим. — Ау! Есть тут кто? — пришлось перейти на более громкий стук по стеклу и крик. Дверь автомобиля резко распахнулась, ширканув мне по ляжке, парень, сидящий за рулём, говорил с кем-то по телефону, очевидно, с мамой. Мне стало неловко. Он махнул рукой, без слов приглашая в салон, пропахший никотином и паршивым едким адеколоном. Ну, ничего, это мой единственный шанс. — Да, завтра буду… Да, он в курсе… Нет, он не со мной… Нет… Всё, пока. Я занят. Темноволосый положил трубку и стянул с глаз солнцезащитные очки. Вечером. Солнцезащитные очки. Что, простите?.. Он небрежно бросил аппарат связи в бардачок, попав в самую середину кармашка, а потом глянул на открытую дверь, с раздажением в голосе кинув: — Эй, закрой пожалуйста. Выполнив просьбу с промедлением (затвор был шаток, отчего шарахать со всей силы, дабы по-быстрому успеть, было немного опасно, учитывая, что хрен знает — какой он человек!), я с напряжением села в сиденье, ёрзая на месте. — Тебя подвезти или что? Рассказывай, я ненавижу, когда от меня требуют чего-то, чего не могут объяснить. И, сразу говорю, я не в настроении, потому выполняй указания, отвечай на вопросы, быстро. И если ты — «ночная бабочка» — вон отсюда, иначе сам выброшу на дорогу. Окей? — ошарашенно кивнув, офигевая от инструкций, я начала свой рассказ: — Нет, я не шлюха — это раз. Два, по ошибке я в этом переулке. Три, меня обокрали. Четыре, мне нужно домой. — Вот, молодец. Чётко. Не все так могут. Ну, чтобы без мямлей, — парень включил лампочку в машине, поморщившись от врезавшегося в его глаза, яркого света. Я, всматриваясь в его приятное лицо, непременно заметила, что его сетчатка была затуманена прилившей к ней кровью. Не став влазить не в своё дело, я смолчала и с тем же безмолвием наблюдала за действиями попутчика. Он достал из стакана с деньгами, что стоял в углублении около ручника, пачку табачных изделий. Тряхнув его, как бы проверяя: есть ещё порох в пороховницах*, темноволосый кашлянул, вытащил одну и зажал между зубов, что выглядело так привлекающе-агрессивно. Мне казалось, что каждая его черта лица была напряжена. И наверное, оттого он и намеревался курить. Расслабиться, отбросить внешние проблемы. — Крошка, ты же не против? — в отрицании покачав головой, я заворожённо наблюдала за тем, как пламя, обхватившее кончик сигареты, заставило её дымиться, скрывая в дыму лицо моего дорожного спутника. Он сделал затяжку, а потом по его пухлым потрескавшимся губам растелился никотиновый пар, кажущийся таким маняще-волшебным. Только вот, волшебство это было обманчивым. Ты думаешь, что курить — это круто, но это мерзко, губяще личность и лёгкие. Я, как человек, что в этом дыму потерялся, поняла это слишком поздно. Водитель выдыхал тягуче-долго, с каждой следующей задерживая едкий дым внутри себя надольше. Он откинул голову на кресло, показывая выраженный кадык, шею, покрытую чем-то тёмным, отрешённо напоминающим сажу. Тёмную, рассыпчатую. Как его образ, разбившийся в тот момент, когда я коснулась показавшегося на моё обозрение, шрама, что ровно полосовал его скулу, казавшуюся и без того жёсткой, чёрствой, мужественной. Вместо того, чтобы отпрянуть, ударить меня по запястью, парень прильнул щекой, что была покрыта щетиной, к моей ладони, а на выдохе выпустил дым вдоль моей руки. Он внезапно произнёс своим тихим, пронзительно-хриплым голосом: — Мне так не хватает тепла. Я непонимающе глядела на него. Темноволосый невесомо коснулся губами тыльной стороны моей протянутой к его лицу, руки. — У тебя татуировка? — всмотревшись мутным взором в плечо, открытое из-за фасона моего вечернего платья, отметил курильщик. Я снова бессловно поддакнула, мотнув головой. — Не молчи, пожалуйста. — Да, татуировка… Эмм… Птица, в груди которой клинок, — я придвинулась плечом к парню, указывая на колибри, пораженную лезвием. — Что она означает? — с любопытством спрашивал он. — Что любой полёт ведёт к падению, а для любой птицы может найтись стрелок. То есть… — хотела возобновить объяснения в более понятном виде, но водитель, запуская пальцы в свои волосы, дернув уголком губ в подобии улыбки, остановил меня: — Я понял. Снова затянулся, отчего в моём горле встал ком, который полосовал терпение. И я не выдержала, нервно рявкнув: — Дай прикурить. Он, ухмыльнувшись, зажал ту же самую, использованную им, табачную продукцию между двумя пальцами, а потом протянул концом, который находился мгновениями ранее, в его рту, мне. Не перехватывая, я обхватила сигарету губами, нечаянно притронувшись к его ладони. С вскинутыми вверх бровями, спутник смотрел на меня. Опустив взор, я отвернулась, чтобы не показывать того, что мне не стыдно, а просто смешно. — Чего не куришь? Ты соврала, что надо или не умеешь? Выпендрёжница. Дёрнувшись в его сторону, я выпустила дым в лицо собеседника. Тот никак не отреагировал. — Ладно, раз умеешь, — значит умеешь. Через несколько коротких затяжек я выкинула бычок в открытое окно. — Ты как? — вырвалось у меня при виде задумчивой фигуры около себя. И снова касаюсь его щеки, в этот раз немного царапая, чтобы проверить: отошёл ли он от того, что с ним было? Что-то было не чисто. Но моя завсегдашняя чрезмерная тактильность, как и всегда, раскрывает новые стороны людей. — Какая разница? — огрызнулся парень. Пришлось отвечать за своё любопытство: — Я хочу доехать домой без аварий. — Так, где ты живёшь? Сказав и показав на карте, имевшейся у него, свой домашний адрес, я попыталась пристегнуть ремень, но он не работал. Язычок-то был, а вот штуки, в которую он втыкался, нет. Я объясняю по-божески. Я слышу его усмешку: — Даже не пытайся. Не получится. — Ладно, — вскинув руки, я соглашаюсь. — Ты так далеко. — Мама не могла купить что-то ближе. — Я не про адрес. На самом деле, я люблю дальние поездки. Есть время подумать. — Поговорить. Если ехать долго, в чём я уверена, в спокойствии я тебя не оставлю. Или доставай скотч, свяжи меня целиком. Он смотрит пристально. И я ощущаю это огромное расстояние. — Ты близко, но близка ли ближайшая звезда? Так вот, ты дальше.* Звучало песней. Этот парень пел. Я невольно улыбнулась, продолжая это делать и тогда, когда эта дорога начала исчезать вдали.