Благие намерения

      — Что ты творишь?!       В голосе Ралдорона слышится уже не вызов, а неприкрытое приглашение к драке. Так обычно звучат последние слова перед тем, как кто-то из участников диалога получает в челюсть просто по законам человеческой природы.       — Ты хотя бы отдаёшь себе отчёт в том, что сделал? — продолжает первый капитан, чуть понизив голос.       Азкаэллон встречает упрёк, не дрогнув.       — Это была необходимость.       — Необходимость? Что за необходимость убивать друг друга без причины, ради соблюдения какой-то идиотской тайны! — снова выходит из себя Ралдорон. — Если тебе плевать на жизни братьев, которыми ты так легко размениваешься, подумай хотя бы о примархе.       — Я именно о нём и думаю, в отличие от тебя! — огрызается командир Сангвинарной гвардии. — И делаю это ради его же блага.       — Это ты называешь благом? Ты не видел его вчера, пока пропадал в своих подземельях!       Он прав. Азкаэллон не видел Сангвиния с тех пор, как тот улетел из тронного зала, чтобы поговорить со Львом.       — Каждой такой глупостью ты сам вонзаешь нож ему в спину, — продолжает Ралдорон, не стесняясь в выражениях и не пытаясь щадить чувства брата. — Каждая смерть одного из нас ранит и его тоже. Или ты уже забыл Сигнус?       На сей раз упрёк попадает в цель. Сигнус навеки останется несмываемым пятном на чести Азкаэллона. Однако на словах он непреклонен.       — Это оправданная жертва. Ни одна живая душа не должна была узнать, кто именно получил маску.       — Почему?       Вопрос на мгновение ставит Азкаэллона в тупик, меж тем как Ралдорон продолжает:       — Допустим, кто-то узнал бы. Думаешь, ему бы стали завидовать? Это большая честь, но сомнительное удовольствие.       — Слишком опасно. Я один сохраню тайну надёжнее.       — Не сохранишь. Кроме тебя её знает ещё как минимум сам Аратрон.       При этих словах сердца Азкаэллона пропускают удар.       — Он будет молчать. Вечно, — глухо произносит он, безуспешно пытаясь отрицать очевидное: тайна личности уже раскрыта.       Ралдорон хмурится.       — Зато я не буду. Не делай такое лицо, это не твой Сангвинор проболтался. Если бы ты хоть на миг отвлёкся от своей паранойи, то понял бы, что Сангвиний почувствует смерть Хакаэля.       На миг Азкаэллон опускает голову, признавая его правоту. Он принял во внимание, что Ангел может узнать о смерти одного из своих телохранителей, но не подумал, что он так легко поймёт, какого именно. Однако в этом не было ничего невозможного — Сангвиний знал по именам всех своих сынов…       — А если бы в тебе была хоть капля сострадания, — жёстко продолжает Ралдорон, и каждое слово звучит, как удар кинжала, — ты бы сообразил, что эта смерть его не просто опечалит, нет. Твоя глупая выходка причинила ему боль. Ты нанёс ему удар именно тогда, когда он только-только начал приходить в себя. Жаль, что ты не видел в тот момент его лица — быть может, это тебя бы хоть чему-то научило.       Азкаэллон не отвечает и на этот упрёк, хотя ему есть, что ответить. Он может сказать, что безопасность нового императора сейчас важнее, и что цель оправдывала средства, но почему-то не может произнести ни слова. В горле стоит ледяной ком.       — Будь на твоём месте кто-то другой, — выплёвывает Ралдорон, — я бы, не задумываясь, убил его за ту боль, что он причинил моему отцу.       Эти слова придают Азкаэллону сил. Он сглатывает поселившийся в горле ком и делает шаг вперёд.       — Ну так ударь меня, — предлагает он. — Давай, магистр ордена, сделай это. У тебя на лбу написано, как ты хочешь моей крови.       Ралдорон качает головой, хотя видно, что предложение кажется ему соблазнительным.       — Не буду, — спокойно произносит он.       — Не будешь, или не уверен, что справишься?       Удивительно, но Ралдорон не ведётся на провокацию.       — Тебя стоило бы размазать в кровавый фарш, — замечает он. — Но я, в отличие от тебя, не эгоист, и найду в себе силы не делать этого. Примарх, к сожалению, слишком тебя любит. Его неизбежно расстроит твоя расквашенная физиономия, особенно сейчас, когда ему вполне достаточно твоих дурацких идей и постоянных домогательств со стороны Льва.       Азкаэллон вздрагивает.       — Что ты сказал?       Брат смотрит на него с изумлением.       — А что, по-твоему, нужно от него Повелителю Первого — навязать метёлок для смахивания пыли? Разуй, наконец, глаза: Робаут Жиллиман и Лев Эль’Джонсон борются за внимание нашего императора, и не только в политическом смысле. С предательством Хоруса его место, можно сказать, освободилось, и оба жаждут занять эту выгодную позицию.       — Это… мерзко, — тихо произносит Азкаэллон, не до конца ещё веря своим ушам.       Это мерзко, но естественно и логично. Он ошибался, принимая во внимание лишь один вероятный мотив, и ошибка сказалась на его действиях.       Но что ещё он мог бы предпринять?..       Ралдорон пожимает плечами.       — Не так мерзко, как удар в спину от одного из любимых сыновей.       — Почему я не знал об этом? — спрашивает Азкаэллон, намеренно игнорируя последнее замечание.       Он чувствует что-то вроде ревности. Почему Сангвиний поделился такими важными вещами с Ралдороном, а не с ним? Отец не доверяет ему? Любит Ралдорона сильнее?..       — Потому что ты ослеплён своей паранойей, — бросает Первый капитан. — Если бы ты вчера остался с ним, а не развлекался ритуальными убийствами, то знал бы.       Кровь стучит у Азкаэллона в висках, угрожая застелить зрение алой пеленой.       — Сомневаюсь, что твоя затея с золотым муляжом сработает, — продолжает безжалостный Ралдорон. — Льву нужен Ангел, а не его металлическое подобие. Не думаю, что тут поможет маска… Разве что ты сам пойдёшь ко Льву и предложишь себя вместо Ангела, чтобы он удовлетворил, наконец, свои желания. Быть может, тогда его отпустит. Ведь ты очень похож на отца, вдруг поможет?       Кровавая пелена начинает сгущаться, но Ралдорон уже отворачивается, чтобы уйти.       — Я не стану с тобой драться, — добавляет он напоследок. — Я хочу, чтобы ты сам себя сгрыз чувством вины за содеянное. Может быть, хоть так ты приблизишься к пониманию, что такое «душевная боль».       Он удаляется быстрым шагом, оставляя Азкаэллона разрываться на части между желанием догнать его и вколотить последние слова в глотку, и осознанием, что он прав. Да, Ралдорон прав, и эта его правота бьёт куда сильнее кулаков.       Азкаэллон до крови закусывает губу. Он ошибался и должен исправить свою ошибку. А ещё он должен понести наказание.       К счастью, Ралдорон, намеренно или нет, подал ему прекрасную идею, как это можно осуществить.

***

      «Ведь ты очень похож на отца», — сказал Ралдорон, и теперь, видя своё отражение в тёмном окне, Азкаэллон понимает, что он имел в виду.       Все легионеры так или иначе напоминают своих примархов. В легионе сходство с генетическим отцом часто считается одним из негласных критериев красоты. Но Кровавых Ангелов сложные ритуалы становления чаще, чем остальных, превращают в уменьшенные копии примарха.       Азкаэллон из их числа. Лишённый своей золотой брони, в простой одежде, с рассыпавшимися по плечам завитыми волосами, он действительно очень напоминает Сангвиния. Для полноты образа не хватает лишь крыльев. И взгляд… Он другой, и тут ничего не поделаешь — Азкаэллон может быть похож на Ангела внешне, улыбаться так же, но в его взгляде навсегда застыла холодная сталь.       Чтобы скрыть это несоответствие, Азкаэллон не смотрит на Льва, вперив взгляд в пол у его ног.       — Что тебе нужно? — требовательно интересуется Повелитель Первого.       Даже не глядя в глаза, выдержать пристальный взгляд примарха нелегко. Но у Азкаэллона богатый опыт по этой части.       Он склоняет голову и преклоняет колено.       — Я пришёл принести извинения, милорд.       — Извинения от моего брата?       В голосе Льва звучит недоверие, за которым скрывается надежда.       — Извинения от меня, — твёрдо произносит Азкаэллон, хотя слова даются нелегко. — За то, что произошло в тронном зале. Я действительно не мог сказать вам, где император.       — А теперь, значит, ты готов это сделать?       Примарх подаётся вперёд, словно не желая упустить ни звука.       — Нет, милорд.       — Тогда зачем ты явился?!       Удар, а на самом деле — лёгкая пощёчина, — швыряет Азкаэллона на пол. Он поднимается на ноги, облизывая разбитые губы.       — Я хочу предложить вам замену.       На долю секунды Лев кажется утратившим дар речи. Потом он оборачивается к своей почётной гвардии.       — Оставьте нас!       «Я бы не подчинился», — думает Азкаэллон, провожая взглядом удаляющихся из зала воинов Крыла Смерти. Очевидно, Тёмные Ангелы не слишком озабочены безопасностью своего примарха.       — Так что ты хочешь предложить мне? — холодно спрашивает Лев. — Предупреждаю, выбирай слова тщательно, потому что я не настроен шутить.       На этот раз Азкаэллон рискует встретиться с ним взглядом.       — Если я дам вам то, чего вы хотите от моего повелителя, — произносит он медленно, — вы оставите его в покое?       — Я советовал тебе тщательно выбирать слова! — рычит Лев.       — Милорд, я уже говорил, что не боюсь смерти. Долг требует от меня больше, чем просто умереть за императора, и, если это необходимо, я с радостью исполню его.       Мгновение примарх, кажется, колеблется. Но это мгновение проходит, и он делает шаг навстречу Азкаэллону. Тот напрягается в ожидании нового удара, но вместо этого Лев берёт его за подбородок и приподнимает, заставляя смотреть на себя снизу вверх.       — Ты думаешь, будто можешь заменить Сангвиния? Как самоуверенно. По-твоему, такое жалкое подобие способно заменить примарха?       Азкаэллон растягивает непослушные губы в улыбке.       — Вы не узнаете наверняка, пока не проверите.       Тогда Лев запускает пальцы в тщательно уложенные локоны и начинает проверять.

***

      Астартес — не замена примарху, как бы они ни были похожи. Наглому герольду Сангвиния не заменить Льву мечту о брате. В нём нет смысла как в заместителе. И всё же…       И всё же он заслужил, чтобы его проучили. Быть может, последний раз в жизни.       Если закрыть глаза, можно представить нимб золотистого света над головой Азкаэллона. Представить смех и улыбку Сангвиния, которая так легко сменяется оскалом. Представить белоснежные крылья раскрывающиеся за его спиной.       Вот только, в отличие от Сангвиния, Азкаэллон не умчится на этих крыльях в небо. Он останется во власти Льва. Наглая, самоуверенная маленькая копия, гордая, но в то же время слабая и беззащитная.       Эта копия склоняется перед ним, признавая его власть.       Копию можно взять за волосы, наблюдая, как кривится от боли красивое лицо. Можно сорвать с неё одежду, выкрутить руки за спиной, чувствуя, как с каждой секундой нарастает возбуждение. Копия не будет сопротивляться.       И Лев даёт волю своим желаниям. Сердца колотятся чаще, в паху приятно печёт, когда фантазии, которые так долго находили выход лишь во сне, начинают претворяться в жизнь.       Разве не о таком Ангеле он мечтал?       Азкаэллон исчезает, растворяется в вырвавшейся на свободу фантазии возбуждённого примарха. Его больше нет.       Это Сангвиний стоит перед ним на коленях. Это он слизывает с разбитых губ сладко пахнущую кровь. Это его Лев хватает за волосы и заставляет подняться на ноги, это с него он срывает одежду.       Белоснежные крылья распахиваются, больше не закрывая спину Ангела. Лев хватает левое крыло возле плечевого сустава и резко поворачивает под углом. Связки рвутся с глухим треском, раздаётся короткий крик боли, и крыло повисает безжизненной плетью.       Это… заводит.       — Кричи ещё, — приказывает Лев, поворачивая крыло в обратную сторону.       На сей раз крик длится дольше.       — Теперь ты никуда не улетишь.       Крик обрывается, как только Лев касается разбитых губ поцелуем. Странный, необычный привкус крови вызывает сладкую дрожь, волна которой прокатывается по телу от шеи до паха. Лев проникает языком внутрь, но случайное прикосновение к острым клыкам отрезвляет его.       Он прикусывает Ангела за нижнюю губу. Совсем легонько, крови почти нет.       Сангвиний тихо стонет в его руках.       — Я буду трахать тебя туда, где нет клыков, — шепчет Лев ему на ухо, и разворачивает к себе спиной.       Он выкручивает белоснежные крылья — здоровое и сломанное — так, чтобы Ангел не мог вырваться. Обнажённая спина и доверчиво подставленные ягодицы придают Сангвинию невинный и беззащитный вид. Дрожа от нетерпения, Лев несколькими последовательными толчками вгоняет свой член в судорожно сжатый анус, разрывая внешний, а затем и внутренний сфинктер.

***

      «Я заслужил это».       Эта мысль бьётся в сознании Азкаэллона, словно пойманная птица, которая бросается на прутья клетки, ломает перья, разбивается, но не может вырваться на свободу.       «Что бы он со мной ни сделал, я заслужил это».       Боль в вывихнутой руке быстро стихает, плечо немеет. Он не чувствует, когда Лев заворачивает эту руку за спину. Но вот другая боль, пекущая, изматывающая, которая поселяется внутри, и не думает ослабевать.       Он не может расслабиться, и ему предстоит поплатиться за это.       По мере того, как член примарха проникает в его тело, Азкаэллон чувствует, как усиливается боль внизу живота. Ему кажется, будто внутри что-то рвётся, хотя он отдаёт себе отчёт, что пострадали, скорее всего, только мышцы. Он чувствует, как скользят по внутренней поверхности бёдер горячие капли быстро свёртывающейся крови.       С каждым движением Лев как будто пронзает его насквозь. Азкаэллону кажется, что он может нащупать член примарха сквозь кожу у себя на животе — вернее, мог бы, будь у него свободны руки.       Лев с силой стискивает его запястья, так что здоровая рука тоже начинает неметь.       «Но я заслужил это».       Недавний разнос от Ралдорона всплывает в памяти с ужасающей ясностью, и Азкаэллон как будто снова слышит каждое слово, каждый справедливый упрёк.       «Отец, я был слеп. Но я прозрел, и исправлю свою ошибку».       Он сильнее наклоняется вперёд, подчиняясь требованию Льва. Сопротивляться невозможно, в руках примарха он не сильнее тряпичной куклы.       Внутри всё сводит болью, спазм поднимается выше, живот каменеет, потом становится трудно дышать. Азкаэллон хочет закричать, но с губ срывается только слабый стон. Забывшись, он пытается вырваться, но Лев держит крепко.       Чтобы как-то отвлечься, Азкаэллон думает о Сангвинии. О том, что подвёл его, и должен понести заслуженное наказание — это так, и это правильно.       Он вспоминает, что пошёл на это ради примарха — это тоже правильно, и эта мысль приносит неожиданное удовлетворение. Ухватившись за неё, Азкаэллон говорит себе, что отец оценил бы его жертву, если б знал.       Конечно, оценил бы.       Эта уверенность придаёт ему сил. Он закрывает глаза и представляет себе Сангвиния — подробно, до мельчайшей детали, до последней серебряной подвески на белоснежных крыльях. Представляет его улыбку, тёплый взгляд, исходящий от него золотистый свет.       Воображаемый Ангел наклоняется к нему и гладит по мокрым от пота волосам.       «Всё хорошо, Аз, — говорит он негромко. — Ты справишься. Я верю в тебя».       Азкаэллон чувствует, как на глазах выступают слёзы, и боль постепенно уходит.

***

      Кровь — плохой лубрикант, из-за спазма, сковавшего тело Ангела, двигаться тяжело. Хоть здесь и не предусмотрено сюрпризов, как при поцелуе, каждый сантиметр даётся с усилием, но тем сладостнее процесс, тем ярче ощущения. Тесный зад крепко сжимает член, даря удовольствие с каждой секундой. Поначалу Лев быстро выходит до половины, а потом с силой толкается обратно, наращивая темп, но потом, опомнившись, замирает на мгновение и продолжает уже медленнее.       Так всё закончится слишком быстро.       Он заставляет Ангела наклониться вперёд, ниже, ещё ниже, удерживая за крылья. В такой позе тот не может даже вскрикнуть, только стонать, пока Лев наслаждается его телом.       Впрочем, разве он не наслаждается тоже?       — Тебе нравится? — спрашивает Лев, крепче стискивая крылья.       Ответом ему служит невнятный стон, вероятно, выражающий согласие. Разве может Сангвинию что-то не нравиться?       Он двигает бёдрами, снова вгоняя свой член в тело брата так глубоко, как только можно, раня и причиняя боль, но это сладкая боль, ведь правда? Сангвиний стонет, пытаясь вырваться, но Лев без труда удерживает его.       Слишком просто.       Напряжение, доводившее его до экстаза ещё мгновение назад, вдруг спадает, и Сангвиний расслабляется в его руках.       Он с силой сжимает крылья, но вместо мягких перьев вдруг чувствует человеческую кожу. Иллюзия распадается, рушится, как карточный домик.       Это не Сангвиний.       Сангвиния здесь и не было. Только слишком самоуверенный командир его гвардии, вообразивший, что может переспать с примархом и остаться в живых.       Лев отпускает его и с силой отталкивает от себя. Обмякшее тело кулём валится на пол.       Азкаэллон выглядит жалко и потому отвратительно — в крови, покрытый свежими ушибами и ссадинами, с вывернутой под неестественным углом рукой, он совсем не похож на Сангвиния. Его неловкие попытки подняться на ноги заставляют Льва брезгливо отвернуться.       — Уходи, — бросает он через плечо. — Вон отсюда.       — Вы сдержите слово? — хрипло шепчет Азкаэллон. — Вы оставите Сангвиния в покое?       — Вон!       Кровавому Ангелу всё же удаётся встать. Его шатает, посеревшее лицо блестит от пота и слёз, но его глаза…       В этом взгляде сияет экстаз фанатика, прикоснувшегося к предмету поклонения. И Лев сомневается, что этим предметом был он сам.

***

      Впоследствии Азкаэллон не помнит, как ему удаётся доковылять до холла. Каждый шаг отдаётся болью. Ощущение такое, словно из тела забыли вынуть тот кол, которым пронзили его нутро. Вывихнутая рука не слушается, и он даже не пытается её вправить. Главное — просто уйти, с достоинством, как и подобает.       У дверей кто-то подхватывает его под руку и принуждает обнять себя за плечи. Азкаэллон не сопротивляется. Лишь спустя несколько бесконечно долгих секунд он узнаёт в этом ком-то своего брата.       — Рал.       Это не вопрос, а констатация факта. Азкаэллон слишком устал, чтобы удивляться.       — Идиот! — Ралдорон не повышает голоса, и низкий шёпот делает его пламенную речь почти комичной. — Что ты наделал?!       — Отдался ему вместо Сангвинора, — слабо отвечает Азкаэллон. — Как ты и советовал…       — Я не это имел в виду!       Азкаэллон пытается пожать плечами, но слушается только одно — защитные реакции организма распространили онемение до самой ключицы.       — Он обещал оставить Сангвиния в покое…       Что-то ударяет его под колени, и мир переворачивается. Азкаэллон видит над собой потолок, но чувствует, что не упал. Скорее, это похоже на полёт. Стены вокруг плывут и раскачиваются.       Да, так и есть. Ралдорон несёт его на руках.       — Куда ты меня тащишь? — слабо возмущается Азкаэллон.       — Туда, где тебе окажут помощь. Нельзя, чтобы ты явился к отцу в таком виде.       Азкаэллон расслабленно качает головой.       — Но я решил проблему. Лев больше не побеспокоит его.       Ралдорон не отвечает, лишь ускоряя шаг. Тряска отдаётся болью где-то внутри.       — Если ты не проболтаешься, — добавляет Азкаэллон, расслабленно прикрывая глаза, — то Ангел и не узнает об этом.       — Я боюсь, Аз, что он уже знает, — неожиданно говорит Ралдорон. — И знает во всех подробностях.       — Невозможно…       Он не мог ошибиться снова.       — Возможно, брат, — возражает Ралдорон, но в его голосе уже нет злости или упрёка, только сожаление. — Подумай, как бы ещё я узнал, где тебя искать?       Вздрогнув, Азкаэллон открывает глаза.       — Он послал тебя, чтобы ты меня встретил?       — Нет. Он послал меня, чтобы я тебя остановил, — с губ Ралдорона срывается тяжкий вздох. — Нам обоим предстоит сложный разговор, поэтому хорошо продумай, как будешь объяснять, зачем ты сделал то, что сделал.       Азкаэллон молчит в ответ. Его оправдательная речь давно готова. Он прекрасно знает, что скажет Сангвинию в свою защиту.       «Повелитель, я сделал это ради вас».