Пиромания

Фейерверки пушистыми разноцветными хвостами светились в ночном небе. Взрываясь, они шальными снарядами освещали ближайшие верхушки деревьев и крыши домов. Потом хлопки стихали, оставляя наблюдателей в полной тишине, прерываемой лишь стрекотом насекомых, учуявших ночной летний зной. Ребяческий крик прервал размышления Японии, выглядывающего из окна. Он провел пробегающих мимо детей пустым взглядом; те на полной скорости, спотыкаясь и взвизгивая от смеха, рванули в сторону села. Бенгальские огни в руках ярко поблескивали, отражаясь в темных глазах Кику, почти ослепляя его. Япония тут же отвернулся и ушел дальше в комнату. Сегодня был очередной фестиваль, который по обыкновению праздновали широко и красочно, с песнями и фейерверками, ярмарками и представлениями. Япония и сам взял разноцветную бумагу, по обыкновению принявшись за кропотливую работу над бумажными журавликами. Старые традиции и воспоминания всегда навевали на него тоску и ностальгию, но он не мог противиться рукам, по памяти бережно сворачивающим бумагу. Быть может, если сегодня он сделает их тысячу, его желание исполнится. Быть может, именно сегодня. Япония закрыл седзи и присел рядом со своими журавликами. Некоторые из них уже были подвешены под потолок, покачиваясь на тонких блестящих нитях. Юноша прикрыл глаза и лег на пол, вглядываясь в свое творение. Тишина вовсе не давила на уши. Она обволакивала все тело, скользила по длинным пальцам, срывая с губ Японии благодарный вздох. Наконец-то тишина. Наконец-то перед ним лишь приглушенный свет его лампы, а не полыхающие огни. Огни. От одной только мысли он вздрогнул, но потом тут же зажмурился сильнее. Пусть хоть сейчас, в благоухающей комнате, рядом со своими верными крылатыми напарниками, он уснет с умиротворением на сердце. . Япония, Эдо Год 1657 Голова раскалывалась надвое. Взгляд бешено метался из стороны в сторону, а руки судорожно сжимали катану. Гордость и душа воина, честолюбивого самурая, сейчас были бесполезны и до страшного жалки. Громкий топот хикеси, спешивших на помощь гражданам, раздавался в ушах гулким эхом. Хикеси. Пожарное отделение Японии впервые было сражено обилием алых языков пламени. Они лизали пятки и хлестали по плечам, перебрасываясь с одной постройки на другую, сгибая их под собой словно картонные маленькие домики. Деревянные здания с треском обламывались, некоторые не успевали даже дотлевать. Граждане присоединялись к пожарным и с обугленными лицами и гудящими руками носились по городу, пытаясь хоть как-то повлиять на огонь, хотя бы найти выживших и спасти тех, кто еще только получил уведомление о начале жуткого пожара. Великого Пожара. Япония рванул от сегуна в сторону, приказывая воинам защищать того ценой своей жизни. Катана все еще болталась на левом бедре. Впервые она казалась такой бесполезной. Впервые его честь и душа ненужной железкой царапали пояс. Он настиг группу пожарных и обомлел. Они с красными лицами разрушали здания, дробя деревянные балки. Огню было все равно, он давно уже ушел за пределы территории, на которой орудовали люди. - Это бесполезно! – крикнул Япония, еле разлепляя глаза от дыма и искр. Черные деревяшки глухо и протяжно скрипели под ногами. – Нужно потушить дома, что на границе с еще живым городом! - Хонда-доно! – лицом к Японии повернулся один из пожарных. – Здесь тоже точка распространения. Иного выхода нет, нужно разрушить город, чтоб возвести его вновь. И если так можно его спасти, мы сделаем все возможное. - Пока вы разрушаете то, что уже сравнено с землей, огонь полыхает в другой стороне! – Япония чувствовал, как с каждой секундой ему становилось тяжелее дышать. Уничтожался Эдо. Уничтожалось его тело. – Это приказ, господа! Следуйте за мной! Хикеси, даже не переглянувшись, синхронно кивнули, отозвались в ответ и помчались за ним. Вода. Им срочно нужна была вода. Мощный напор подавил бы распространение. Но Япония только закусывал губу, стараясь противиться ноющей боли в сердце, что казалось для него огромным котлом с раскаленной лавой. Она выливалась за края и ошпаривало каждый орган. В его стране слишком мало водных ресурсов, чтобы позволить себе это. Но если не сейчас, то когда? И в горле Японии пересохло. Хикеси присоединились к разрушению ближайших домов, с которых огонь перескакивал на другие. Однако было понятно, что попытки медленно, но верно приводят к тупику. Стоило одному зданию повалиться, как оно тут же врезалось в хрупкую соседнюю постройку, поджигая ту словно сладкий зефир. В голове раздался неприятный низкий смех. Япония тут же огляделся, но никого поблизости не заметил, кроме паникующих граждан, которых пытались эвакуировать, хикеси и огня. Никого, кто мог бы издать столь отвратительный звук. До боли схожим с его собственным голосом. Япония, не раздумывая больше ни секунды, вломился в очередной дом, услышав пронзительные женские крики. Растрепавшиеся обугленные волосы матери сухими космами спадали на плечи; она прижимала плачущего ребенка к груди. Ноги ей придавило огромной балкой, а сверху крыша уже трещала, готовая обломиться в любую минуту. Япония, не медля, быстро пробрался мимо ласкающего лицо и броню пламени. - Прошу… - голос у нее низкий, хрипящий. Все изящество куда-то пропало, ее заменила болезненная гримаса. Япония попробовал вытащить женщину из-под балок, рвал горло, зовя подмогу, но за гулом с улицы ничего не было слышно. Ее ноги напоминали теперь неприятное месиво, обглоданную ножку животного. Кожа обуглилась, начала слезать, прожигалась; травмы от тяжелой балки были слишком сильны, чтобы позволить девушке идти на своих двоих. Кровавые пятна отпечатывались на дереве, то появляясь, то исчезая за блеском и танцем пламени. Ее руки отпустили ребенка и передали Японии. Тот, быстро качая головой из стороны в сторону, рефлекторно прижал того к груди. - Я…Я не могу…Еще есть время, - хрипящим сорванным голосом кричал он, но тело перестало его слушаться еще полдня назад, когда пожар только начался. Женщина ослабла и свалилась на пол. Крыша над ними опасно прогнулась, дым наполнял все здание, не оставляя Японии выбора. Либо они все будут похоронены и сожжены заживо, либо кто-то спасется. Он ненавидел моральные выборы. Дом, из которого он выбежал, проломился под натиском ударов хикеси. Япония пожелал бы не помнить и не понимать, сколько прошло времени, но нет - он ощущал каждую секунду. В огне полыхал не только Эдо. В огне полыхал он сам. Пробегая мимо дома, он не заметил, что в обломках сидела точная его копия. Прислонившись к стене, молодой человек ленивым взглядом провожал торопящиеся к точкам отряды. Черные волосы влажно прилипали к щекам, а тонкие губы растянулись в довольной жестокой улыбке. Изо рта периодически вырывался нетипичный для него смех, полный превосходства и своеобразной надежды. Япония восстанет из своей наивности и пережитков древних времен, словно феникс. А для перерождения фениксу нужна смерть в огне. - И расцвела красная хризантема в центре Эдо, - пропел Кохэку, блаженно прикрывая глаза. . Япония с хрипом открыл глаза и вскочил. Над головой качнулись красочные журавлики. И вновь его колотило дрожью от кошмаров. Сны о том памятном дне /да и обо всех последующих/ ядом травили его изнутри. Теперь каждое упоминание об огне провоцировало в теле Японии как минимум напряжение. Благо тот умел сдерживать свои эмоции и фобии. Второе марта стало отсчетом новой жизни для него. Нового мышления, нового поведения, нового мировоззрения. Перерождались ли фениксы совершенно другими или оставались теми же – Япония не знал и не хотел знать. Лишь с опаской в дневное время косился на солнечный диск в небе. В ночное время он не забывал о его существовании, однако чувствовал себя легче: не видно проблемы - нет проблемы. Солнце – дар для человечества, но проклятие для него. Япония содрогался от одной только мысли, что он, ныне передовая держава, был одним из тех, что ближе всех подходили к покорению звезды. Пройдут годы, пока они достигнут уровня прогресса, способного добраться до Солнца и контролировать его энергию, но уже сейчас Япония лихорадочно гадал, как избежать своей участи. Солнце горело. Солнце полыхало. Солнце опаляло. Солнце – воплощение огня. И чем дальше Япония двигался, чем ближе он к скоростному прогрессу, тем менее далеким оно казалось. Словно давило всей своей массивностью и жаром на «страну восходящего солнца». Гордое и ироничное название. - Страшно тебе, Япония-доно? – в комнате послышался смешок. Япония повернулся к его источнику и замер на месте на секунду. Рука мгновенно потянулась к катане, по привычке всегда ношенная с собой. Истинному самураю грех оставлять часть себя пылиться в дальний угол. Кохэку сидел в углу, высоко запрокинув голову, и улыбался. - Опусти оружие, а не то разнесешь свой дом в щепки, пока попытаешься поймать меня. Япония не опустил катану, а сжал ее сильнее, но острие направил в сторону. Мышцы все еще напряжены, а тело готово рвануться вперед блокировать удар. Но удара все не следовало. Кохэку невозмутимо разглядывал свое альтер-эго. - Что тебе нужно? – отчеканил Япония, сжимая челюсти до скрипа. - А где же «Добрый ве-е-ечер, добро пожа-а-аловать, извините за неудо-о-обства»? Теряешь хватку в приветствиях, - Кохэку размял шею. - Я повторю свой вопрос, - Япония не обратил внимания на его едкое замечание, лицо оставалось таким же бесстрастным. – «Что тебе нужно?». - Грубый, грубый, плохой Япония, - тот вперился взглядом в него, улыбка стала слабее, но не исчезла с лица. Алые, словно налитые кровью от треснувших сосудов, глаза почти не моргали, делая Кохэку еще более устрашающим и опасным. – Но эти перемены… Разве они не к лучшему? Япония молчал. - Тебе страшно. Страшно от одного лишь упоминания об огне. Мучаешься от кошмаров? И как давно? Ммм, предположу, что с самого начала. А потом еще сколько их было, даже не сосчитать, - Кохэку прикрыл ладонью рот и облизнулся. – Все горело так ясно, что с космоса можно было заметить. Япония судорожно сглотнул. - Если ты пришел только за тем, чтобы полить меня грязью, то убирайся. Возвращайся обратно. Пусть ты остер на слова, но погубить Японию одним лишь ядом невозможно. - Погубить Японию? – Кохэку приподнял бровь. – Я что, идиот, чтобы губить часть самого себя? Кохэку встал с насиженного места и огляделся, фыркая. Сколько бы времени ни прошло, ничего не менялось – на раздражение самому альтер-эго. Все та же сдержанность в цветах, минимализм и чистота. Он слишком долго ждал глобальных перемен, чтобы и сейчас терпеливо отсиживаться. Вода и камень сточит? Чушь. Либо революцией, тотчас и неожиданно, либо никак. - Напрягай булки, чтобы отказаться от меня, но ты все равно провалишься. Я – часть тебя. Так же, как и ты – часть меня. Мы – единое целое, как бы ты ни пытался это исправить, Кику, - от своего человеческого имени Япония вздрогнул. Его редко можно было услышать в речи других людей или стран. Максимум: Хонда-сан. Пожалуй, Кохэку был единственным, кто позволял себе подобную вольность. – И как часть страны, отвечающая, видимо, за мозг, повторю: самурай не губит своего господина. - И ты зовешь себя самураем? Твои руки по локоть в крови. - Наши, - с наслаждением протянул тот. – Наши руки. Япония содрогнулся и покосился на свою катану. Глупо было бы отрицать правду. Он не доделал тысячу журавликов, он не сможет загадать желание. Желание о прощении своих грехов. Желание об избавлении себя от фобии. Желание об исчезновении Кохэку. - Самурай не погубит своего господина. Таков путь Бусидо. Если я когда-нибудь покушусь на жизнь Японии, то совершу сэппуку, - лицо Кохэку стало холодным, непроницаемым, нечитаемым. Губы сжались в одну тонкую полоску, взгляд от этого казался еще более надменным и уничижительным. – Я принимаю Японию как часть себя и не пытаюсь вылечиться от нее дезинфектором или вытравить аммиаком. И именно поэтому предлагаю тебе, наконец, одуматься. Твоя халтура и слабость приведет страну к смерти и гниению. Она станет фурункулом на лице всей Земли. Япония встал и стоически выдержал тяжелый взгляд Кохэку. Тот отвел его первым, словно бы этого соревнования и не было, чем изрядно задел гордость Кику. Волос альтер-эго коснулось бумажное крыло журавлика. Кохэку без интереса взглянул на него и удержался от разочарованного стона. Снова его журавли. Снова бесполезные телодвижения. - Твоя обеспокоенность звучит лживо и неправдоподобно, - Япония опустил катану, теребя рукоять ногтем. - Обеспокоенность? – эхом отозвался Кохэку и смерил Японию насмешливым взглядом. Он хотел было открыть рот, чтобы продолжить свою резкую мысль, но вовремя успел одуматься. Черты лица немного смягчились, хоть далось это ему нелегко. – Возможно. Я этому месту не чужак, в отличие от китаезы. Япония удивленно распахнул глаза. Чтобы Кохэку и произнес что-то подобное? Это было за гранью понимания и возможного. Кику все же не терял бдительности, но хватка на катане все же ослабла. Учитывая безумный нрав альтер-эго каждой страны, если бы тот хотел прикончить его, то сделал бы это давно. И не он ли говорил, что чтит Бусидо? - На одной сдержанности долго не протянешь, - Кохэку сузил глаза. – Я – твоя сила. Сила этой страны. Я – ее катализатор. И я приказываю: двигайся вперед, несмотря ни на что; покори эту звезду и вновь переродись в нового себя, как перерождался ты после каждого благого пожара. - Перерождался, - прошептал Япония, сглатывая вязкую слюну. Перед глазами вновь задрожали огни, глазным яблокам стало горячо, в голове загудело. – Столько жизней унес этот огонь. Столько горя он принес нам. - Так не ломайся как проститутка в первую ночь, - Кохэку сорвал журавлика с нити, вырвав у Японии недоуменный вдох. Выставил перед собой на ладони и ухватил за крыло. – Хочешь повторения истории, Кику? Если мечтаешь подохнуть в огне, я устрою масленицу прямо сейчас, - крыло было беспощадно оторвано. – Подчини огонь. Подчини тех, кто посмел поднять руку на тебя. Поработи их всех и двигайся вперед. Мои приказы абсолютны. - Ты псих, - коротко отозвался Япония, отворачиваясь от него. – Бусидо говорит нам: честь для самурая – погибнуть в бою, это верно. Но я не подниму руку на своих друзей и союзников. Кохэку сорвался с места и оказался в паре шагов от Японии, кровавые глаза изучающе уставились на юношу. Япония замер, пытаясь навести катану на врага, но рука не поднималась. Красные глаза. Красный огонь. Он почти видел, как в их глубине рвалась наружу магма, обжигающая и разъедающая. От этой мысли сводило ноги. - Тогда борись со мной, щенок, - Кохэку приподнял уголок рта. – Борись за контроль над разумом и телом. За первое место Японии в списке стран. Нет, всей солнечной системы. Я – твой враг. Враг, что будет полезнее всех трусливых союзников, преданнее всех временных друзей. Япония отошел на пару шагов назад. - Пусть временные. Жизнь в одиночестве тысячи лет сведет с ума. Меня окружают потрясающие страны и люди, отказаться от них равносильно приговору к тюремному заключению. Все мои ценности будут защищены этой катаной. - Ты – страна, - сказал, как отрезал Кохэку. – Ты одинок с самого рождения и до самого распада. У тебя есть только ты сам. И знаешь, что самое забавное? – Япония поднял на него загнанный взгляд. – Что чем дольше ты убеждаешь себя в обратном, тем больнее тебе будет. Тем сильнее твое сердце разорвется. Сгниет. Бедный Эдо, я помню, как он горел, тцтцтц. Япония судорожно вдохнул воздух и впервые в своей жизни оскалился. Никогда еще он не чувствовал себя так беспомощно перед своим альтер-эго. Он приходил к нему нечасто, но каждая встреча была безоговорочной победой Кику. Он твердо стоял на своей почве и убеждениях. Пожалуй, так было до последнего столетия, когда политическая ситуация не начала переворачивается с ног на голову, а кошмары усиливаться и становиться реалистичней. Кику видел логику в словах Кохэцу. Это пугало и отвращало. - Пока ты не воспринимаешь каждого как потенциального противника, пока не готов в любой момент опрокинуть на него чан с горячим маслом, ты – тонущий лист. Сражайся даже со мной, используй меня – нет – всех, кто окружает тебя. - Я стар как этот мир и повидал немало, чтобы опровергнуть каждое твое слово. Человечность присуща каждому существу на земле с сознанием, - Япония задрал голову. – И мой кодекс чести непоколебим. - Значит, в твоей сердцевине снова зацветет красная хризантема. Она будет цвести до тех пор, пока не приведет тебя в чувства. Огонь выжжет на твоем теле память о том, какие ошибки вновь не совершать. Япония затуманенным взором оглядел комнату. - Но я не выбирал родиться страной, - глухо отозвался Кику. - И не выбирал себе фобию, - Кохэку ухмыльнулся про себя. Сработало. – Она выбрала тебя. И если этот бесполезный мелкий кусок земли не покорит главный горящий объект в этой солнечной системе, то нет цены твоей жизни. Япония вглядывалась в катану на поясе Кохэку. Она висела на правом боку, в отличие от негласного правила – катана должна быть слева. Видимо, либо это была откровенная издевка над традициями, либо Кохэку был левшой, решившим наплевать на тренировки правой руки. - Мы первыми видим Солнце… - пробормотал Япония задумчиво. - … И мы первыми его покорим. Чего бы это ни стоило, - взгляд Кохэку стал только холодней. - Не оборачивайся назад и не криви душой. Если ты посмеешь вновь колебаться – я уничтожу каждый квадратный сантиметр этой страны. И потом совершу сэппуку, как и обещал. И тогда Японии точно придет конец. Япония отвернулся от Кохэку, не в силах больше слушать его голос. Он уже пожалел о том моменте, когда позволил ему остаться, а не выгнал, как раньше. Теперь все его мысли обволакивали речи этого беспощадного и ироничного дьявола. Японии еще было, о чем подумать и на что решиться. Кохэку, довольный собой, сжал в руке журавлика, с удовольствием вслушиваясь в треск бумаги. Лишь бы кости дробились с такой же легкостью. Непоколебимость Кику дала глубокую трещину, а это всего лишь первое появление Кохэку с подобной речью. Как отнять конфетку у ребенка, честное слово. Стоило лишь немного смягчить тон. А быть может, дело было в том, что Япония – вовсе не такой дурак, каким хотел бы казаться. Япония ведь умный мальчик? Он понимал, что Кохэку не врал. Лукавил? Может быть. Но врать – ни за что. Катана Кохэку уже давно ждала момента, когда хозяин вынет ее из ножен. Для стран нет места чувствам и сентиментальности, Кику. Страны не имеют право очеловечиваться. Для нас лишь одна цель – победа любой ценой. У стран нет морали. У стран есть правила, которые каждый втихаря нарушает. И я подожгу все, что ты так любишь. Я выведу эту державу к Карликовой Звезде и подчиню ее. Чтоб все остальные сгорели дотла. . - Снова твои мерзкие благоухания. Сигаретку?