Единственная дочь

О переезде можно было смело забыть, не скрою, в глубине души, я была рада этому. Мне было стыдно признаться самой себе, но я устала от всего, устала постоянно жить в напряжении, устала от неопределенности. Мне хотелось взвалить эту проблему на чужие плечи, забиться в угол и просто выждать, но могла ли я себе это позволить? Ведь я должна быть сильной, я обязана сделать все возможное для счастья своего ребенка. Но порой, когда обстановка накалялась до предела, мне хотелось бежать без оглядки. Вымучено смотря на спящую дочь, я задавала себе вопрос, а какой бы была моя жизнь, если бы ее не было? Я ни раз представляла легкую, беззаботную жизнь, без ограничений, без нее. И в тоже время, я ненавидела себя за это. Такие мысли недопустимы, видимо заведующая роддомом была права, я недостойна быть матерью. Вздохнув, я отправилась наверх распаковывать вещи, аккуратно раскладывая их по полкам, дабы хоть как-то отвлечься. Сев на пуфик в гардеробной, я попыталась заглянуть в будущее, и снова меня ждало разочарование. Ничего, темнота, в последнее время меня стало это изрядно выводить из себя. Вот и сейчас в порыве бешенства, я разорвала новую кофточку, которую буквально вчера мы купили с Деей. Ничего, я отшвырнула ее, все равно это ширпотреб. Надо будет прикупить ей, что-то приличное, все-таки она уже девушка взрослая. Я усмехнулась, я неисправима. – Может, прогуляемся? Я резко вскинула голову вверх, задумавшись, я не заметила приближение Эсми. Молча кивнув ей, я бросила вещи и последовала вслед за названной матерью. Действительно, мне стоило проветриться, а то дурные мысли все чаще стали посещать мою голову. Мы медленно брели, постепенно углубляясь в лес, признаться, мне нечего было сказать, а Эсми и не торопилась заводить разговор. Подойдя к поваленному дереву, она присела на него, жестом приглашая меня. – Элис, – начала она, – я понимаю как тебе тяжело. Я, психанула, только психоанализа мне не хватало или еще хуже жалости. – Прежде чем ты разразишься пламенной речью, чтобы я не лезла не в свое дело, и ты сама со всем прекрасно справишься, выслушай меня. Я закатила глаза, скривившись. Она устало выдохнула, опустив плечи, сгорбившись, словно собираясь с силами, еле слышно заговорила. – Знаешь, когда я выходила замуж за Чарльза Эвансона, я его люто ненавидела. – Она горько усмехнулась. – Но я была слишком слаба, дабы перечить своему отцу, как же отличная партия для дочери. За его плечами была успешная военная карьера, почет, уважение, что еще нужно? Ведь так? Ее губы сложились в презрительной усмешке, а глаза блеснули словно от заволакивающих слез, которых по сути у вампиров быть не могло. Может, конечно, это игра лунного света, пробирающегося через вековые деревья и падающие на несчастное лицо женщины, создавали подобную иллюзию. Я потрясенно смотрела на нее и не узнавала. – Я вышла замуж, – продолжила она. – Наивно надеясь на лучшее, глупая, какая же я была глупая. – Она покачала головой. – Моя жизнь превратилась в ад. На ежедневные унижения, измены, я перестала обращать внимания через пару месяцев нашего брака. Научилась лицемерно улыбаться, врать о благополучие в семье и мило ворковать с мужем на людях. Но кто же знал, что это был лишь первый круг ада. В ход пошли побои, насильственное принуждение к исполнению супружеских обязанностей. Я глотала слезы, и молилась, чтобы все образумилось, каждый Божий день говорила, вот еще немного и все наступит белая полоса. Затем война, которая сделала из неконтролируемого человека, настоящего психопата. Он превратился в тирана, никакие уговоры, ни слезы, хоть как-то отрезвляющие его ранее не действовали. Он изменился, стал жестче, деспотичней, а я все также заливала ночами подушку. Я стала ненавидеть с новой силой, но уже себя, за свою нерешительность, за свою слабость. Мне нужен был толчок, который вырвал бы меня из пучины самобичевания и жалости к себе, заставил бы меня действовать. И он появился, я забеременела. Знаешь, в первые дни беременности, я ненавидела этого ребенка. Ведь это продолжение Чарльза, его плоть и кровь. Я не хотела давать жизнь этому ублюдку. Но и избавиться у меня не было сил, я опять не могла ни на что решиться. Она замолчала, отрешенно смотря перед собой. А я сидела, забыв как дышать, признаться, это откровение стало, что-то из ряда вон выходящее. Я и представить не могла, что у всегда такой мягкой и отзывчивой Эсми, настолько сложная судьба. А ее образ, что это? Всего лишь маска, которую она привыкла носить еще со времен своей смертной жизни. Я отказывалась это понимать. – Знаешь, – она мягко улыбнулась, – однажды возвращаясь, домой, я решила прогуляться по парку. Чарльз тогда был в командировке, такие дни были словно глотком свежего воздуха, позволяющие мне насладиться покоем, которого мне так не хватало из-за нескончаемых скандалов дома. Бродя по тропинке, я так погрузилась в свои мысли, что ни сразу заметила обратившуюся ко мне девочку. Она вцепилась ручонками мне в подол платья, тем самым призывая остановиться. Девчушка была такой очаровательной, большие карие глаза смотрели с таким задором, что я невольно улыбнулась. Девочку звали Мелани, и ей было аж целых 4 года. – Эсми ласково рассмеялась продолжая. – Она захотела похвастаться новой игрушкой, которую ей сшила мама. Обычная тряпичная кукла, с неровными стежками и слегка криво пришитыми пуговицами, заменяющие глаза. Куклу звали Мару, Мелани с гордостью мне об этом сообщила, она сама придумала. Общаться с ней было легко и приятно, но все хорошее рано или поздно заканчивается. Ее окликнула молодая женщина и стала стремительно приближаться к нам. Рассмотрев ее, я ахнула, она была точной копией Мелани, только старше, ее мать. Хотя казалось, что в этом удивительного, это естественно когда дети похожи на своих родителей. Но именно эта встреча стала для меня переломной. Я стала воспринимать своего, нерождённого ребенка, по-иному. Ранее думая о нем как о дитя Чарльза, я напрочь забывала, что это и мой ребенок. Я осознала это, осознала и приняла. Скажу больше, я полюбила его, полюбила всем сердцем. Мне уже стало наплевать на нерадивого мужа, на его заскоки. Я была поглощена своим нерождённым сыном или дочерью. Я представляла свою маленькую копию, как мы гуляем, как он восторгается новой игрушкой, как звонко разносится его веселый смех. Примитивные мечты и иллюзии молодой мамочки охватили меня с головой. После очередного скандала, когда Чарльз начал меня избивать, хотя я находилась уже на пятом месяце беременности, к слову его это мало волновало. Знаешь, я не зажалась, я не лила слез и не умоляла прекратить, я схватила первое попавшееся мне в руку и залепила мужу. Он замер не от нанесенной травмы, а от осознания сего факта, что я дала отпор. А я била, била его, с таким остервенением вымещая всю боль, ярость, копившуюся во мне все эти годы. Ведь всему есть предел, верно? Но последнее слово он все равно оставил за собой, поднявшись, он со всей силы ударил меня по лицу. Я упала, она нанес мне еще несколько болезненных ударов, а затем, плюнув, вышел из дома. Отправился напиваться в очередную пивную, как делал ни раз. И я поняла, что нужно действовать, так не может продолжаться дальше. И если на себя мне было уже наплевать, то мой ребенок достоин лучшего. В туже ночь, воспользовавшись его отсутствием, я бежала. Представь, одна, беременная, с маленькой дорожной наспех собранной сумкой, я рвалась вперед в неизвестность, не было былой робости, а лишь переполняемая меня уверенность, что я поступаю правильно. Я не задумывалась, где я буду жить, что я буду есть, да и на что? Мне было наплевать, я знала, что я сверну горы для своего маленького чуда. Я словно забыла, что такое страх. И если бы мне кто раньше сказал, что я решусь на подобное, я бы рассмеялась в лицо. Не скрою было трудно, но я была переполнена решимостью наладить свою жизнь. Я смогла снять комнатку и устроиться работать учительницей рисования в местную школу. Денег катастрофически не хватало, только на все самое необходимое и порой не лучшего качества. Это был минус, значительный минус моего опрометчивого поступка, как говорили мои новые знакомые. Они просто не знали, что тишину и покой, обретенные после побега, я не променяла бы ни на какие деньги. Вот так я и жила преподавая в школе, гуляя в небольшом парке поблизости, в ожидании своего дитя. Она вновь замолчала, на этот раз надолго. Ее руки слегка подрагивали, ведь, что стало с ее ребенком, я знала. Поэтому не торопила, да и не просила продолжить, я сама себе не могла ответить хотела ли услышать завершение ее истории. – 8 ноября 1921 года, мой мир рухнул. – Ее голос дрогнул, а мертвенно-бледное лицо застыло маской. – Легкая тень разочарования коснулась меня, когда мне сообщили, что у меня мальчик. В глубине души я желала девочку, свою, понимаешь, свою маленькую Мелани. Образ девчушки не покидал меня на протяжении всей беременности, она так запала мне в сердце, что порой я вспоминаю ее и по сей день. Интересно как у нее сложилась судьба, счастлива ли она была? Жаль, я не узнаю об этом никогда. – Она вздохнула и опустила голову, прикрыв глаза. – Когда мне первый раз принесли его кормить, мне захотелось его отшвырнуть, во мне взыграла такая ненависть. Мало того, что мальчик, так еще и копия Чарльза. Черные волосики и жгучие черные глаза взирали на меня с невинного личика. Все мои мечты и иллюзии рухнули как карточный домик. Преодолев отвращение, я покормила кричащего ребенка, и была нескончаема рада, когда его унесли. Я не хотела видеть его, не хотела брать в руки, и мне было абсолютно все равно на его жизнь. Страдает, плачет, нуждается, наплевать. Я жалела только об одном, что не избавилась от него. Ведь сейчас находясь вдали от мужа-тирана, одной было бы легче строить новую жизнь. Ребенок тяготил меня. В те времена не было понятия послеродовая депрессия, не было помощи молодым матерям, оказывающихся в таких ситуациях как я. По мере, возможного, я свыкалась с мыслью, что я обязана постараться вырастить из него достойного человека. На третий день, проснувшись пораньше, я провела все утренние процедуры и уселась на кровать в ожидание своего ненавистного сына. Пришла нянечка, толкая перед собой каталку на которой рядком лежали плачущие дети. Помимо меня в палате были еще две молодые мамочки, которые с радостью приняли своих детей и тут же приложили к груди. Моего ребенка не было. На мой немой вопрос, а где? Она виновато опустила глаза и стремительно покинула палату. Спустя минут двадцать меня вызвали к заведующему родильным отделением. Я сидела на стуле напротив тучного мужчины с усами, что скорбно мне верещал медицинские терминологии, в которых я не понимала ровным счетом ничего. Смысл сказанного стал доходить до меня после того как поднявшись со своего рабочего места он подошел ко мне положив руку мне на плечо, тихо проговорил – Мне жаль. Я вернулась в палату в полной растерянности и в смешанных чувствах. Моим соседкам приносили и уносили детей еще несколько раз, а я отрешенно сидела на кровати и смотрела на свои руки. Ближе к ночи осознание накрыло меня с головой, он мертв. Мой ребенок мертв, меня накрыла истерика. Я все эти дни не знала, как от него избавиться, жалела о своем поступке, давшем ему жизнь. Представляя себе радужную жизнь без него. Винила его, не успевшего еще родиться за то, что он так похож на ненавистного мне человека, на своего отца. Господи, а на кого еще может быть похож сын? Считала, что он недостоин был этой жизни, что он обязательно вырастит такой же мразью, как Чарльз. Ждала от него только одни проблемы и неприятности. А на деле оказалось, это я недостойна такого счастья, недостойна быть матерью. – Элис, – Эсми впервые за все повествование посмотрела на меня. – Запомни, девочка, как бы не было трудно, как бы ты не ненавидела своего ребенка, за то, что похож не похож на тебя, за то что не оправдал твои ожидания. Сколько бы не задавала себе вопрос, чтобы было, если бы ты не родила? Сколько бы ты не представляла беззаботной жизни вдали от насущных проблем. Поверь мне, ты уже никогда не сможешь жить как прежде. Я знала своего сына всего два дня, кроме чувств ненависти и презрения я не испытывала к нему ничего. Я хотела лучшей жизни, только, в конечном счете, она оказалась бессмысленной для меня. Жизнь словно разделилась на до и после. Съедаемое чувство вины не покидает меня и по сей день, ведь я виновата, я не уберегла. Мой сын родился больным, проблемы с легкими, каждый его всхлип пронизывал болью это несчастное создание. А я, я молча наблюдала поглощённая своей ненавистью, с отвращением и злорадством смотря на его страдания. Даже неведомая на тот момент о его недуге, разве дает мне право на оправдание? Я хотела, чтобы его не было, а жизнь была прекрасной и беззаботной, что ж я получила ее. Но цена оказалась слишком велика.