Menace.

      Арсений искренне не понимает, почему всё складывается именно так. Нет, правда, почему? ведь обычно же всё было совсем по-другому. Такой вечный герой-победитель, выходящий сухим из воды. Будто все пули — мимо, на них не работала теория вероятности. Так почему же система дала сбой?       Ему хочется кричать от обиды, грызть локти, лезть на стенку, об неё же биться головой и рвать на себе волосы. Но вместо этого он просто нервно крутит в руках сигарету, ломая уже, кажется, пятую. Поджечь получается только седьмую, когда пачка уже почти пустая.        — Kurva… — тихо шепчет он и рвано выдыхает. Так обычно дышишь, когда после двух часов истерики только успокаиваешься, а потом кто-то считает нужным поинтересоваться, что, собственно, случилось. — Сука.       Попов сидит в сквере неподалеку от колледжа. Он уверен, что хочет, чтобы Антон сейчас сюда пришёл. Чтобы примчался, напуганный собственной грубостью, чтобы начал извиняться, говорить, что не знает, что на него нашло и спрашивать, что всё-таки случилось. И тогда бы Арс непременно врезал ему по лицу так, что тот бы упал, схватившись за нос, из которого бы моментально полилась кровь.       Но Антон не приходит. Не приходит ни через час, ни через полтора, ни через два. С каждой секундой Арсений злится всё сильнее. Стадию жалости к себе он прошёл еще полчаса назад. Сейчас им владеет слепая агрессия и ещё какое-то странное чувство, отдалённо напоминающее обиду.        — Nezapomeňte na kondomy, Popove. Moje rada není ušetřit na to. Nebo musíte věnovat všechno léčbě, /Не забудь про презервативы, Попов. Мой совет — не экономь на таком. Или придётся платить за лечение/ — Арс не поднимает взгляд, слыша рядом с собой дружный гогот. Ему никогда не нравились люди из его группы, он всегда чувствовал эту тягучую зависть, окутывавшую всё пространство при любом его появлении. Слова Антона сработали триггером, костью, для стаи вшивых псов.        — Táta nechtěl platit normální prostitutky? /Папочка не захотел оплатить нормальную проституку?/ — гогот становится громче и Попов чувствует, что каждый старается придумать шутку посмешнее.        — Arseny se právě snaží chudobu, /Просто Арсений пробует бедность/ — Почему они решили говорить на чешском? Чтобы их понимали редкие прохожие? Арс считает, что на русском это всё звучит унизительнее и, если бы он был на их месте, то использовал бы сейчас родной язык.        — Můžeš jí dát číslo? Daruji bezdomovcům, kteří žijí v areálu. /Может, дашь её номерок? Подарю бездомному, который живёт неподалеку/       Арсений резко выпрямляется и твёрдым шагом, всё ещё не поднимая головы, спешит уйти. Пробиваясь через толпу одногруппников, он несколько раз толкает кого-то плечом, а ещё тушит об кого-то окурок, получая в спину уже русское «ты ебнутый?».

***

      Антон нервно смотрит на экран, думая, написать или нет. И, кажется, впервые за этот год принимает твёрдое решение и откладывает телефон. Арсений заслужил. Что бы там не произошло, но это явно не стоит тех месяцев, в течение которых он его изводил. Какие у Попова вообще могут быть проблемы? Кто-то сказал, что он — не идеал красоты? Не продали сигареты? Родители узнали, что он в тайне от них пьёт ебучую Колу? Или он покрылся от неё пятнами?       Антон не может представить, что у Арсения могут быть хоть какие-то серьезные проблемы. Он же по жизни плывёт, как по течению. Шастуну всегда казалось, что родиться красивым в богатой семье — это словить джек-пот. А Арс всё время лишь подтверждал его незамысловатую теорию. У парня ни одного шрама. Максимум, что из неприятного на его теле кроме чужих засосов видел Антон — редкие прыщи. Да и те выглядели вполне органично.       Иногда, когда мальчишка лежал головой на его костлявых коленях, Антон задумывался, а живой ли вообще перед ним человек. Казалось, что Арсения выращивали в инкубаторе, оберегая ото всех неприятностей и разочарований этого мира. А потом, просто чтобы полезные бактерии не стали убивать сами себя, добавили аллергию на Колу и любовь трахаться со всеми подряд. И вторая своему носителю не доставляла никакого дискомфорта.

***

      Арсений идёт в этот же самый бар. Он даже не удивляется, когда видит её. Она танцует в самом центре, кажется, уже обо всём забыв. Да и о чём ей помнить? Для неё не произошло ровным счётом ничего.        — Pojď se mnou, /идём со мной/, — шепчет Арс и, взяв за предплечье, тащит девушку к единственному свободному столику. Поверхность сальная, явно сотни раз заблеванная и обильно политая хлоркой. От этого хочется поскорее уйти отсюда, но пока идти некуда. — Pojď se mnou? /Что мне делать? / — так не хочется кричать, но приходится, чтобы сквозь музыку можно было разобрать слова.        — Sluníčko /солнышко/, — пьяно тянет девушка и Арсений морщится от такого обращения, — bavte se /веселиться/.       Она предлагает ему коктейль. Получив отказ, протягивает таблетку, а потом почему-то смеётся и, не дожидаясь никакой реакции, заглатывает её сама. Своему совету она действительно следует.       Арсений лишь молча сидит и залипает в одну точку. Он впервые за очень долгое время не сдерживает слёзы. Они не текут градом, но всё равно некоторые особо большие капли задерживаются на краешке губ и их приходится слизывать, морщась от того, насколько солёные.        — Sluníčko /солнышко/, — снова повторяет она, отчего хочется сомкнуть пальцы вокруг её тонкой шеи с незажившими, кажется, его же засосами (а, чёрт знает, может, и не его вообще) и задушить. — Poslouchejte… /послушай/       Но слушать Арсений не хочет. Не дожидаясь даже окончания фразы, он резко, как сегодня в сквере, встаёт и идёт к выходу, не вытирая слёз. На улице дождь, как в глупой мелодраме. Только в конце таких мелодрам всё заканчивается хорошо. Они встречаются на вокзале и целуются, а потом показывают «пятнадцать лет спустя», огромный дом и детей.       А, может, надо было взять таблетку?       Ответ приходит сам собой. На его плечо опускается лёгкая почти невесомая рука.        — Půjdeme? /Пойдём? / — тихо шепчет она, кого буквально пару минут назад Арсений так хотел задушить. Приходится напрячь слух, чтобы расслышать эту короткую фразу, барабанящий дождь глушит.       Он слабо кивает и чувствует, как лежащая на плече рука сжимает его. Они едут куда-то загород. Там большой дом, много людей и, что странно, мало кто похож на обрыганов. Возможно, наркоманы, но не более.       В этот раз Арсений не отказывается от таблетки. Он проглатывает и под общий одобрительный гул запивает протянутым кем-то пивом. Кажется, перед этим туда влили ещё и водку.       Потолок плывёт, образуя причудливые картины. Парень лежит на полу в единственной найденной пустой комнате и чувствует, как перестают функционировать мышца за мышцей. «Когда-нибудь это будет по-настоящему» — думает он и тихо смеётся. «Они перестанут работать и я буду вот так лежать и смотреть на космос» — смешок тонет в резко подкатившей икоте. «А потом я умру, но сначала никто даже не заметит» — Арсений сглатывает, «прикольно» — он трёт глаза и обнаруживает, что они мокрые.

***

       — Да, он обязательно позвонит, когда мы с ним восстановим телефон. Он очень переживает. Нет-нет, новый не хочет, я уже спрашивал. Арс говорит, что… Что в этом у него очень много фотографий, которые ему жизненно необходимы. Да, конечно, передам. До свидания.       Антон устало вздыхает и сжимает кулак, впиваясь короткими ногтями в ладонь. Он уже второй день врёт родителям Арсения, объясняя, почему парень им не звонит и не пишет. Настоящую причину он и сам не знает. Попов его игнорирует. Игнорирует все звонки, все сообщения.

Антон

Где ты?

Антон

Арс, твои родители спрашивают, они волнуются

Антон

Если ты хочешь таким образом меня подставить, это плохая идея. Подумай о них!

Антон

Ты хочешь, чтобы я извинился?

Антон

Повзрослей уже, умоляю

Антон

Не только ты можешь обижать и обижаться

Антон

Что такого у тебя случилось вообще?

      Антон пишет в пустоту. Весь день он исследует кампус, близлежащие парки, клубы, музеи и бары, стараясь найти парня, который, возможно, попросту где-нибудь прячется. Домой он возвращается уже в полночь, еле держась на ногах. Мысли путаются, хочется просто лечь и забыть обо всём. Он понимает, что неправильно повёл себя тогда в классе. В этом он убедился, когда сегодня ребята из группы, которых он смог встретить, называли Арса "экономным шлюхотрахом" и советовали искать его в борделе, пытаясь продемонстрировать свой искромётный юмор.       Для себя Шастун решает, что если Арсений не появится к завтрашнему утру, то он подключит полицию.       Но Попов появляется раньше. Как всегда неожиданно. Стоит часам показать «час ночи», как в дверь стучат.        — Кого там… — «принесло» Антон даже не договаривает. Он знает, кого. Арсений выглядит настолько обычно, насколько можно. Как будто он не пропадал двое суток чёрт знает где. Чёрные джинсы, белая свободная рубашка. Ни царапин, ни синяков, ни-че-го.        — Какого… — и снова Шастун не договаривает. Парень резко переводит взгляд и теперь смотрит прямо ему в глаза.        — Я зайду, — скорее утверждает он. — Соскучился?        — Ты… Ты не злишься? — Антон делает шаг назад, позволяя Арсению пройти. — Ты двое суток никому не отвечал! Твои родители…        — Ты меня любишь?        — Что?        — Мм? — парень настолько буднично вскидывает бровь, как будто спросил, хочет ли Антон жвачку.        — Люблю.        — Окей.       Антон сам не замечает, как оказывается втянутым в поцелуй. Арсений нежно прикусывает его язык, а холодными пальцами уже хватается за край футболки, начиная тянуть её наверх.        — Что ты де…        — Пожалуйста.       Арсений редко просит о чём-то таком, поэтому Шастун на секунду теряется, а потом уже упускает момент, когда сам позволяет большее.       Арсений валит его на кровать и, будто кот, нависает сверху. Он оставляет бесконечное количество поцелуев, создавая космос на всём пространстве от шеи до паха. Он нежно кусает парня за нос, когда, нанеся на пальцы обильное количество смазки проталкивает их в сжатое колечко мышц. Антон тихо шипит и Арс, извиняясь, снова оставляет миллиард поцелуев в уголках губ. Антон и не помнит, когда парень был в последний раз настолько нежным. Его смущает только то, что когда он тянется к тумбочке, чтобы дать Попову презервативы, тот перехватывает его руку и, облизав запястье, возвращает её в прежнее положение, так и не заботясь о защите.       Кровать не скрипит, потому что они уже давно поставили специальные заглушки. Тишину разрезают только стоны и звуки сирены, доносящиеся с улицы.        — Люблю тебя, — срывается шёпот с губ Антона, когда он чувствует в себе вязкую сперму парня, а через пару секунд кончает сам.        — У меня ВИЧ, — Арсений падает рядом.