Лестница к небу

Время, проведённое Ратисом и его товарищами в Омайнии, было недолгим, но очень насыщенным — особенно если учесть, что изначально они рассчитывали там только переночевать, а уже следующим утром — умчаться на силт-страйдере в голубые дали и ещё долго, очень долго не возвращаться в эти места. Ночью с лордаса на сандас все трое, впрочем, были полны оптимизма: история, которая начиналась откровенно паршиво, кажется, всё-таки выправилась. Им удалось и спасти Лледаса Тилани, и помочь запечатать круги призыва — уж это должно изменить отношение местных, так ведь? Как минимум, смерть ворчливого старика на них теперь не повесят — уже неплохо. Импровизированные посиделки у озера не продлились долго: ночевать в таком месте было скверной идеей, и Ратис, окончательно протрезвев и отложив “одолженные” у Лледаса Тилани рыбацие снасти, без зазрения совести растолкал задремавших приятелей. По ночному морозцу они втроём потянулись в Омайнию — в надежде, что после всего случившегося стража не станет выделываться и спокойно их пустит, а каноник Адраса не забудет об обещанном гостеприимстве и позволит им отдохнуть в дормитории для паломников. Шли поначалу молча, сонные и вяловатые — дневное возбуждение схлынуло, оставив после себя лишь усталость, — пока эту сонную, вяловатую тишину не разогнал шедший впереди Кериан. – Я хочу с ней завтра поговорить, – сказал он, чуть замедляя шаг и обернувшись через плечо, – с той девушкой из таверны. До того, как мы примем решение, я хочу во всём разобраться. – Ну, тут без базара, – согласился, невольно поёжившись, Лларен: месяц Заката солнца выдался тёплым — пока что, — но после заката солнца всё-таки холодало. – Прежде, чем обвинять её в чём-то, нужно проверить. Мы же не хотим за просто так подставиться? Хер его знает, сколько ещё нам ждать здесь этого караванщика, ебись он силтом через девять дорожных развилок... – Даже не в этом дело… – Кериан остановился — Ратис и Лларен последовали его примеру — и развернулся; факел отбрасывал на него неровные резкие тени, ещё больше заостряя черты и придавая худому мальчишескому лицу потусторонний, чуть жутковатый вид. – Я не знаю… Если всё так, как мне кажется, если она пыталась учиться сама и не справилась, то я не хочу топить её — даже если она виновата. Ратис ждал — Кериан явно не договорил то, что хотел сказать, — но Лларен встретил эти рассуждения без особого энтузиазма. – То, что она может оказаться какой-нибудь даэдро-культистской, или некроманткой, или… ну, скажем, подручной поехавшего колдуна, что захотел позлодействовать и подчинить себе город… – задумчиво протянул он и, хмыкнув — незло, но с недоверием, — переспросил: – Такое ты не принимаешь в расчёт, а, Индорил? – Я стараюсь не приписывать злому умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью. Не всегда получается, но здесь — подходящий случай. У меня было время осмотреться, пока вы ходили за помощью: изучить и прощупать круги, попытаться понять, что произошло… Я не эксперт, ни в коем разе, но впечатление смог составить. Выглядит всё так, будто кто-то недостаточно грамотный попытался разбудить круги, не до конца представляя принципы их работы — может быть, этот кто-то вообще не понял, что именно сделал. Глупость, конечно, тоже наказуема, но мерам, обложенным хворостом, не стоит бросаться огненными шарами. Ратис нахмурился: он не готов был выносить приговоры, не зная всех обстоятельств дела, но что-то в этих словах его потревожило. – Ты её жалеешь? – спросил он тогда. – Это опасно — решать заранее. Кериан посмотрел на него — внимательно, веско, словно бы считывая всё то, что не прозвучало вслух и не оформилось до конца даже в мыслях — и, кажется, тоже пробираясь через это всё ощупью, тщательно подбирая слова, проговорил: – Я не уверен в своей правоте — мы и правда знаем о случившемся слишком мало, а я не настолько хороший маг и допускаю, что мог совершить ошибку. В какой-то мере я полагаюсь на интуицию — но мои выводы хорошо поверяются логикой. Lex parsimoniae побуждает отрезать всё лишнее: если бы заклинатель хотел разбудить круги, чтобы черпать из них силу, то не оставил бы их без присмотра. Если бы даэдра расправились с заклинателем, тело бы не исчезло, не кануло в небытие. Остались бы хоть какие-нибудь следы — кровь, ошмётки плоти или обрывки одежды, отпечатки ног на земле. Книги, магические инструменты, осколки стекла — да что угодно! Но наследили вокруг только скампы. – Не справился с призывом, испугался и сбежал? – Ратис пожал плечами. – Не намного лучше. – Может, и так — но мы не узнаем, пока не найдём заклинателя. Может быть, я неправ, и девушка из таверны не факт, что вообще с этой историей как-то связана — но я думаю, что пойму... – он замялся, переложил факел в левую руку, выигрывая себе время на раздумье, и продолжил: – пойму очень многое, если сумею с ней побеседовать. Ты спрашивал, жалею ли я её. “Жалею” — это, наверное, не совсем подходящее слово. В конце концов, она ведь не пострадала — только испугалась. Не её стоило бы жалеть: пострадали другие меры. Она поступила глупо и безрассудно, когда попыталась прыгнуть выше головы и взялась заигрывать с силами, с которыми не совладала, однако… Я мог бы снова повторить свою любимую присказку про огненные шары — слишком хорошо представляю, что движет решившимися на такое. – Кер, ты не думай, я не хочу до тебя доебаться, – Лларен звучал осторожно, словно зверька приманивал. – Но ты не думал, что льстишь им, меряя по своей мерке? Ратис вот прав, это могли быть не милые невинные дурачки, а дурачки со злыми намерениями — не справились, сдрыстнули в туман и трясутся теперь, как бы за всё хорошее не прилетело. В этот момент Ратис почувствовал себя странно потерянным, как бывало, когда начинали ссориться младшие, а он не знал, как их разнять — не до конца понимая, о чём они сейчас спорят, на что его уговаривают… Кериан, кажется, тоже решил, что они уткнулись в тупик, переложил факел обратно в правую руку и, улыбнувшись устало, признался: – Я набил достаточно шишек, чтобы избавиться от детской доверчивости. Верить на слово — глупо, по умолчанию верить в чужую порядочность — безрассудно. Но жить, веря, что каждый — подлец, пока тебя не убедили в обратном… Не знаю, мне кажется, что подобное существование слишком безрадостно, чтобы за него цепляться — и слишком бессмысленно. Я понимаю, как опасно проводить параллели, не зная истории целиком — видеть то, чего нет, смотреть не в другого мера, а в зеркало… Я понимаю, честно — и я пытаюсь быть осторожным. Наверно, сейчас не лучшие время и место, чтобы пускаться в тоскливые истории о моём отрочестве, но для меня то, что случилось здесь — очень личное. Я прошу, чтобы вы мне доверились, и позволили взяться за дело так, как подсказывает чутьё, и только. Если не выйдет, то я не буду упорствовать — и не побоюсь признать, что был не прав. И разве можно было ему отказать? Ратис — не мог: Кериан Индри ещё ни разу его не подвёл, а в умении этого мера забалтывать и выспрашивать он убедился ещё в Бодруме… Зря только, наверное, Ратис стал на Бодрум оглядываться. Вспоминать о нём — всё равно что играть в "не думай о белом гуаре": чем сильнее пытаешься выгнать, тем настойчивей он возвращается. Ратис боялся представить, что было бы, если бы он не принял предложенную Керианом и Ллареном помощь — или если бы эту помощь ему, полузнакомому, недружелюбному, подозреваемому в убийстве меру, и вовсе не предложили. Может быть, он бы сумел отыскать кодовую книгу, спрятанную за статуей святого Фелмса — Ллареса, сама того, наверное, не подозревая, оставила все подсказки ещё при жизни, — но что толку в такой находке? Ратис бы и не понял, чем завладел, не разгадал бы истинной ценности этой вещи — сама по себе она, непроницаемо-немая и наглухо зашифрованная, ничего бы ему не сказала и не раскрыла бы ни своих, ни Лларесы тайн. Да и вряд ли кодовая книга надолго осела бы у Ратиса в руках, потому что Ревас… Ревас не успокоился бы — ни перед чем не остановился. Его только смерть успокоила и остановила — раз за разом он пересекал границы, что не должны были быть нарушены, и изменился настолько, что уже не сумел вернуться. Но Ратис не врал себе: он скучал — по времени, проведённому с Ревасом, по занятиям магией и тренировкам с кинжалами, по его голосу и глазам, по россыпи родинок на бедре и шрамам на шее и на запястьях — по счастью, которое чувствовал рядом, когда не подозревал, насколько оно окажется хрупким и мимолётным. Мысли о Ревасе оседали свинцом, горчили во рту, отравляли сердце, и Ратис привычно отмёл их, спрятал под шкаф, под ковёр и под фундамент Арены — вместе с останками невинно убиенного белого гуара. Ветер гулял по округе, насвистывая гротескный траурный гимн — но Ратис не сдался и всё же услышал за ним одну из кантат Вивека. Жизнь шла своим чередом, а троица данмеров шла к Омайнии. К тому моменту, как они вернулись — третий раз за день — к городским воротам, душевное равновесие перестало упрямиться и вернулось тоже. Ратис был готов ко всему и не забыл, что прошлым вечером добрые жители Омайнии оказали им не особенно тёплый приём, однако помощь с Тилани и правда поправила дело. Стража больше не пыталась задавить их чугунной дотошностью, неприветливые прохожие все повывелись, — правда, из-за позднего часа, вместе с приветливыми… — а каноник Адраса уже распорядилась о том, чтобы при храме для дорогих гостей подготовили всё необходимое. Горячая вода и койка в полупустом дормитории для паломников Ратису показались роскошью. Он думал, что провалится в тёмный и тихий, привычно уютный сон без сновидений, как бывало почти всегда, когда за день успевало скопиться много усталости — но этого не случилось. Несмотря на Ллареновы похрапывания — сам Лларен наутро сваливал всё на двух других “постояльцев”, пожилую супружескую чету Ваморис, возвращавшуюся в Баллфолс из Бодрума, но Ратис на его оправдания не купился, — заснуть удалось очень быстро, а вот с темнотой и тишиной не срослось... Утром Ратис не помнил, что ему снилось, не мог ухватить ничего конкретного — он спал беспокойно и тяжко, вяз в мешанине из вспышек света и ярких, кричащих красок и вынырнул — пробудился — резко, почти болезненно, как от удара. Только одно отпечаталось в памяти, не затерялось в цветной сонной пыли, осыпавшейся на пол дормитория: Ратис помнил, как падал — вверх, в небо, в бескрайнюю синеву, затопившую его мир от горизонта до горизонта… падал, пока вдруг не утонул в черноте её расширяющихся зрачков, и тогда... Тогда-то он, кажется, и проснулся — недоумённый, растерянный, но удивительно хорошо отдохнувший. Что бы ни значил этот причудливый образ, Ратис не знал, как к нему подступиться, и потому не стал его трогать вовсе. В то, что боги его, такого особенного, захотят повести за ручку, верить не получалось. Храмовое гостеприимство в тот день включало в себя и миску рисовой каши — чуть пресноватой, но сытной. Ратис, редко, но метко подраненный матушкиной стряпнёй — госпожа Дарес, пытаясь что-нибудь приготовить, могла сжечь даже воду, — ценил простую, питательную пищу; Кериан, работая ложкой с бездумностью и размеренностью двемерского автоматона, тоже не выказывал недовольства, а вот Лларен морщил нос, жаловался, что будто строительный раствор жевать пытается — и сдавшись, достал из кошеля мешочек со специями, щедро сыпанул их в миску и перекрасил кашу из белого в рыжевато-бурый. Супруги Ваморис косились на это священнодействие с явным неодобрением — но на пути к “Никсу и скальнику” Лларен не уставал повторять, что они, давясь строительным раствором, просто ему завидовали! Ратис и сам не мог объяснить, почему это так поднимало ему настроение. В таверне, по-сандасски оживлённой, они облюбовали себе угловой стол — тот самый, где накануне сидел и сыпал ругательствами Лледас Тилани, — и Кериан, предусмотрительно сняв перчатки, пошёл заказать мацта. В храме они не расспрашивали особо о “Никсе и скальнике”, не желая привлечь лишнее внимание, но кое-что всё-таки разузнали — то, например, что вчерашняя испуганная девица и правда была хозяйской дочкой. Сэру Эрису Ареним, как раз закончившую разносить мацт на один из дальних столов, Кериан — метки на его руках? слова, что он произнёс?.. — взбудоражил так сильно, что бедняжка чуть было не выронила поднос. Впрочем, она быстро справилась с волнением и, не расставаясь с подносом — отгораживаясь им, как щитом, — увела проблемного гостя куда-то за лестницу. Мацт — две кружки — им почти сразу принесла другая девица... и этот мацт был в должной мере хорош, чтобы немного, но скрасить томительное ожидание. Ратис тянул его, стараясь не подпускать к себе очередного белого гуара — тревогу, — а Лларен, непривычно неразговорчивый, вслух только и делал, что отсчитывал время: пять минут, десять, пятнадцать, двадцать... – Двадцать четыре минуты и девять секунд, – огласил он, довольный, когда Кериан вернулся в общий зал — правда, вместо Эрисы с ним была её матушка. Обменявшись с хозяйкой парой фраз, потонувших в трактирном гуле, Кериан вернулся к товарищам: вид он имел невероятно довольный, а в руках держал какую-то книгу. – Мы пришли к пониманию, – сказал он, усевшись за стол. – Госпожа Ареним и её семейство, впечатлённые нашими героизмом и бескорыстием, захотели нас вознаградить: бесплатное проживание — всё то время, пока мы ждём своего силт-страйдера, — еда, припасы в дорогу… Об остальных деталях нашего соглашения, пожалуй поговорим позже — за закрытыми дверями. Комнату уже готовят. Комнату приготовили — Лларен не дал бы соврать — через без четверти восемнадцать минут; в ней, некогда просторной, из-за втиснутой третьей койки стало не развернуться — но даже так тут было всяко уютнее, чем в дормитории. – Ты что же, их шантажировал? – Лларен не собирался ходить вокруг да около. – Тем, что сдашь дочку?.. И правда рыльце в пушку, раз так забегали. – Я бы не стал — не напрямую, – Кериан покачал головой и, сев на кровать, рядом с собой положил ту самую загадочную книгу. – Никогда не разбрасываться угрозами, которых не можешь выполнить — кредо, от которого я редко отступаю. Но между возможностью и готовностью — большая разница. Да, если бы Аренимы были понесговорчивей… Я мог бы тогда, конечно, пойти на принцип, но нам это чуть ли не так же невыгодно, как и им. Разбирательство неизбежно затянется, мы — застрянем в недружелюбной Омайнии не на один день... – Обоюдка, – кивнул, соглашаясь, Ратис. – Верно, – Кериан улыбнулся и, развернувшись к Лларену, пояснил: – Взаимное поражение, как когда фехтовальщики ранят друг друга — если одному из них важнее не защититься, но нанести удар. Частая ошибка на тренировках, когда не чувствуешь настоящей опасности — и то, от чего надо отучиваться, если не хочешь бесславно погибнуть в бою… Они не подумали о том, что громкие разоблачения мне самому не выгодны — слишком испугались. Девчонка и вовсе только сейчас нашла в себе силы признаться матери — но зато сдала мне свой учебник. Пока Кериан рассказывал, как договаривался с трактирщицей и что узнал от её дочки, Ратис рассматривал книгу — краденую, судя по вытравленному экслибрису, оттого коробейник и продал её так задёшево — а Эриса Ареним и рада была, что подобная вещь вообще попала ей в руки, и не задавала вопросов. – Я ведь тоже самоучка, – хмыкнул Кер. – Нашёл когда-то у деда в библиотеке нужные книги, практиковался — втайне от домочадцев. Поначалу всё шло хорошо — до первой серьёзной ошибки… А потом меня подрал скамп, и тайной эти занятия быть перестали. С тех пор я предпочитаю оружие: его куда проще контролировать. От опытов Эрисы пострадали другие, и ей повезло, что никто не погиб. Пусть теперь вымаливает прощение у АльмСиВи — я ей не буду судьёй. – Но на её косяках мы поживились неслабо... Ты и вторую комнату задарма мог бы вытянуть, Индорил — если судить по тому, как они все забегали. – У моей наглости были пределы, – усмехнулся Кериан, – я не выкручивал им руки, честно. Пообещал даже позаниматься с Эрисой то время, пока мы ждём здесь силта… Научу её призывать посох: посохом трудно убиться, даже даэдрическим. Пусть практикуется, может потом и при храме взять пару приёмов — для самообороны. А если этого ей не хватит, и захочет серьёзно учиться, то у неё будет время.... – Ты там поосторожнее с посохом, Индорил, – вклинился Лларен, не дожидаясь окончания фразы. – Знаю я, как это бывает... В прошлый раз, когда ты им взялся махать, закончилось всё херово. Учишь — учи, но не сближайся с ней больше, чем нужно. Кериан вздрогнул, но промолчал — сжались в полоску губы, краска отхлынула от лица… Лларен выглядел и того хуже, явно жалея, что это сказал: ёрзал, мял пальцами одеяло, словно пытаясь выжать из него подходящее извинение, и вид имел донельзя несчастный — его выразительное, живое лицо читалось, как открытая книга. – ...А метки на коже? – вспомнил Ратис, разбивая воцарившуюся неловкость — и Кериан с радостью за его слова ухватился. – Знаки, сделанные чернилами, – пояснил он, вскидывая “татуированные” ладони. – У меня очень маленький резерв, а это работает по принципу свитков: если вложил силу ранее, потом используешь без затрат. Каждому знаку соответствует своё оружие — или другой призыв: Эриса пыталась разобраться с банекинами, но после вчерашнего спешно свела все метки. Они помолчали какое-то время, и Ратис решился, воспользовался моментом: старательно не встречаясь глазами с товарищами, подробнее рассказал о своём фиаско с учителем-некромантом, о котором прежде только упоминал — ещё в Бодруме. В чем-то Эрису Ареним он всё-таки понимал... и думал порой, что лучше ушёл бы к Телванни, или украл у брата мечту и попробовал стать ординатором, или плюнул на всё и сбежал на материк, к имперцам — но не связался с Савилом Одавелем. Простой, лёгкий путь, суливший наименьшие жертвы, завёл Ратиса в тупик и обошёлся куда дороже, чем он рассчитывал. Глупость наказуема, но им с Эрисой обоим очень повезло, что за их глупость не расплатились кровью другие... – Для народа чародеев у нас довольно паршиво устроено магическое образование, – покачал головой Кериан, выслушав его историю; выглядел он оживлённо — захваченный новой мыслью, подался вперёд, устроился на самом краешке кровати, словно вот-вот был готов вскочить и забегать по комнате. – По Договору о перемирии монополия на магические услуги, в том числе и на обучение, принадлежит Гильдии. Дома и другие организации могут обучать своих членов, но и только... Шад Астулу, последнюю независимую академию, задушили ещё двести лет назад, а имперской гильдии слишком многие не доверяют. С наставниками, у которых нет гильдейской лицензии, связываться не всегда безопасно, Храм даёт только основы основ, если не принимать постриг, а Телванни плюют на правила, но иметь с ними дело… Ратис кивнул: он и прежде не питал к Телванни великой любви, их этика вызывала у него отторжение; а уж теперь, после Бодрума, желания с ними пересекаться не было никакого. – И даже когда среди родни есть хорошие маги, это не гарантирует успеха, – продолжил свои рассуждения Кериан, – если ты, например, предрасположен к другим школам или если из них плохие учителя... Деньги и власть — надёжное подспорье, и моя история — скорее несчастливое исключение. От несовершенства системы больше всего страдают простые меры вроде Эрисы Ареним — а власть предержащим на них плевать. Ратис слушал внимательно: его собственная нерадостная история с каждым словом разрасталась до масштабов страны… – Ты много об этом думал, – сказал он, когда Кериан замолчал. Тот пожал плечами и, кажется, поначалу не собирался ничего отвечать, но в последний момент передумал. – К беседам о судьбах родины мне не привыкать, – отозвался он — насмешливо, но насмехался, сверкая злой кривоватой улыбкой, скорей над собой. – Благо, я в близком родстве с двумя индорильскими советниками — пусть и с семьёй моей вдовой матери никогда не ладил. – Не ладил? – Лларен, всё это время молча страдавший, вдруг оживился: взвился — чувство вины отступило, злость и досада нашли себе новую цель — и пояснил, активно жестикулируя: – Твой дядя сломал тебе руку, плечо, ключицу и несколько рёбер — а уж про то, как ты "упал с дерева", я вообще молчу. "Не ладил" — это нехеровое такое преуменьшение. Ратис не отреагировал — вслух, — но видимо, что-то из бури его эмоций всё-таки отразилось и на лице, потому что Кериан вмиг залился краской и кинулся перед ним оправдываться: – Тедрас, мой дядя по матери, старше меня на пару лет. Однажды мы подрались на лестнице, я неудачно упал — отсюда и переломы. Звучал он спокойно и обстоятельно, а "падение с дерева" не прокомментировал вовсе... Ратис заподозрил, что это как-то связано с его глазом — но лезть не стал, ему хватило того, что услышал. Лларен же скептически фыркнул, не купившись на эту попытку смягчить рассказанное — и Ратис, пожалуй, был с ним солидарен. – Когда мне было одиннадцать, меня забрал к себе прадед, – продолжил Кериан; наигранная небрежность сквозила в его словах, и слышать их было болезненно и немного неловко, – и сделал своим воспитанником. После смерти отца — его внука — вскрылось, что тот разорился, и серджо советник решил проследить, чтобы я не пошёл по кривой отцовской дорожке: прививал мне строгость нрава, системное мышление… А ещё у серджо советника были сложные отношения с наследниками, а говорить со мной, отрабатывать на мне аргументы и тестировать речи было безопасно. Я привык рассуждать о судьбах родины, но это... пустое всё. Я и в своей судьбе разобраться не в состоянии, куда мне страну спасать? Я не могу её изменить, но если в моих силах сделать хоть что-то, помочь хотя бы одному меру, я хочу попробовать — и буду пробовать раз за разом... – Пока не убьёшься, – продолжил за него Лларен — непривычно серьёзный и грустный. – Я попробую ещё и не умирать, – мягко, негромко ответил Кериан, – хотя бы ради тебя, друг мой. “Ему очень трудно не верить”, – подумал тогда Ратис: эти энергия и напор оказались слишком заразными... Как бы то ни было, а на обед они попробовали фирменную хозяйкину рыбную похлёбку, и вкус у неё — даже Лларен признал — был восхитительный.