Project

Проект был сложным. Иваизуми склонился над столом, буквально сжигая взглядом распластавшийся на нем чертеж, и тихо выругался, понимая, что значения никак не хотят сходиться. От непрерывной работы третью ночь подряд у него тряслись руки, но это не мешало Хаджиме продолжать отчаянно чертить, чтобы в конце концов снова отбросить испорченный лист и начать все заново. Может, ему и следовало отдохнуть, но время не собиралось останавливаться вместе с ним. Наоборот, Иваизуми казалось, что оно начинает идти еще быстрее каждый раз, когда он брал в рот сигарету, чтобы хоть немного отвлечься от происходящего. Его синяки под глазами по цвету напоминали чернила, и если бы кто-то осмелился сказать об этом самому архитектору, упоминая ненавистный материал, он бы тут же сломал говорящему нос. Будто бы он и сам не знал, что выглядит не просто плохо, а катастрофически ужасно. Решив, что ему не помешает перерыв, Иваизуми поднялся из-за стола, разминая затекшие мышцы, подошел к окну и недовольно вздохнул. Неумолимо приближался конец осени, а снега на улице так и не появилось. Лишь слякоть, грязь и ледяной ветер, из-за которого пальцы замерзали настолько, что их было невозможно согнуть. Хаджиме никогда не любил осень. Точнее, позднюю осень. Потому что он бы с удовольствием прогуливался по аллеям, разглядывая высокие деревья с желто-красными кронами, разглядывал опавшие листья и, может быть, даже подобрал парочку для дальнейшего детального изучения. Потому что строение природных творений зачастую могли вдохновить на что-то поистине прекрасное, так что было неплохо иметь небольшой гербарий с листьями клена и засушенными лютиками. Нет, такая осень определенно нравилось мужчине, просто потому что окружающий мир был наполнен красками, и от взгляда на улицу не хотелось пойти и повеситься. Вот только с середины октября вся прелесть ранней осени пропадала, оставляя после себя холод, серость и невыносимую тоску. Солнца в это время почти не было, цветовая палитра всего города превратилась в нудную монохромную ленту, из-за чего желание вылезать из дома окончательно свелось к нулю. Кажется, ноябрь уже долгие годы был для Хаджиме нелюбимым месяцем. Может, из-за погоды, а, может, и потому, что из-за отвратительного настроения в работе были жуткие застои, и это не могло не раздражать. Мужчина открыл окно и втянул носом ледяной воздух, чувствуя, как сонливость мигом исчезла. Холод действовал на него похлеще литровых кружек черного, как его душа, кофе. Главное было не перебарщивать, потому что у Иваизуми не было времени лежать в кровать с температурой и больным горлом. Он достал из помятой пачки сигарету и зажал ее между губ. Надо было бросать, определенно. Потому что в такое время половина бюджета уходила лишь на блоки, которые, почему-то, слишком быстро кончались. Прикурив от потертой зажигалки, полученной в подарок от кого-то из старых друзей, Хаджиме втянул в легкие густой дым и прикрыл глаза. Раньше он был уверен, что никотин его успокаивает, но сейчас он понимал, что все это лишь его собственные убеждения. Либо он просто привык к нему, и теперь курил не потому, что хотел облегчить свою участь архитектора, просто потому что не мог иначе. Мужчина вздохнул, глядя на бегущие по окну капли сквозь полуоткрытые веки, и снова обхватил обветренными губами фильтр. Внутри было настолько пусто, что, казалось бы, скоро эта черная дыра просто поглотит его, и эта участь не казалась Иваизуми такой уж плохой. По крайней мере, не придется заканчивать непокорный чертеж. Раздался стук в дверь и Хаджиме даже вздрогнул от неожиданности, но все же, просипев что-то вроде «открыто», повернулся в сторону источника звука и нахмурился. В комнату проскользнуло нечто с вихрями на голове и алеющими ушами, а затем плюхнулось на кресло, которое оно уже успело захватить, как собственную территорию, и направило свой игривый взгляд на архитектора. Этим «нечто» в легком кашемировом свитере не по погоде и совершенно по-идиотски очаровательной улыбкой являлся Ойкава Тоору — студент третьего курса университета аэрокосмического приборостроения, которому около года назад удалось съехать из забитого доверху общежития хоть и в небольшую, но в свою собственную уютную квартиру. Хотя, «уютная» — это слишком громкое слово. В его комнате до сих пор не имелось ничего, кроме кровати, ноутбука, одинокого кактуса на подоконнике и огромного плаката с надписью «I WANT TO BELIEVE», который Ойкава считал главным элементом его интерьера. В любом случае, Ойкава никогда не жаловался — из его рассказов становилось ясно, что, по сравнению с его комнатой в общежитии, которую он делил с уж чересчур шумным и надоедливым соседом, это местечко напоминало ему рай. И все же почему-то он почти все свое свободное время проводил у своего соседа-архитектора, что не могло не раздражать. Иваизуми думал о том, что нужно выпроводить надоедливого юношу из своей квартиры, каждый раз, когда видел его дурацкую улыбочку, но все же каждый раз он позволял ему оккупировать уже его собственное кресло и делать все, что ему заблагорассудится. Тоору напоминал ему своевольного кота, который приходил тогда, когда ему хотелось, что-то мурлыкал, мешался у тебя под ногами, отвлекая от работы, а потом убегал, когда ему приспичит. ― Судя по вашему выражению лица, у вас снова застой, верно? ― Ойкава легко усмехнулся, и Хаджиме был готов поклясться, что он не слышал ничего прекраснее этого смеха. Вот только на его лице это никак не отразилось. ― Я даже не буду говорить «доброго дня», чтобы ваш гнев не обрушился на меня. ― Зачем ты пришел? Отвлекать меня от работы? ― грозно спросил Иваизуми, сверля глазами слишком уж изящный силуэт, расположившийся на его кресле. ― Ойкава, у меня правда нет времени, так что, если тебе просто одиноко, сходи в какой-нибудь бар и подцепи себе собеседника. Ойкава театрально открыл рот в крайнем возмущении и нахмурился, глотая ртом воздух из-за невозможности быстро придумать остроумный ответ. Он закрыл рот и шумно выдохнул, скрещивая руки на груди, но затем все же привел мысли в порядок и вернулся к разговору. ― Вообще-то, я пришел за советом, ― пробурчал он и поудобнее устроился в кресле, избавляясь от последних остатков раздражения. ― Вы старше меня, а, значит, опытней, поэтому я хотел попросить о помощи. Как вы могли заметить, я — крайне очаровательное создание, ― Иваизуми раздраженно фыркнул, но Тоору не стал обращать на это внимания, ― поэтому окружающем очень тяжело устоять передо мной. И обычно я могу с этим справиться, но сейчас я понятия не имею, что делать, ― юноша выпрямил спину и перевел взгляд на стол с чертежами.― У нас был ежегодный осенний бал — очередная ерунда в университете, которую я обычно пропускаю из-за приближающихся дедлайнов. Но в этом году я все же решил посетить сие замечательное событие и оказался в неприятной ситуации. Двое студентов из моего потока вдруг решили признаться мне именно в тот день, конечно же, не зная друг о друге. Встречаться с ними обоими даже для меня будет слишком, а душа так истосковалась по человеческому теплу, что отказывать тоже не хочется. Иваизуми напрягся, понимая, что еще немного, и он выгонит этого засранца за дверь. Наглость его не знала предела, и с каждым его словом внутри мужчины закипал то ли гнев, то ли ревность, от которой держать себя в руках становилось сложнее с каждой секундой. Хаджиме затянулся сильнее обычного, прожигая легкие едким дымом, и нахмурился, не отводя ледяного взгляда от Тоору. ― Я понятия не имею, насколько они искренни по отношению ко мне, поэтому я вполне могу рассказать вам о каждом, а вы мне уж поможете сделать вы… ― Довольно! ― громкий возглас прервал утихшего юношу, заставляя его метнуть взгляд в сторону архитектора и непонимающе уставиться на него. Иваизуми потушил сигарету о пепельницу и быстрым шагом подошел к столу, резко опираясь на него руками. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели, что для человека со смуглой кожей было крайне неестественно. ― Такого бреда я еще никогда в своей жизни не слышал. Знаешь, я и не думал, что смогу разочароваться в тебе еще больше. Хочешь моего совета? Да пожалуйста! ― Хаджиме махнул рукой и сбросил со стола подставку с остро заточенными карандашами. ― Перестань вести себя, как девица легкого поведения, и пошли их к чертовой матери. Потому что чувств здесь нет и в помине. Если ты хоть капельку симпатизировал одному из них, ты бы уже давно все понял и не распинался тут передо мной. Мне абсолютно плевать, какие твои кавалеры хорошие. Если ты сам не можешь сделать выбор, то это все — чушь. И если уж ты когда-нибудь влюбишься, то ты сам осознаёшь это и не припрешься ко мне за советом. И уж тем более тебе не придётся выбирать, ведь твой избранник не тупица. Он сам поймёт, что ты в него втюрился, и тебе уже будет не отвертеться. Ты меня понял? ― Он сам поймет? ― тихо, но достаточно твердо переспросил Тоору, и Хаджиме увидел, как удивление в его глазах переросло в такую злобу, что он, казалось бы, мог убить своим взглядом. ― Он сам поймет?! Вы так сейчас сказали? А если он ― черствый сухарь, который, кажется, понятия не имеет, что такое чувства? А если он помешан лишь на своей работе и, кажется, готов жениться на своих чертовых чертежах, а циркуль сделать своим свидетелем? ― Ойкава резко вскочил со своего места и стукнул ладонями по столу, замирая напротив Иваизуми. ― Он сам поймет? А если ему плевать, что кто-то может быть влюблен в него настолько, что он ночами спать не может? Если он слеп настолько, что не замечает очевидного? Что тогда? Прийти к нему с ватманом, на которым аккуратным почерком будет выведено «Я вас люблю», а у каждой буквы будет разметка с размерами и расчётами? Да идите вы к черту! Тоору последовал примеру мужчины и, взяв в руки свернутый в трубочку пенал, швырнул его к противоположной стене. Замерев на мгновение, он в последний раз взглянул на Хаджиме и вылетел из комнаты, громко хлопая дверью. Иваизуми так и остался стоять с полуоткрытым ртом. Затем отчего-то вспыхнул, все так же в шоке пялясь на закрытую дверь, а затем громко и счастливо засмеялся, закрывая лицо огрубевшими от долгой работы ладонями. Ноябрь был самым нелюбимым месяцем Иваизуми Хаджиме. Грязь, слякоть, застои в работе и сложные проекты. Но почему-то каждый год, 26 ноября он просыпался раньше обычного, покупал небольшой букет белых тюльпанов и направлялся обратно уже в их общую с Тоору квартиру, чтобы в очередной раз извиниться за то, что он был черствым сухарем и не видел очевидного. Ойкава Тоору был один из самых сложных проектов, с которыми Хаджиме приходилось работать. Ойкава Тоору стал тем проектом, над которым Иваизуми хотел работать всю свою жизнь.