Она и её тьма

Анни не могла проснуться. Заключённая в кристалл, она, подобно осе в янтаре, безмятежно скользила сквозь время, бури битв и чужих страстей, равнодушная к утекающим мимо неё мгновениям, часам, дням. Законсервированная в собственном порыве упрямого страха и отчаяния, она сделала это с собой, умышленно заточила себя в непробиваемую защиту собственного тела. Способом, который лишь ей был известен и оттого неповторим. Её «кокон» неуязвим, её последнее пристанище, непреодолимая защита, и враги ломали оружие и собственные кости в пустых попытках добраться до неё сквозь слои прозрачных чешуек. «Ты жалкая трусиха, Анни!» Лишь слабая девушка, которой не приходится рассчитывать на помощь, Эрен. «Вылезай оттуда, Анни!» Мне страшно, Армин, мне всегда было страшно, уж ты мог бы понять. «Когда мы достанем тебя, ты пожалеешь, что не сдохла сразу, сука». Не сомневаюсь, Микаса. Только достань. ...Прикрыв полные слёз глаза, она разом проваливается во вне. И во вне она существует лишь благодаря неуловимому пульсу, изредка проносящемуся по её кровеносным сосудам так тихо, что ни одно человеческое устройство его не улавливает. Во вне у неё не существует дыхания, питания, движения, жизни. Ничего, что способно дарить надежду. Есть лишь тихий сон и редкий, невероятно редкий пульс. Активен лишь мозг, экономно и медленно разбирающий на составляющие память, погружающий сознание в сновидения. Она мертва или спит? Если нет разницы, зачем тратить время впустую? Но её окружают охраной и запирают глубоко под землёй. Прячут от солнечных лучей, питающих таких, как она, опасаясь пробуждения и одновременно желая его. Им нужны ответы. Они кружат вокруг неё, словно стервятники, примериваясь к хранимым тайнам, к плоти, скрывающей их, выискивая лакомые кусочки на свой вкус и разбивая жадные «клювы» в кровь в бесполезных попытках добраться до неё. Час за часом, день за днём, им так сложно отступить. Признать поражение, своё, не её. Бесполезность своих попыток, её смерть. Дверь в камеру противно скрипит каждый раз, когда к ней кто-то заходит. Вначале часто, по несколько раз на дню, а потом энтузиазм и необходимость начинают угасать. Безнадёжность попыток достать её, вырвать из неё ответы начинает угнетать, раздражать. Исследователи отворачиваются, возвращая умы к делам насущным. Анни пребывает в настоящем анабиозе, в состоянии, недоступном хрупкому человеческому телу, но подвластном титану. В конце концов, она давно не человек, и им бы следовало об этом помнить, закипая от ярости над её несокрушимой защитой. Но люди не понимают и не могут себе даже представить границы способностей титанов. И их мысли, желания. Истинные возможности тел. Люди — это всего лишь люди. Армин, ты такой плакса. Она слышит каждый голос, обращённый к ней. Каждое оскорбление и сопливое признание. Искреннюю ненависть и пронизывающие своей силой чувства в словах. Удары по кристаллу болезненными волнами прокатываются по телу. Ничто не способно пробудить, нарушить бесконечный сон, и ничто не способно вскрыть её броню. Недели складываются в месяцы, голоса сливаются в глухой хор, ускользающий из памяти. Анни грезит о жизни до войны, до задания, и снова бесконечные тренировки и отец занимают всю её жизнь. Никакого хрустящего костями в ладони тела, никаких кровавых пузырей, щелчков вывихнутых суставов, сломанных шей. Ничто не лопается под её пятой, не вгрызается в неё острыми ножами, никто истерично не кричит её имя. Никто не хочет её смерти. Иногда сон ближе к реальности, и тогда она чувствует, что что-то происходит рядом с её кристаллом. Это наполняет её размеренное состояние смутной тревогой, словно рябью на воде. Ей хочется проснуться, но она не знает, как. Чувствует себя статуей, отлитой из металла фигурой, заключённой в форму, и только в неясной мути сна ощущает этот порыв, изнывает от желания шевельнуться, неподвижная, погружённая в твердь кристалла. То, что она сотворила с собой, непонятно даже ей, и как повернуть процесс вспять, не знают даже на родине. «Анни, наконец-то! Ты в безопасности, мы достали тебя! Выбирайся!» Это… Райнер? Тусклое узнавание не ускоряет полумёртвый пульс, хотя голос товарища сильно будоражит её дремлящее сознание впервые за долгие месяцы. Но даже понимания собственного спасения недостаточно, чтобы вырвать добровольно законсервировавшегося титана из спячки. Они даже не знают наверняка, жива ли она, что она сделала, как разрушить эту толщу брони вокруг неё. И она не может им никак подсказать. День за днём её кокон, прозрачно-жёлтая глыба кристалла, простаивает под лучами солнца, льющегося в комнату через высокие и широкие окна. Чьи-то ладони касаются множества гладких граней, чьи-то губы доверительно рассказывают новости, убеждают в безопасности, увещевают очнуться, призывают к ответственности, в конце концов. Иногда она узнает голоса Райнера, Бертольда, иногда это женские голоса, все как один ей знакомые, но все они в конце концов сливаются в одно. Солнце садится, подёрнутое рябью спящее сознание успокаивается полностью на каждую ночь, сминая все рассказы в один плоский и блёклый хор. Ни одна из речей не трогает её. Ни одна не дает достаточного повода пробудиться. Собственное заточение бережно держит её за толстой защитной стеной. Сон течёт и течёт, как река. Ей не нужно больше бороться с этим миром, с миром людей. Её битва закончилась, она проиграла. Проиграла и спряталась, отказываясь признавать поражение. Она никогда прежде не сдавалась, даже проваливая задание, но сейчас всё по-другому. Ненависть человечества навалилась, представ в облике троих людей, которым она верила, к которым привязалась. И тогда она пала.