Шериф/Душенька
1 апреля 2022 г. в 04:34
(в соавторстве с Amat-A)
Однажды ночью совершенно обычную, сонную и вовсе не гнетущую тишину вдруг разрезал гул громкоговорителя. Невнятный, трудно узнаваемый голос в динамике приказывал всем дежурным воспитателям спуститься вниз в кабинет директора для последующих указаний. Дежурившие в ту ночь не догадывались, что уготовала им судьба на этот раз.
Душенька, только что отложившая ватку с остатками макияжа и собирающаяся раздеваться у своей кровати, вздрагивает и чертыхается, прислушиваясь к металлическому голосу откуда-то сверху, а потом начинает метаться по комнате. Наспех заново накладывает макияж, скидывает тапочки и ищет туфли, смотрит в зеркало, снова чертыхается и, повозившись с замком, выпархивает из комнаты.
В коридоре третьего этажа слышатся шаги, бормотание и тихий мат. Сонный Шериф в трениках, растянутой майке и резиновых тапках топает к лифту, попутно кляня подопечных, администрацию, радиосвязь и перемежая это предложениями засунуть "этот матюгальник" в секретное место вызывающего.
У лифта трутся двое Крысят, незаметные за колонной. У них сложная задача: во что бы то ни было задержать первого, кто достигнет лифта, чтобы в лифте гарантированно оказались двое. Со стороны девичьего корпуса слышится стук каблучков. Пока все идет нормально.
Душенька на бегу встряхивает и приглаживает прическу, каблук подминается. Она несколько шагов прихрамывает, но потом выправляется, оборачивается по сторонам, ищет взглядом людей и натыкается на Шерифа:
— Боже мой! Вы знаете, что происходит? Что это было? Мне показалось, назвали мою фамилию?! Это что, учебная тревога? Пожар?
— Скорее уж эти засранцы опять что-то натворили, — Шериф нажимает кнопку лифта.
На чердаке Гибрид сует голову в окошко.
— Во второй раз, после остановки!
— Да знаю я! — Белобрюх морщится. Опять его считают глупым малолеткой, когда он — главный исполнитель Великого Крысиного Плана! Шмыгает носом: на чердаке сквозняки. Смотрит на тросы.
Душенька переступает ножками, криво морщится:
— Я не поняла, вас тоже вызвали? Разве начальство сейчас тут? Я ничего не понимаю... — страдальчески кривит брови, сжимает пальцами виски, будто у нее резко заболела голова.
— Вызвали... видать, что-то серьезное. Это был голос старины Яна, как меня показалось, — Шериф заходит в лифт. — Но если только дело терпело до утра... — далее он бормочет под нос что-то малоразличимое и малоцензурное.
Душенька мнется секунду-другую, о чём-то раздумывая, смотрит с явным неодобрением на мятую майку и треники Шерифа, потом на черный провал лестничного пролёта, вздыхает и тоже заходит в лифт.
— Так куда мы? В лазарет? Может быть, вы один, а мне потом скажете, что там стряслось?
— Нет уж, нет уж, чтобы я с вашими девицами связывался, а они меня потом... во всяком там обвиняли? А если в Клетку какую из них забирать надо? — Крысиный воспитатель нажимает кнопку и двери со скрежетом закрываются.
Кабина едет вниз. Рыжий вызывает лифт и ждет, сжимая в руке подготовленный ликер и конфеты.
Душенька с вызовом смотрит на Шерифа, как рыба молча открывает и закрывает рот, фыркает, достает из кармана кофточки зеркальце, смотрится в него и поправляет что-то там на лице.
Шериф тоже молчит, недовольно перебирая в мозгу возможные причины их вызова, и ни одна ему не нравится. Вдруг лифт останавливается на полпути. Двери открываются, и внутрь шагает его собственный подопечный, крысячий вожак, наглая рыжая морда собственной персоной. Сзади маячит еще кто-то, но взгляд Шерифа фокусируется на том, что в руках у Рыжего.
— Да вы совсем оборзели, сучьи дети? Это что за ночные походы с бухлом?! А ну отдай сюда! — Шериф отбирает симпатичную — и, похоже, дорогую бутылку желтого стекла с черной этикеткой. — А в пакете что? А ну покажи! Конфеты? Знаю я вас, какие у вас конфеты, потом мне весь коридор до лазарета заблюете! Чего встал, пошел вон в спальню в свою! И этот... — заглядывает Рыжему через плечо, но различает только плед и светлые волосы. — И этот пошел к себе в Третью. Свет уже погасили, отбой! Вернусь — проверю.
Он выталкивает растерянного — по всему виду понятно — подростка из лифта и нажимает кнопку.
Душенька со щелчком захлопывает зеркальце, так и не посмотрев в сторону ребят, и напористо делает шаг навстречу Шерифу, шипя со злостью, выпятив вперед грудь... вернее, то место, где должна быть грудь.
— Вот! Это всё из-за ваших! Подопечных! Распустили своих... Вам плевать, а они...!! Не люди — животные. Вы в курсе, что они, да-да, ваши Крысы, ночуют в комнатах девушек?! И что мы можем потом ожидать? О каком воспитании можно говорить? Я не удивлюсь, если кое-кто выпустится из Дома с пузом! Куда всё катится? — она с яростью топает ножкой.
— Девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять... ЖМИ! — Брюх едва не глохнет от вопля Гибрида и тянет неподатливый, жирный от масла рычаг, налегая всем телом. Тросы секунду движутся и замирают. Крысенок вытирает руки о штаны.
— Всё, я назад полез. Ловите меня там.
Рыжий слышит остановку лифта и, восторженно улыбаясь, прислоняется ухом к дверям.
— Ну вот, Кошик, мы сделали, что могли. Даже ставки.
Шериф подается назад, сбитый с толку напором Душеньки, но в этот миг лифт вздрагивает и останавливается.
— Да чтоб вас! — игнорируя нападки, он жмет кнопку первого этажа, затем —ручного открытия дверей. Не помогает. — Ну, сломала? Тут всё на соплях, а она... растопалась...
Душенька возмущенно фыркает:
— Что? Я?! Вечно у вас кто-то другой виноват! — переминается с ноги на ногу. — Ну! Сделайте же что-нибудь. Вызовите лифтера, в конце концов.
Она в панике ищет кнопку вызова. Кнопка нажимается безо всякого сопротивления и проваливается. Душенька от волнения кусает ноготь, а потом начинает кричать: — Помогите! Мы застряли! Выпустите нас! Ауу!!
Шериф решает открыть двери вручную, вцепившись в них пальцами. Напрягает все силы так, что краснеет как помидор. Двери поддаются на пару сантиметров.
— Вставить бы чего... — взгляд Шерифа падает на каблуки Душеньки. — Эээ... дайте-ка туфельку, красавица!
— Ага, чтобы эта жуть мне каблук сломала?! У меня, между прочим, не сто пар туфель. Я — работник дополнительного образования без премий и стимульных надбавок к зарплате, поэтому не могу вот так просто выкинуть туфли в шахту лифта! Сами свой тапок туда суйте. Или бутылку, — шипит она брезгливо.
— Чтобы она разбилась? — Шериф смотрит на бутылку, на ее черно-золотую этикетку с испанскими надписями и на минуту забывает о постигшей их беде. Бормочет. — Вот ведь поганцы, и где достали?.. — оставляет попытки разжать двери и снова барабанит кулаком, не выпуская ликер из другой руки. — Померли они там все что ли?! — Шерифу становится беспокойно. Кровавого Выпуска он, на свое счастье, не застал, зато был наслышан о том, что тут было шесть лет назад.
Душенька опирается спиной об стенку, чуть сползает по ней вниз, но удерживается на ногах, сдувает прядь, упавшую на глаза.
— Типун вам на язык! — кричит еще раз... уже сдавленнее и безнадежнее. — Помогите!
— ...А может, наше счастье, что мы тут застряли... Может, туда и не стоило бы ходить... Целее будем... — Шериф задумчиво крутит в руках бутылку.
— Это почему это? — Душенька косится на него с недоверием.
— Да всякое тут бывает, всякое... Один вот так же спустился шесть лет назад, детишки его и... тогось, — болезненно морщится.
— Это вы про ту историю с воспитателем? Не надо на ночь глядя... и это в выпуск было, а сейчас до него еще далеко... — щеки Душеньки идут пятнами, она начинает обмахиваться ладонью.
— Да, и верно, надо успокоиться, — отставив бутылку, он достает из кармана швейцарский перочинный нож и пытается отжать им двери, не раскрывая, но он слишком короток, чтобы быть надежным рычагом. Шериф пробует раскрыть его и снова использовать как распорку, но лишь ломает лезвие. Ругается и с досадой вертит в руках нож. — На что он теперь годен, только штопор и остался... — берёт с полу бутылку и зажимает между колен, без труда вынимает пробку. — Успокоиться надо...
Душенька с неодобрением косится на бутыль.
— Вы серьезно?
— Серьезнее некуда. Если ни Ральф, ни Ян нас не услышали, то сидеть нам тут до утра, — он делает большой глоток.
Душенька рефлекторно сглатывает одновременно с Шерифом и проседает чуть ниже по стене, закусывает нижнюю губу, тихонько поскуливая. Шериф великодушно протягивает даме бутылку. Она кривится, голос дрожит.
— Аа... стакана или кружки нет?
— Чего нет — того нет, — разводит руками. — Зато вот какие-то конфеты есть,
— крысиный пастырь смотрит на конфеты с подозрением и протягивает Душеньке — бабы ведь любят конфеты, да и проверять на себе, что туда наложили подопечные, не хочется. Она сцапывает коробку, разглядывает.
— О, я знаю такие, дарили как-то благодарные родители... — вскрывает прозрачную упаковку, бросает ее на пол, лишь на секунду задумавшись... берёт шоколадку, изящно засовывает ее за щеку. — С ликером, ничего так...
Ликер, неожиданно забористый, разливается в желудке мягким теплом. Не веря своим глазам, Шериф читает этикетку. Скромные двадцать три градуса ощущаются как все семьдесят. "Старею..." — думает он безо всякого сожаления. Ликер хорош, не слишком приторный, чем грешат его собратья, со вкусом мандарина, мяты и еще каких-то трав. Бабский напиток, конечно, но неплох, очень неплох... Шериф делает еще глоток и внезапно ему приходит мысль, что и компания ему попалась не такая уж плохая. Ведь могла дежурить, не к ночи будет помянута, старая змея Крёстная. Лучше застрять ногой в капкане, чем в лифте с этой грымзой... А Душенька... вполне... да.
— Значит, мы теперь оба с ликером. Это хорошо, — он замолкает, и мысли его уносятся на первый этаж, где — что? Конфликт давно улажен, и Ян видит десятый сон? Или валяется с топором в спине, а через него колясники устраивают ритуальные прыжки? Вот ведь работенка. — Вот ведь работенка... — повторяет он вслух, задумавшись. Душенька хрустит второй конфетой.
— О чём это вы?
В голове Душеньки не то, чтобы слышен хруст или свищет ветер в пустом пространстве, нет, она просто пытается успокоиться, поэтому и лопает конфеты, почти не отдавая себе отчета. Потому что раздражение от сложившейся ситуации просто так не улетучится... а количества ликера во всех конфетах явно не хватит, чтобы её устроила эта компания и это место... и... "черт, не успела нанести тоналку," — проносится мысль в голове воспиталки.
— Да вот, поднимают среди ночи, а там неизвестно что еще случилось. Лифт ломается, свет ломается, трубы протекают, штукатурка валится... сволочи эти... дети, в смысле... Шастают к вам, да? — Шериф усмехается. — Ну так и девицы к ним шастают. А что мне, за ноги их вытаскивать? Одну вот уже вытащил, блондинку эту, как ее... Трепонему, что ли?.. Так и что же, разве не ваше женское крыло потом на меня сморчку накапало? А я вас не обвиняю, нет, попробуй с этими современными детьми сладь. Никакого уважения.
Душенька пытается устроиться поудобнее в уголке, задумчиво отправляет в рот еще одну конфету.
— И не говорите, никакого уважения! А что мы можем? Что в наших силах, когда любое благое намерение, любой совет или наставление встречается в штыки и просто оплёвывается?! Их воспитанием надо было заниматься, когда они на горшках сидели! А сейчас... — Душенька обычно не ела после 19 вечера... и, видимо, ликер все-таки дошел до адресата, потому что щеки ее раскраснелись, а речь стала еще более быстрой и визгливой. — Сейчас уже поздно, увы! Если человек принимает такую кличку как Спирохета или Суккуб, если отзывается на нее и спокойно относится к тому, что ее так называют... о каком нравственном воспитании, о каком моральном облике может идти речь?! Ведь кличка — это как паспорт, как психологическая характеристика с печатью от их авторитетов!
— А мои-то, мои! Эх... — Шериф машет рукой, и тут взгляд его падает на пластиковую подложку из-под конфет, имевшую вид довольно глубоких конических ячеек-рюмок. — Ага! — торжествующе восклицает он и, доставши обломок ножа, отчекрыживает им пару ячеек, которые становятся пластиковыми стаканчиками. — Вот так оно лучше будет, а то я один да один... выпьем за то, чтобы их выпустить (тьфу-тьфу) без эксцессов, — разливает тягучую оранжево-янтарную жидкость по символическим рюмкам.
— А, давайте, — Душенька кокетливо взбивает прядь, которая представляет собой нечто среднее между челкой и локоном-завлекалочкой. — За то, чтоб их выпустить и самим выпуститься из этого дурного дома без единого седого волоса... — она скептически снизу вверх рассматривает шевелюру Шерифа.
Он, стараясь не нажимать на мягкую рюмку, чокается с Душенькой и выпивает содержимое. В который раз замечает, что собеседница сегодня удивительно разумна и как-то особенно завлекательна. А еще — что в ликере явно больше двадцати трех градусов.
Самим выпустится... а куда? Вот вопрос.
Душенька снова переминается с ноги на ногу: стоять не двигаясь уже неудобно, да и душновато. Она теребит ноготками импровизированную рюмку и щебечет:
— Как, вы до сих пор не озаботились проблемой поиска работы? Я вот уже подбираю себе более-менее приемлемый вариант, хотя, сказать по правде, выбор невелик...
— Да уж, такую талантливую, — Шериф рисует руками в воздухе нечто, похожее на контур контрабаса. — Везде примут. Как вас вообще-то занесло в эту богадельню?
Душенька отмахивается, вроде как смущенно, внезапно забирает из его рук бутылку, отпивает три глотка, отдает Шерифу и хихикает, отправляя в рот еще одну конфету.
— Даа, молодая была, после училища... проблема с жильем, надо было быстро определяться. А вы как?
Шериф принимает бутылку и делает большой, с полкружки, глоток.
— А меня с прошлого места по статье уволили. В директора солью из ружья попал. У нас там был пришкольный участок, а я, значит, был ночным сторожем и дневным трудовиком. Хорошие были времена! Химик наш такой самогон гнал — как слеза! Из чего угодно — ну вот что в столовую привозили, из того и гнал. Хочешь, из картошки, хочешь, из сахара! Вот как-то я вышел по галкам пострелять... галки там наведывались на этот вот пришкольный огород, а я зря, что ли, сторож, мы с химиком как возьмем ружье, как давай по ним палить, только перья летят. Кто проиграет, тот идет за закусью. А тут лезет утром рано какой-то дятел огородами... вернее, из огорода выбраться хочет, ну я ему и пальнул в задницу, чтобы неповадно было! — Шериф хохочет, руками показывая, как это было. — А он — как схватится! Как заорет! — смурнеет. —Кто ж знал, что это директор наш до утра засиделся, а так ему к тачке его ближе.
Душенька забирает бутылку и прикладывается к ней, глупо хихикая.
— Я нашего представила... вот по нему бы пальнуть... и по всем тварям! — личико сморщивается злорадством, а затем вновь расслабляется. — Слышш те... а не уступите даме... э... — осматривает Шерифа в майке и трениках. — Тфу, что с вас взять? — скидывает шерстяную кофточку на пол, оставаясь в платье, и, пошатываясь, плюхается на нее, поджав под себя ноги. — Уф, устала стоять. Сколько мы тут? Часа два?
Шериф смотрит на пустое запястье. Часы он снял. Пожимает плечами.
— Не меньше, — садится на корточки рядом. — Видно, нам тут до утра куковать, — вдруг начинает петь:
Соловей да кукушииииикууу
Угооооваривал:
Полетим, кукушиииикаааа
В темнааай ва лесооок!
Душенька плаксиво морщится и вновь присасывается к бутылке.
— Нет... только не это, и не анекдоты, так я не доживу до утра, — размашисто машет ладонью.
— Ды? А я думал, мы... с-споем! Ну и ладно, — он забирает бутылку и глотает густую кисло-сладкую жидкость. — Хорошо, зараза! Умеют делать, чингачгуки.
— Причём тут чич... чингаж... ? Причём тут они? Ох... — вздыхает, обмахивается ладошкой. — Жарко тут.
— Жарко, да... а вот почему чингачгуки... — он поворачивает бутылку. Надпись чуть расплывается, но Шериф — человек опытный и быстро справляется с препятствием. — Вон, Арнег... гентина... вот там тоже жарко...
— Уу... — Душенька заинтересовано смотрит на надпись, чуть покачиваясь и моргая. — Неужели прям из Аргентины?
— У нас я такого не пробовал. Точно они. Огненная вода! Не то, что этот наш компотик... ик! — наклоняется к Душеньке. — А вы... не были в Аргентине?
Она надрывно-пошловатенько хихикает, подёргивая плечом... вроде как отстраняясь, а вроде и наоборот... Душеньку качает в волнах Черного моря.
— Нееет.... только в Ялте и в Судаке, дааавно...
Шериф приобнимает дамочку, улыбается блаженно-нетрезво:
— И я был в Ялте... тоже давно... А может, мы вместе там были? Помню, там... — воспоминания уносят его во времена двадцатилетней давности, когда он, только что отслуживший, жамкал под перестук гальки симпатичную девицу... Так углубился в этот миг, что не заметил, как воспроизвел это в реальности. Душенька пищит в его пудовых объятиях, пьяненько хихикает и присасывается похлеще осьминога... уже вовсе не к бутылке.
А солёные волны и вправду бьются о берег... смывая пространство лифта и неприличные звуки... оставляя лишь перешептывание песка с прохладным ночным ветром, шум прибоя и сонных ребят, грезящих о Доме на Море и так ловко подстроивших роман двух воспитателей, которым еще долгое время будет совсем не до своих воспитанников.