"Божественная комедия". Per Aspera ed Astra.

С самого утра Джеффри был как на ножах. Вернувшись из парикмахерской, где привели в порядок его вечно всклокоченную шевелюру, он уже триста тысяч раз проверил весь зал «Роуз»: каждый его закуток, каждый болтик на сцене, каждое кресло и закулисье. Придраться было не к чему, но что-то, все равно, не давало покоя. — Джеффри! — На ступеньках показалась Анна. — Тебя ждут в кабинете. Привезли костюм. Мисс Хантер велела. — Какой костюм? — сначала не понял Теннант. Он почему-то представил себе красную бархатную царскую накидку, и от этого у него задергался глаз и верхняя губа. — Классический. Сегодня ты должен блистать вместе со своим детищем, — пояснила мисс Конрой. Когда Эвери прибыла в театр, Джеффри крутился на постаменте, загибая белоснежный воротничок, под которым уже была повязана такая же белая бабочка. Портной пытался выявить недостатки, так как шил заказ без примерки, но все выглядело идеально. Черный пиджак из дорогой английской шерсти и брюки сидели, как влитые. Теннант, по обыкновению своему, капризничал, будучи в одной туфле и с наполовину не заправленной рубашкой. На кресле, где обычно восседал призрак Оливера, висел черный шелковый кушак, один конец которого валялся на полу. — Я в этом похож на оперного певца! — пробухтел мужчина, завидев мецената в дверях. — Ну ты и не корову на рынке продаешь, — возразила Хантер и вошла. — Когда сорвешь овации публики, нужно будет показаться в самом выгодном обличии. Ты же хочешь отмыться от дурной славы?! Все готово? — Я не знаю… — поморщился Джеффри. — Меня заверили, что все, но такое ощущение, будто мы что-то упустили. Это не дает мне покоя. — Для таких нюансов и нужен предпремьерный просмотр. — Девушка попыталась его подбодрить. — Я не уверен, что готов опростоволоситься перед отцами города и твоей стаей шакалов. — Ты выстоял в худшие времена. — Вот вообще не обнадежила! Я чувствую себя идиотом в таком одеянии. — Теннант остановился, заправив, все же, полы рубашки в брюки, и осмотрел себя. Портной, тем временем, взялся за кушак, молча встал на постамент и снял с Джеффри пиджак, аккуратно передал Эвери, затем попросил мужчину поднять руки и начал наматывать широкую полоску материи ему на пояс. За два часа до спектакля, художественный руководитель приступил к привычному ритуалу: начал обход своих подопечных с добрыми напутствиями и пожеланиями удачи. А перед самым началом постановки его начало трусить от волнения. Он стоял за кулисами совсем один, наедине со своими переживаниями и мял кулаки. Даже Оливер не пришел поддержать его. Когда в зале выключили свет, по лицу и спине побежал холодный пот. Эвери заняла кресло в такой же ложе, но волновалась за душевное состояние руководителя театра, а потому, когда заиграла мрачная музыка, ознаменовавшая начало «Божественной комедии», извинившись перед соратниками, составлявшими ей компанию, покинула свое место и отправилась за сцену, на которой уже началось действо. Джеффри решил, что его герои внешне не будут относиться к какой бы то ни было определенной эпохе, поэтому первого Данте, начинающего повествование и спускающегося на первый круг, он облачил в фантастические доспехи, чем-то похожие на эльфийские, а Вергилия — в друидские одежды, и вручил ему посох с голубоватым огоньком на верхнем его конце. Только Беатриче надела средневековое платье, в котором ей предстояло пройти всю постановку. Младенцев из Лимба Эвери заказала на «Фабрике Грез». Куклы в натуральную величину имели ничем не отличимую от настоящих детей внешность и даже умели плакать, что очень играло на руку, потому как выглядело естественно, а разложить настоящих малышей по сцене, как того требовала задумка, никто бы не позволил. Праведные нехристиане были одеты кто во что посчитал нужным, учитывая, что попадали они в Лимб веками. По мере продвижения сюжета двигалась и сцена, медленно проводя спутников к новым героям. Реку Ахерон Джеффри и впрямь сделал из людей. Их разукрашенные во все оттенки синего тела извивались, показывая бурное течение темных вод, и иногда из этого потока вырывались полуголые «души», взывающие о пощаде. Вот здесь и начинался самый зрелищный поворот: появление извозчика умерших на своей ужасающей лодке. Покойники плелись бесконечным строем в лохмотьях и с серо-белой кожей, склонив головы и издавая протяжные стоны. Тут громыхнул зловещий голос Харона, и перед зрителями предстало огромное тощее косматое чудовище, отдаленно похожее на человека. Народ ухнул от неожиданности, но правила не позволяли поощрить нововведение аплодисментами до конца действа. От пояса исполина телепался изодранный килт. Глаза его впали, а кожа прогнила и полопалась, обнажая зеленые волокна мышц. Теннант уже начал кусать губы, когда на его плечо опустилась ладонь. Он оглянулся. — Все идет хорошо, — с улыбкой произнесла Эвери. — А когда закончится, мы с тобой вместе напьемся! — Лишь бы техника не подвела, — вздохнул худрук. Пропущенный после недолгих пререканий на круг похоти царем Миносом, который распределял души грешников, Данте обрел новый образ. Это был уставший молодой человек с рельефным торсом и в алой набедренной повязке. Усталость его, по замыслу, определялась непомерным сладострастием, а вокруг извивались бледными телами с признаками разложения обезумевшие от вожделения девицы. Они стонали и то тянули руки к герою, то заламывали их, извергая хулу небесам. На круге чревоугодия молодой человек уже предстал перед перепуганным голографическим Цербером зрителем истощенным до предела. По подмосткам же ползало множество измученных неутолимым голодом безобразных людей, подбирающих объедки или люто сражающихся за найденную кость. Каждая сцена сопровождалась диалогами с Вергилием, объясняющими, что происходит вокруг. Джеффри продолжал измываться над своими костяшками, протирая на них дыры. Эвери стояла рядом, приложив ладонь к его спине между лопаток. Круг жадности, охраняемый богом богатства Плутосом, прибавил тому же герою, но с новой внешностью, массивную золотую цепь, которую ему приходилось тащить, еле передвигая ноги. Это была обитель тех, кто «недостойно тратил и копил», гигантская равнина, на которой стояли две толпы. Толкая грудью огромные мешки, набитые драгоценностями, они шли навстречу друг другу, сталкивались и затем расходились, чтобы начать все сначала. Логово гнева и лени представилось Стигийском болтом, опять же, созданным из тел статистов. Кто-то из них символизировал воду, кто-то бесконечно вздоривших в этой пучине грешников. Пламенеющий город Дит сторожили сестры-Фурии с клубками змей вместо волос. В нем царила неизбывная скорбь, а в раскрытых гробницах, словно в вечных печах, покоились еретики и лжеучителя. Переход же к седьмому кругу ограждала зловонная пропасть. А врата в него охранял грозный и ужасающий своим видом Минотавр. На этом круге вечно шел огненный дождь, созданный с помощью светодиодов, и взгляду представало одно и то же: страшные муки душ, запятнавших себя насилием. Сюда попадали и тираны, и убийцы, и самоубийцы, и богохульники, и даже игроки, которые бессмысленно истребляли собственное имущество. Грешников раздирали собаки, на них охотились гарпии, их варили в алом кипятке, превращали в деревья и заставляли бегать под струями пламени. По окончании сцены перед зрителем появился Герион — жуткое чудовище, созданное 3D аниматорами. Тело его представляло собой змеиное с человеческим лицом и одной парой конечностей, выходивших на уровне плеч. Монстр подполз к краю подмостков, уцепился когтями за край и, наклонившись вперед, начал осматривать первые ряды. Зрители ухнули и вжались в кресла. Джеффри застыл на месте, потому что такого поворота в сценарии не было. Он похолодел и по спине пробежали мурашки. Свет погас, оставляя в поле зрения только исполина. — Эвери, — выдавил режиссер, — скажи, что это продуманный план, и сделай что-нибудь, чтобы я снова не сошел с ума прямо здесь и сейчас от нервного напряжения! Что ты со мной делаешь?! — Расслабься, Теннант! — Девушка встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Так надо. — Мы с тобой потом об этом поговорим, — буркнул мужчина, не придав значения ее жесту, но при этом ощущая тепло, оставшееся от губ. Выслушавший очередной диалог Вергилия и Данте, Герион, между тем, спружинил на своих лапищах, будто готовый к рывку и, после на секунду устроенной светотехниками темноты, оказался парящим под высоким потолком уже с главным героем на спине. Все это было плодом кропотливой работы разработчиков системы Musion Eyeliner в качестве сюрприза для Джеффри. Зритель был в восторге от возможности стать частичкой невероятной постановки, завершением которой являлся девятый круг — самый центр преисподней, где, вмороженный в вечные льды озера Кацит, томился антипод Господа — Люцифер, стискивающий тремя пастями знаменитых предателей: Иуду, Брута и Кассия. Одолев извечное вселенское зло, Данте двинулся дальше — в Чистилище, в затем и в Рай, но это была уже тема следующих театральных изысканий Джеффри Теннанта. После того, как зал озарился светом, гости зааплодировали, встав со своих мест. Овации были настолько бурными и продолжительными, что труппе приходилось выходить на поклон несколько раз. Джеффри, не веривший в свой успех, пытался прорваться к выходу со сцены, но все девять актеров, сыгравших Данте, упорно тащили его на саму сцену, дабы зритель знал истинного героя этого вечера в лицо. После недолгих пререканий, Теннант сначала резко выглянул из-за кулис и, вызвав новую волну положительных эмоций и одобрительных призывов, отважился, все же, выйти. Он ощущал тепло, идущее от людей в зале на каком-то тонком уровне, понимал, что заслужил это признание сам, а не будучи в тени Оливера. Он даже чувствовал жар, идущий от сцены, на которой только что разворачивалось четырехчасовой действо, и поддержку своих гистрионов со спины, но больше всего ему польстил тот факт, что в первом ряду, рукоплеская, стояла Элен и смотрела на него блестящими от слез восхищения глазами. В этот вечер Джеффри окончательно укрепился в мысли, что театр — его жизнь, а не наоборот, как утверждал Шекспир. Но, несмотря на выплескивающуюся уже через край экзальтацию, мужчину неимоверно тянуло уединиться в своем кабинете. Сначала показать средний палец и высказать пару язвительных пакостей призраку, который непременно появится, потом выглушить бутылку хорошего бренди залпом, а затем найти Эвери, обнять ее и не отпускать уже никогда. Ни из театра, ни из сердца, ни из жизни…