***
Время четыре вечера. С ухода Рёты прошло полчаса, а Аомине просто не может сосредоточиться на чём-то. Всё валиться из рук. За полчаса Дайки выкурил всю пачку сигарет, которая была рассчитана ещё на день. Хагивара, видя состояние напарника, кинул ему свою пачку, которая его последняя, потому что Момои, извините, Хагивара Сацуки решила, что её муж курить не будет. кинута эта пачка была со взглядом «Если ты, блять, ебанавт ебаный, выкуришь эту пачку при мне, я тебя, блять, укокошу и не посмотрю, что Рёта один останется, а твой отец приговорит меня к расстрелу и сам же осуществит этот приговор». На что получил ответный взгляд «Спасибо, друг, при тебе курить не буду». — Может отпросишься? — не выдержал Акира. — Он видеть меня не хочет. Зачем мне отпрашиваться? — А ты ничего не почувствовал, когда вошёл Рёта? — Я почувствовал течную, намеченную омег, но так как Рёта клялся, что он бета, наш каждодневный посетитель альфа, а от тебя разит альфийским запахом, то я просто не откуда этот запах! — Ладно… Мне надоело, что ты, сам того не осознавая, раздеваешь Рёту глазами… — Я не… — Заткнись и слушай, что тебе говорят старшие. Ты хочешь его и не смей отрицать этого. — Если так рассуждать, то его хотят почти все девчонки. — Да, и все девчонки караулят его у места съёмок, каждый раз дают подзатыльник за то, что они слишком долго, а потом выискивают журналы, чтобы купить как можно больше, чтобы никто не смел на него смотреть. И не перебивай… ай, всё равно когда-нибудь узнал бы… Рёта — омега, и ты хочешь этого омегу, и сейчас у этого омеги течки. И вы с этим омегой истинные. Всё ещё не хочешь отпрашиваться? — Ему семнадцать… — И…? — И я не уверен, что смогу сдержаться… — Пидарас ты ебучий, как же я задолбался решать ваши проблемы! Пиздуй к Кисе! — А если он не… — Пиздуй к Кисе, или я запихаю тебя в машину и отвезу к нему! Аомине посмотрел на часы, после чего вскочил, отправился у отца, рванув к дому. Пробок, к счастью не было. Как только альфа зашёл, вернее вбежал, в квартиру, в нос Дайки ударил такой приятный и сладкий, манящий запах. Синеволосый прошёл в свою спальню, стараясь не дышать вовсе. От увиденного у альфы подкосились колени. Рёта, его Рёта, лежал на спине с жатыми ногами, руки его не знали куда себя деть. Сейчас Дайки отдал бы всё, лишь бы не слышать. Кисе тихо стонал, тяжело и прерывисто даша. Всё это: и поза, и запах, и звуки, — сводило сума. Альфа подошёл к омеге, на секунду поддаваясь инстинктам, резко раздвигая ноги, проводя ладонями по стройному телу, грубо сжимаю нежную, персиковую кожу. Горячая, дрожащая ладошка дотронулась до его руки. — Д-дайки-чии… Ч-что ты… Н-нет… Дайки как будто проснулся от сладкого манящего сна, начаная нежно поглаживать, внимательно смотря на подростка, от чего последний заливался краской всё больше и больше. — М-мне… мне стыдно, не смотри… т-так… — Дайки прикусил его ушко, обдавая его горячим дыханием. — Дайки-чии, ты ведь этого не х-хочешь этого, это всё инстинкты, это не… не ты… Такого, — всхлип, — не может бы-быть. — Чего не может быть? — прерывистое дыхание обдало тонкую шею. Дайки прикусил кожу, оставляя легкие следы своих зубов. — Скажи мне, я тебя выслушаю, — Аомине провёл дорожку из поцелуев к ключицы. — Помнишь, я всегда буду с тобой. — Не может быть, чтобы ты… и-и я… и так… Это всё из-за… — Нет, — поцелуй в щёку. — Нет, глупый лисёнок, это не из-за течки, — ещё один поцелуй. — Течка лишь помогла… Где-то внутри, я видел в тебе не только младшего брата… Ты значишь для меня гораздо больше, чем можешь себе представить. И если ты не против, а я ещё могу остановиться, то мы можем… — Рёта неуверенно кивнул, так же неуверенно кладя руки на его плечи. — Это ведь твой первый раз? — Рёта покраснел ещё больше. — Я попытаюсь осторожнее. Дайки снял кофту с себя и омеги, оставляя омегу без одежды. Синеволосый достал из прикроватной тумбочки смазку и презервотив. Аомине смазал свои пальцы, подводя один к узкой дырочке, проталкивая его, начиная массировать изнутри. Второй он добавил спустя две минуты. Немного отросшие ноготки корябали нежные стеночки. Рёта постанывал, краснея от таких пошлых звуков. Дайки выцеловывал шею, грудь и ключицу, оставляя маленькие, розовые крапинки. Позабыв про презервотив, Дайки уже не мог сдерживаться, входя на полную длину, ловя губами громкий, болезненный стон. Из глаз, невероятно больших и красивых, потекли слёзы. Аомине провёл кончиком языка по нижней губе, прикусывая её, немного оттягивая её. Он касался языком нёба, дёсен. Рёта отвечал на поцелуй неумело. Забросив ноги на поясницу альфы, он царапал его спину, оставляя красные полоски. Дайки не двигался, давая омеге привыкнуть. Хотя соблазн был велик. Он, упираясь локтями в диван, целовал хрупкие плечи, едва касаясь нежной, бархатной кожи. Кисе прерывисто дышал ему на ухо, жмуря свои карамельными глазами, с уголков которых стекали крупные слёзки. Альфа сделал первый толчок, аккуратно заглядывая в глаза, которые смотрели прямо на него с такой любовью и нежностью. Второй толчок, и Дайки уткнулся носом в его шею, продолжая делать медленные толчки. Постепенно синеволосый ускорялся, но не срывался на бешеный темп. Рёта постепенно привыкал, начиная неуверенно подаваться навстречу. В какой-то момент Кисе забыл как дышать. Руки его метались от спины любимого к подушками. Тело перестало слушаться, а мозг соображать. Дайки продолжил двигаться в этом направлении.*На следующий день*
Рёта открыл глаза первый. Он встал и, преодолевая ноющую боль в пояснице, надел рабочую рубашку альфы, снова усаживаясь на кровать, подогнув одну ногу под попу. Омега потянулся рукой к волосам Аомине, спутывая их ещё больше. Дайки резко открыл глаза, хватая его за руки и прижимая к себе, утыкаясь носом в загривок шеи. Рёта какое-то время пытался высвободиться, но ничего не получалось, поэтому он сдался, краснея от основания шеи, до кончиков ушей и корней волос. — Почему ты раньше не сказал? — хриплым голосом спросил синеволосый. — Я боялся, что ты бросишь ме… Ему не дали договорить, укусив за загривок. — Ты чего? — Ты мой. Я тебя никогда не брошу. Какого хую, из-за этого я должен был это сделать? У тебя совсем мозги на бекрень пошли? — Хайзаки сказал… — Хайзаки ебнутый, а ты поверил ебнутому. — А ты поверил мне, хотя проверял у всех подряд, что я им сказал, хотя догадывался, что они и я врут. Так что мы квиты. — Мелочь пузатая, ты не обнаглела ли? — пытаясь схватить и вернуть обратно уходящего Кисе. — Ты куда? — В ванну, от меня воняет Дайки-чии, — позволяя взять за запястье, пролепетал парень. Аомине поцеловал впадинку на запястье, отпуская и откидываясь обратно на подушку. Ему никогда не хотелось дарить цветы, слушать упрёки и истерики. Никогда не хотелось проявлять заботу. Но, видимо, судьба решила, что ему пора начать это делать.*Пять лет спустя*
Босые ножки маленьких созданий проследовали на кухню, в которой собралось очень много народу. Акаши, простите, Хори Сейджуро, со своим мужем Хори Иошито, у котрого на руках сидела девочка шести лет. У неё красные глаза и рыжие, как у отца, волосы. Она пытается отстоять свою независимость, стараясь дотянуться рукой до конфеты, зло смотря на папу-омегу, который так же смотрит на неё. В этот момент папа-альфа просто молчит и улыбается. — Нет, Норико, я сказал, что ты не будешь есть конфеты. — Ты не имеешь права запретить мне есть конфеты. — Имею, ты наказана. — Это не аргумент. — А как тебе такое? Если ты ещё слово против скажешь, то больше не будешь играть с Кирой. — Хорошо, я не буду есть конфеты. Рядом с семейством Хори, сидело семейство Кагами. Буквально справа от них. Между Куроко, который был крайне поражен сказанным ранее Сейджуро, и Кагами, который поглощал еду в колоссальных количествах, сидела семилетняя девчушка с красными глазами, по форме напоминающих глаза Тецу, и голубыми волосами, заплетёнными в хвостики. Кира, а именно так звали дочь Тайги и Тецуи, ела салат. — А почему дядя Сей-чан не разрешает ей конфеты? — тихий, как и у папы-омеги голос. — Потому что она измазала стены в своей комнате краской, которая не смывается. — А зачем она это сделала? — Потому что мне было скучно, а они ушли на совещание! — Это не даёт тебе разрешение поганить стены! — А почему у вас в комнате стены у изголовья кровати исцарапаны, а мне просто разрисовать нельзя! — Так, ешь мясо и не разговаривай, — слегка покраснев, отчеканил Акаши, чуть не сломав вилку. Напротив семейства Кагами сидели Сацуки, Акира и Нацумэ. Мальчик ел молча, улыбаясь от того, что твориться вокруг. Ему же девять, он же взрослый. Рядом с Хагиварами сидел Акио и его невеста. Довольно милая девушка, с большими синими глазами, тонкими губами и белой кожей. Невесту звали Азуми. Рёта сидел возле ней, когда два маленьких чуда подбежали к нему. Обоим детям пять лет. У девчушки карамельные глаза и синие волосы, которые заплетены в маленькие высокие хвостики. Кожа её светлая, губёнки пухлые. Она скромно дёрнула папу за рукав, опуская большие глазёнки в пол. Её звали Санота. Рядом с ней, гордо подняв голову, стоял парнишка с блондинистыми волосами, синими глазами и смуглой кожей. Его звали Джиро. — А когда придёт папа и дедушки с бабушкой? — скромно спросила Санота. — Да, он обещал прийти пораньше! — Скоро, клянусь, а пока сядьте и поешьте. — Я не хочу есть без папы. — Я тоже! И в этот момент в дверь позвонили, детей пытались удержать на месте, а Рёта пошёл открывать. На пороге стояли его родные люди. Впереди, конечно же, Дайки, держащий в руках букет из белых лилий. Кисе повис на его шее, целуя в щёку, после чего поздоровался с Мегуми и Иоши, а после подходя к отцу. Некая неловкость между ними висела даже после пятилетнего общения, но они старались стать хорошими отцом и сыном. — Привет… Пап… — неловко почесав затылок, произнёс омега, после чего обратился ко всем. — Заходите, чего стоите? Или уже передумали отмечать день рождение?