Рождественский челлендж 2017 - Ночь в музее

Дверь музея захлопнулась за уходящими Ларри и Акменра, и Джедидайя вслух поинтересовался: - Интересно, где они шатаются полночи? Октавиус, которому почудилось, что шлем тускнеет, и теперь старательно его начищавший, отозвался: - Почему "шатаются"? Думаю, они гуляют, а потом идут домой к Повелителю. Я слышал как-то, как они об этом говорили. Видят боги, он не собирался подслушивать. Просто случайно зацепил кусочек разговора. "...по набережной пройдемся, - Ларри будто бы рассказывал волшебную сказку, - в круглосуточный зайдем, а то в холодильнике шаром покати. И домой." И радостный мягкий смешок Акменра, словно его действительно ждало волшебство. Римскому полководцу недостойно испытывать зависть, и Октавиус её не испытывал. Лишь горькое сожаление о том, что у него никогда такого не будет. Интересно, какой у Повелителя дом, подумал он, надевая шлем и стараясь отвлечься от нахлынувшей вдруг горечи. Наверняка совсем непохожий на все, что Октавиус видел раньше. - А тебе никогда не хотелось вернуться домой, друг мой? - спросил он. Джедидайя недоуменно покосился на приятеля, но все же ответил: - Окти, ну ты как задвинешь. Да какой у траппера дом? Трапперы постоянно в пути. Земли разведывают, шкуры промышляют, торгуют - тем и живут. Домой, скажешь тоже, - хмыкнул он, но посмотрев на лицо римлянина, нахмурился и тревожно спросил: - Ты че скис? Зубы, что ль, болят? Октавиус махнул рукой, разрываясь между желанием фыркнуть и поставить варвара на место. Вот о чем говорить с человеком, совершенно неспособным понять утонченные чувства римского патриция? Нет, ругаться с ним Октавиус не станет - наивный варвар все равно не поймет, отчего он сердится, а то и обидится. Джедидайя ведь заботится о нем, хотя и по-своему. Он выждал положенные десять секунд, глубоко и ровно дыша, чтобы успокоить чувства и обрести прежнюю трезвость мысли, как советовали в том обучающем видео, и только потом заговорил: - У меня когда-то был дом, - Октавиус говорил, и голос постепенно приобретал мечатательность, - из белого камня. Колонны, увитые виноградом. Можно было лежать на ложе и отщипывать янтарные ягоды, налитые соком. Слышать, как внизу ругаются рабыни и смотреть на море. Мой дом стоял на холме и море было видно как на ладони... Краем глаза он поглядывал на Джедидайю и с удовольствием видел, как внимательно тот слушает. Может, все-таки когда-нибудь прямодушный варвар сможет разделить удовольствия римского патриция? Наконец, Джедидайя отмер: - А зачем жрать-то лежа? Ведь неудобно же! Октавиус вторично посчитал до десяти, в этот раз на галльском. Может, латынь не годится для этого заклинания? В видео считали на английском... - Патриции вкушают пищу лежа, - проговорил он с достоинством. Джедидайя задумался. - Ишь ты, - протянул он, - а в чем проблема-то? Давай построим дом. Вид будет на первопроходцев, там у них речка. Не море, но сойдет. От неожиданности Октавиус моргнул. - Дом? Для меня? - Ну и для меня, - пожал плечами Джедидайя, - Для нас. Ты так расписываешь, аж самому захотелось. В груди разлилось тепло, без следа уничтожившее недавнюю горечь. Благие боги, кажется, Джедидайя говорит серьезно! "Для нас", - звенело в голове. Да, понятно, его друг говорит не про то, о чем думает Октавиус, и все же сердце сладко замерло. Для них. Дом для них двоих... Джедидайя между тем достал из кармана мятый бутерброд, посмотрел на него и лег на спину. - Всю жизнь жрал в седле, - сообщил он изумленному римлянину. - Неужто и впрямь лежа удобней? Октавиус снова глубоко вздохнул и досчитал до десяти - на этот раз на английском. Потом он опустился на пол рядом с Джедидайей и строго сказал: - Дай мне бутерброд. Тот насупился, но оторвал половину. - На. Будешь должен. Римлянин улегся на бок и изящно приподнялся на локте. - Благородные патриции вкушали пищу так, - наставительно сообщил он и откусил от бутерброда. - Вот пофтроим дом, - прочавкал Джедидайя, поворачиваясь на бок и подпирая щеку кулаком, - и будем фкуфать, угу.