Две капли воды

Локи всматривается в хищные черты Хель, но не видит там ничего, кроме собственного отражения. Богиня Смерти кажется ему своим продолжением, зеркальным близнецом, по какой-то непонятной случайности обретшим женское тело. Неизъяснимое чувство связи, болезненной, но прекрасной, пронзило грудь, как только точеная фигура проявилась в изумрудном зареве. В этот миг Лафейсону казалось, что с берегов источника Урд до него долетает скрипучий смех Норн. Смерть пожинает всех, не зная ни титулов, ни богатств, не берет отсрочки и не дает в долг. Своей хрупкой дланью она пожинает всех: суровых владык, жалких рабов и честных крестьян, — вселяя тем самым ужас в сердце каждого, кого еще манит своей красотой жизнь. Но бога озорства никогда не трогало это великолепие. Поэтому он не испытывает страха, лишь неописуемый восторг, когда молот Тора мелкой крошкой осыпается у их ног. Тор и Хель были детьми Одина. Сильными, ловкими, с испепеляющим огнем в груди. Но если огонь Тора горит спокойно, сверкая красным пламенем и лениво полизывая поленья, то огонь Хель пожирает все вокруг с невообразимым аппетитом, ослепляя своей яркостью. Как дети одного отца могут быть так не похожи? Как два совершенно чужих человека могут быть похожи как две капли воды? — На колени, — приказывает холодный голос Хель, и внутри Локи все внемлет этому чудесному звуку. Локи слышит в этом голосе все: лязг оружия, воинственные кличи воинов, плач вдов, погребальные песнопения и раскаты грома; крик новорожденного, смех мальчишки, впервые выбившего тренировочный меч из рук наставника, и вздох восхищения юноши, впервые узревшего нагое женское тело. Лафейсон слышит все это, и сердце его трепетало в тон этой жуткой и одновременно прекрасной мелодии. На миг, перед тем как исчезнуть в цветном водовороте, стеклянные глаза Хель встречаются с искрящимися глазами Локи. Он видит, как богиня смерти что-то тихо шепчет, изгибая бледные губы в издевательской усмешке. Но слова не долетают сквозь порыв ветра, больно ударивший по лицу. *** — Идти против своей природы чревато страшными последствиями, мой брат… — говорит Локи и тут же добавляет, будто это имеет разительное значение: — не по крови. — И ты против своей предательской натуры идти не собираешься, верно? Локи заливисто смеется даже, пожалуй, дольше, чем следовало бы. Он не в силах противиться этой волне, когда все внутри дрожит от странного чувства, которому он пока не может дать названия. Но узнает. Очень скоро. — Мы все хотим быть на стороне победителя, верно? В этой схватке ты не выиграешь, Тор. Только не против Хель. Ты видел, что она может. Эта сила, она поглотит Асгард и не подавится. А так как из нас, двух сыновей Одина, ты сильный, а я умный, то разрешите откланяться. Тор, кажется, пытался его вразумить, взвывал к совести и сознательности. Однако впервые в Локи ничего не дернулось, не тянуло обернуться и пасть ниц, выпаливая прощение. Все слова-стрелы, выпущенные Тором, не достигали своей цели и рассыпались миллиардом осколков, будто между богом озорства и его неродным братом была неприступная стена. Лафейсон почему-то казалось, что это единственный правильной поступок, совершенный им за всю жизнь. *** Когда он зашел в зал, первое, что он увидел, была новая фреска на потолке. — Как тебе мое нововведение, Локи? — Хель вальяжно сидела на троне, еще недавно принадлежавшем Одину, закинув ногу за ногу и вцепившись черными ногтями в подлокотники. — Мне кажется, что это намного лучше той лжи, придуманной нашим отцом.  Мои подданные должны знать правду. — Но Асгард еще не твой, и ты это чувствуешь, — Локи приближается к богине, слыша, как каблуки его обуви отстукивают каждый шаг по мраморному полу. — Иначе бы не сидела на троне так, словно его сейчас будут отбирать. На миг он ловит примешанное со злостью удивление на прекрасном лице Хель, но через секунду оно снова облачается в неприступную маску. Жуткую и невыразимо прекрасную. — Ты думаешь, что я боюсь тех, что придет отобрать мой трон? — звонкий смех отражается от стен, и холодный пот пробегает по спине Лафейсона. — Да будет тебе известно, дорогой, я не боюсь никого и ничего. Я смерть. Это меня боятся. Локи чувствует ее гнев, но не может не восхититься им. Не может отвести взгляд от острых скул, мертвенной кожи и холодных глаз, он жадно ловит каждую секунду, в душе остерегаясь, что не успеет вдоволь насладиться зрелищем. — И я знаю, зачем ты здесь. Локи Лафейсон никогда не упустит возможности переметнуться на сильнейшую сторону. Что ж, разумно. Но откуда мне знать, что ты не воткнешь мне нож в спину, стоит только отвернуться? — Я достаточно умен, чтобы всегда оставаться на стороне победителя. Не проигрывай ни одной битвы и можешь быть уверена: я тебя не предам, — Локи вплотную подходит к трону и до него долетает запах Хель. Так пахнет свежевырытая могила и сандаловое масло. — Я не планирую проигрывать, Локи. И поэтому, я позволю быть тебе в моей свите. Будешь делить этот триумф вместе со мной. Разве Асгард тебе не также ненавистен? Она медленно поднимается, и, шелестя полами черных одежд, спускается к Локи. Ее запах проникает в легкие все сильнее, и огонь внутри бога разгорается все больше. — Остается только скрепить сделку, — шепчет Хель у самого уха и примыкает своими холодными мертвыми губами к теплым и живым губам Лафейсона. Их поцелуй длится секунду, а, может, и вечность. Поддаваясь порыву, руки Локи цепляются за одежды неродной сестры, притягивают ее ближе. Их тела сливаются воедино, и ему кажется, что быть лучше не может. Единственно верное для него место. Во всех девяти мирах. Хель груба: она целует его страстно, кусает губы до крови и хищно слизывает капельки бурой жидкости, издавая гортанные стоны и больно вонзая ногти в его плоть. Но Лафейсону плевать. Он не чувствует ничего, кроме наслаждения. Локи кажется, что любить Хель также естественно, как дышать. На секунду он разрывает поцелуй и всматривается в ее хищные черты: — Перед тобой падут все миры, Хель. Верь мне. Я знаю, что говорю.