.
Донхек любит доставать Минхена, когда тот работает; это уже стало привычкой. Обычно Минхен сидит за своим рабочим столом, а Донхек – рядом с ним, почти болезненно упираясь коленками в колючий ковер на полу. Большую часть времени он безмолвно наблюдает и старается даже дышать негромко, чтобы ни в коем случае не помешать; но порой у него случаются приливы внезапной нежности, и желание отхватить себе хотя бы маленький (лакомый) кусочек минхенового внимания оказывается сильнее и важнее всего прочего. Вот как, например, сегодня. – Поцелуй меня, – тихо просит Донхек, пытаясь заглянуть Минхену в глаза. – Пожалуйста. Минхен вздыхает как-то обреченно и лишь на мгновение поворачивает голову, легко касаясь губами донхековой щеки; затем он снова топит себя в работе, а Донхек остается наедине с этой мнимой нежностью, которой случился лишь один коротенький всплеск, а потом все закончилось, не успев толком начаться. Донхек хочет большего, а потому решает быть смелым; таким по-детски смелым, наивно смелым. – Не так, – он отрицательно качает головой, мимолетно поглаживая кончиками пальцев мягкую и приятную наощупь минхенову рубашку. – По-взрослому поцелуй. – Рано тебе еще по-взрослому целоваться, – качает головой Минхен, не отрываясь от монитора ни на секунду. Донхек хмурится и дует губы. – Не мешай мне. «А разве не ты меня так целовал?» – Один раз, – настаивает Донхек и тянется вперед, близко-близко к нему – так, чтобы почти касаться кончиком носа чужой щеки. Минхен вновь вздыхает и снимает свои рабочие очки, откладывая их на стол. Донхек расценивает это как хороший знак. – Один раз и я уйду. Минхен поворачивается к нему и хмуро немного смотрит прямо в глаза; их взгляды будто бы сливаются воедино: бесстрастный со взволнованным, неодобрительный с нетерпеливым, зрелый с юношеским (почти детским еще). Донхек мимолетно облизывает губы, когда чувствует на них чужое теплое дыхание, и не выдерживает – первый подается вперед, обнимая Минхена за шею и закрывая глаза. Минхен окольцовывает донхекову талию и тянет его к себе, немного задирая его футболку на пояснице, охотно отвечает и моментами даже кусается, но быстро разрывает поцелуй, вновь оставляя Донхеку это кошмарное чувство незавершенности чего-то важного. – Надеюсь, это было достаточно по-взрослому, – выдыхает Минхен, медленно отпуская Донхека и тут же надевая обратно свои очки. Донхек охотно кивает, мимолетно проводя языком по губам и надеясь вернуть на мгновение этот сладковатый, не сравнимый ни с чем вкус минхеновых поцелуев. – А теперь иди, уроки делай. – У меня нет уроков, – Донхек лукаво улыбается. – Тогда ужин приготовь. – Почему бы тебе не доверить это прислуге? – Мне нравится есть то, что готовишь ты, – невозмутимо отвечает Минхен, заглядывая в какие-то бумаги на столе и сосредоточенно что-то вычитывая. Донхек позволяет себе глупую улыбку, но быстро прячет ее, как только Минхен переводит на него хмурый выжидающий взгляд. Вот они целовались какую-то минуту назад, пылко и чувственно, а он снова смотрит так, будто Донхек ему – злейший враг. Это одновременно привлекает и отпугивает. – Иди. Донхеку не остается ничего, кроме как послушаться и оставить себе робкую ликующую улыбку, которая сама, без его на то воли, трогает еще чуть влажные от недавнего поцелуя губы. Он еще ненадолго замирает в дверном проеме, наблюдая за тем, как сосредоточенно Минхен стучит пальцами по клавишам, изредка отвлекаясь на бокал виски. Он не смотрит на Донхека в ответ, но Донхек почему-то все равно сгорает дотла, просто находясь в непосредственной близости от него, и это необъяснимо. Хотя вполне объяснимо, если задуматься..
Рождества Донхек ждет с каким-то неясным предвкушением, детской радостью, будто он все еще верит в Санта Клауса, что кладет подарки под елку, или ждет, когда в воздухе начнут летать неуловимые феи размером с пылинки, оставляя повсюду согревающий дух праздника. Донхеку свойственно верить во все эти вещи, ведь он по природе своей очень наивный, да и хочется ему в этой серой повседневности ухватить себе лакомый кусочек эдакой магии. Когда еще ее можно найти, если не перед Рождеством? Минхен даже сейчас постоянно работает, поэтому практически все свое свободное время Донхек проводит с Суен. Она рассказывает о своей квартире в центре города, о работе и о том, что ее лучшая подруга недавно родила второго ребенка; Донхек замечает какую-то обеспокоенность в ее тоне, будто бы нуна боится, что время проходит мимо нее, что оно, подобно песку, просыпается сквозь пальцы и невозможно ухватить себе ни единой крупицы. Донхек не хочет, чтобы Суен грустила, а потому быстро переводит тему разговора в какое-то ненавязчивое русло. Вместе с нуной они играют в снежки в саду (забрасывают снегом несчастного Юно), лепят снеговика, валяются в сугробах и смеются, а потом бегут домой греться и пить горячее какао. Донхек украдкой спрашивает Юно, почему он здесь, почему не уехал никуда на праздники. Юно улыбается как-то тускло и неловко и говорит, что ехать ему некуда; Донхек понимает отдаленно, но понимает: у Юно нет семьи и родного дома, и довольствоваться ему приходится этими стенами, садом, чужой дорогой машиной. Потом Юно говорит, что ему пора ехать забирать Минхена с работы, и тактично удаляется. Суен смотрит ему вслед с какой-то ностальгической улыбкой. – Он славный, – с какой-то ужасной теплотой говорит она, вертя в руках кружку со своим какао. – Когда-то мы были настоящей командой. Одно время я даже думала, что полюблю его. – И не полюбила? – робко спрашивает Донхек. – Почему же? Полюбила, – хмыкает Суен, и взгляд ее в какой-то момент становится совсем потерянным. – Только не Юно. Донхек не совсем понимает, о чем она говорит. В голове у него только какая-то история для утешения, вроде: «Слушай, а у меня есть друг Ренджун, и он любит человека, который его избивает, когда ему некуда излить свою злость. А Ренджун продолжает его любить, представляешь? Представляешь?». Донхек тактично молчит и устало кладет голову нуне на плечо. На этот раз у него нет в запасе незаурядной темы, которая могла бы сменить предыдущую. Суен грустно, и это непонятно. Донхеку нечего сказать..
Рождество, однако, они с Минхеном все равно проводят вдвоем. Донхек ждет хотя бы Минсу, которая в последний раз приезжала на Чусок, но Минхен говорит, что она сейчас не в Корее. Донхек думает, что он лжет, потому что не хочет ее видеть, но предпочитает ни о чем не спрашивать и не спорить. Ему нравится, когда праздничная атмосфера в доме сопровождается тишиной и спокойствием. Никто не треплет Донхека по щекам, не говорит, как он вырос, не скармливает ему дорогой бельгийский шоколад огромными плитками и не дарит уродские кофты с оленями. Словом, иногда одиночество приносит человеку огромную пользу. Хотя бы сохраняет остаток нервных клеток. Донхек днями валяется на кровати, ест имбирное печенье (Суен его испекла так много, что можно целую армию накормить) и пересматривает все части «Один дома», часто забывая следить за корейскими субтитрами. Однажды к нему еще приходит Ренджун, но они с Минхеном не сталкиваются, и Донхек даже рад этому, ведь он страшно не любит знакомить людей друг с другом. Ренджун рассказывает о комиксах, о праздничной ярмарке в центре города и о том, что здесь неподалеку, оказывается, есть остановка автобуса, который ходит прямиком от его дома. Он не говорит ни слова о Джено, но Донхек замечает, как моментами Ренджун буквально выпадает из реальности и становится таким грустным-грустным, что даже смотреть на него страшно. Твердо сдерживая свое обещание, данное Джемину, Донхек не пробует их свести; и вообще он вежливо отказывается от компании Ренджуна, когда она становится слишком настырной или попросту неуместной. Ренджун понимает, он всегда все понимает. И Донхек безмерно благодарен ему за это. На самом деле, он не стремится быть в компании Джемина и Джено все время, но иногда его буквально тянет туда каким-то неудержимым порывом, и Донхек не в силах оказать хоть малейшее сопротивление. С Джемином он первый раз пробует закурить крепкие сигареты, и ему не нравится (вообще-то, нравится ему все еще только то, что курит Минхен). Джено Донхека привычно ненавидит, но драться не лезет – только периодически отпускает какие-то язвительные фразочки в его адрес и смотрит пренебрежительно, но отворачивается, как только Джемин толкает его в плечо и тихо говорит что-то на ухо. Ближе к весне они начинают регулярно гулять вместе где-то неподалеку от школы. Часто Донхек думает, что навязывается, особенно когда Джено без конца бросает на него свои вражеские взгляды. Но Джемин говорит, что все в порядке, старается наладить контакт, говорит с ними о какой-то ерунде и сочувствующе вздыхает, когда Донхек замечает вдалеке Ренджуна и весь поникает. Он чувствует себя ужасным человеком, когда Ренджун смотрит в ответ, только совсем не на него, а на задумчиво плетущегося рядом Джено. Донхек ловит себя на мысли, что понимает его. Моментами – особенно. У Ренджуна во взгляде столько недетской тоски, что вполне вероятно, что он медленно увядает от своего одиночества, как цветок, за которым давно никто не ухаживает, или некогда благоухающий, а теперь уже заброшенный сад. Во время ланча Донхек делится с ним своим черничным чаем, берет у него комиксы, чтобы позже почитать их дома (он всегда сдерживает обещания насчет этого), и делает все, чтобы Ренджун хоть ненадолго радостно улыбнулся. Однажды, правда, эта система дает сбой. – Почему ты теперь всюду ходишь за компанией Джено? – Ренджун серьезно заглядывает Донхеку в глаза. Их столик пустует – на нем даже не лежит добротная стопка потрепанных комиксов, а это определенно сигнал бедствия. – Вы же только недавно дрались. Донхек хочет мягко ответить, что это не его дело, но понимает, что это будет невежливо, так что просто вздыхает, серьезно глядя Ренджуну в глаза. – Я с ними не ради Джено, – честно говорит он, и Ренджун растерянно хмурится. Донхек тихо прокашливается и спешит объяснить: – Помнишь, я рассказывал, что вырос в детском доме? Ренджун кивает медленно и даже с какой-то осторожностью. – Лучший друг Джено, Джемин, был там вместе со мной, и когда-то я считал его чуть ли не своим родным братом, – Донхек вздыхает, наклоняясь немного ближе и нервно постукивая пальцами по столу. Ренджун не особо осознает, о чем он говорит, но, кажется, пытается осознать, и Донхек благодарен ему уже за это. – Людям свойственно меняться, и не всегда в лучшую сторону. – Я понимаю, – Ренджун тихо шмыгает носом. – Ты хочешь вернуть себе друга? – Не уверен, что именно «вернуть», – Донхек пожимает плечами и ненадолго задумывается. – Просто… мне нужно убедиться, что в нем еще осталось что-то прежнее.