Подсолнечный шкаф

      Всё вокруг воняло пшеничным хлебом и острым невкусным дымом сгоревшего бензина. Но у Дани Рэнделла не было альтернатив этому придорожному кафе.              Юг. Воронеж оказался приветливо тёплым. По дороге в Ростов стало понятно, что, маня лёгким, продувающим уши ветром, степь планировала задушить внезапно наступившим зноем и подарить кое-кому простуду (а незачем высовывать голову из машины во время движения и спать под вой из открытого окна). Даня мысленно ныл, успокаивая себя воображаемой картиной самолёта на рейс «Краснодар — Новосибирск».              Аккуратно он толкнул пальцами дверь. В нос ударили новые запахи — пот и жаренное на углях мясо. Новости верещали на всю крохотную залу.              Даня до сих пор не нашёл веских причин тому, зачем он поехал в тур вместе с Мишей и неприветливой компанией звуковиков. Хотя, нет, причины были очевидны: в двух больших тачках спал не только Миша с персоналом.              Из скромного меню алкогольных напитков Даня выбрал и утащил к столу в хлебных крошках всю имеющуюся «Балтику» из холодильника под удивлённые взгляды уставших дальнобойщиков. Дане даже стало весело. Ударившись задницей о жёсткое сидение дивана, он открыл самую прохладную банку.              Кашин, не попадающий в бит на бэках у Миши, оказался адекватным; жаль только, что он очень много спал. Сам Миша мандражировал перед каждым концертом, а после них иногда заваливался с каким-то девичьим храпом на всё того же Кашина.              Дима закрывал глаза самым последним. Благодаря этому он снова вышел на близкий дружеский контакт с Лизой, которая тоже долго не ложилась спать. Даня, глотая пиво, всё вспоминал, как, покидая пыльную тачку минуты три назад, увидел её тонкий волос на плече Димы. Под взглядом посеревших от непонимания глаз последний лишь сказал, что Лиза не могла заснуть и была в подавленном состоянии всю ночь, а Дима её подбадривал. В конце разговора он виновато улыбнулся.              К сожалению, Даня спал в другой машине и не мог проверить. Внезапно ему стало мерзко от мысли, что он не верил своему лучшему другу. А затем ещё хуже от картины поцелуя Димы и Лизы под свет краснеющих фонарей, тянувшихся вдоль трассы.              Даня лишь надеялся, что друг не пренебрёг его чувствами к Лизе.              Женщина-репортёр с местным акцентом взмахнула рукой, продолжая вышагивать по сгнившим подсолнухам, говоря, как же всё-таки плохо уничтожать цветы, а червяков на бледных лепестках между строк списала на божий промысел. Основной мотив почему-то: запретить подросткам мять ногами растения.              Даня нахмурился, он не смотрел телевизор года три, однако абсолютно спокойно слушал женскую речь. Научить детей хорошему, не понимая разницы между втоптанными в землю тюльпанами и погибшими от катаклизмов подсолнухами, а, значит, теряя суть, не ново даже для старой плоской коробки на стене.              Колокольчик, по которому ударилась дверь, протяжно зазвенел. Даня посмотрел на Лизу, проскочившую в центр кафе, и быстро встретился с ней взглядами. Она опустила голову, размеренной походкой приблизилась к столу и обняла большую часть банок. Видимо, осознав, что поднять всё не сможет, Лиза опустила пиво на стол.              — Что ты делаешь?              Нервозность, с которой она посмотрела Дане в глаза, вывела последнего из колеи. Он задержал взгляд на прилипшем к её левой щеке волосе; унимая начинавшее сбиваться с ритма сердце, Даня моргнул и прикусил щёку изнутри.              — Я несу парням пиво, пока оно прохладное.              Лиза теперь аккуратно подняла со стола три баночки, но успела лишь развернуться вполоборота.              — Сядь. Пожалуйста.              И она обессиленно упала на край дивана.              Стерву Лиза отключила после первого концерта. После второго она начала отвечать на фразу «Доброе утро». У неё появились мешки под глазами и прыщ на лбу, поэтому Лиза старалась ходить в кепке. А единственное, что теплило надежду — ободранный польский флаг под горячим ветром — в груди — это понимание простой вещи: Лизе тоже неловко всю эту неделю. Даня воодушевился и приятно улыбнулся ей:              — Тут подсолнухи сгнили, глянь.              Лиза медленно подняла голову к телевизору. Её стеклянный взгляд скользил по экрану. Даня заметил непонятную пушинку в чужих волосах. Решив проявить дружескую заботу, он пододвинулся к ней, но почему-то обвёл пальцами затылок.              — Тебе доставляют какое-то садистское удовольствие гнилые подсолнухи? — Лиза повернулась лицом к Дане и только сейчас почувствовала его руку на голове, удивлённо заморгала, понимая, что на челюсть ей легла худая ладонь. Даня почти дотянулся до её губ, как Лиза тихо заметила: — У тебя рука в крошках.              Момент убит. Дурацкими хлебными крошками.              Наверное, Даня больше никогда не будет есть хлеб.              — Прости. — Он смотрел куда-то в пол, отсаживаясь как можно дальше от Лизы. — Этого больше не повторится.              — Я всё равно не дала бы себя поцеловать. Даже если бы мне хотелось, — печально пробормотала Лиза и отвернулась.              Три банки «Балтики» исчезли со стола, опять пропел дверной колокольчик. Даня запомнил. Её глаза, сорванную бело-красную тряпку, пиво, крошки и гнилые подсолнухи.              — И запомните: самые красивые цветы погибают не от причинного вреда, а из-за отсутствия внимания к ним, — устало выдохнул мужской голос диктора за кадром. Но затем внезапно оживился, добавляя: — А теперь экстренные новости из столицы...