Позор

      Кихен стал очень замкнутым в себе, когда ему было восемнадцать. Это был его последний год в школе, и все его друзья (близкие или не очень) определенно заметили довольно-таки сильную смену в характере всегда веселого и открытого Ю Кихена.       Сначала мальчик стал реже улыбаться. Такая красивая и удивительно искренняя улыбка постепенно потухла, некогда ярко сияя на молодом лице. Не улыбающийся Кихен оставался все таким же обаятельным, и его глаза были немного больше, чем скрывающиеся во время улыбки в полумесяцы. Но со временем окружающие его люди стали осознавать, что давно не видели хотя бы призрачной радости на лице Кихена. Не сказать, что у него случилось какое-то горе или на его хрупкие плечи разом навалилась гора неприятностей, но у него были свои, личные, можно даже сказать «проблемы», которыми он не мог поделиться ни с кем из своего круга общения. Это было что-то из тех вещей, которые не принято произносить вслух, и он пытался решить все сам, справиться со всем этим в одиночку, игнорируя любые вопросы со стороны окружающих.       Немногим позднее Кихен перестал общаться с лучшими друзьями. Ли Минхек был очень добрым парнем, с открытой настежь душой и золотым сердцем, а Им Чангюн, по сути своей будучи натурой не такой уж разговорчивой от природы, был не менее добродушным и отзывчивым в отношении своих приятелей. Они хорошо дружили еще со средней школы и всегда (как им казалось) рассказывали друг другу буквально обо всем на свете. Но в жизни Кихена появилось что-то такое, о чем он не мог поговорить даже со своими лучшими друзьями, он хранил это в себе, оно грызло его изнутри, медленно пожирая, но он ни за что и ни при каких обстоятельствах не мог позволить себе раскрыть это хоть кому-то.       Первое время друзья были сильно озадачены, в частности Минхек. Он не понимал, почему всегда веселый Кихен сейчас не хочет разговаривать, по-детски дул губы и, кажется, всерьез расстраивался. Расспросами Кихена расколоть не получалось, поднять настроение хоть немного – тоже, но просто так разводить руками парни не могли, потому что Кихен их друг, они правда переживали. Но вроде бы на их дружбе поведение Кихена не особо отображалось, со стороны наверное можно было сказать, что у подростка обычный переходный возраст, оттого и «показная» депрессия, дабы мир наконец-то обратил на ребенка свое внимание.       Но с каждым днем Ю Кихен выглядел еще более подавленным. Он больше не отвечал Минхеку с Чангюном в КакаоТок: читал все сообщения (которые по большей части отправлял Минхек), но ни одного не присылал в ответ – что еще больше беспокоило. Он не встречался с друзьями вне школы да и вовсе, казалось, перестал разговаривать. Не только с друзьями, а от слова «вообще». Если учителя что-то спрашивали, он подавал голос, отвечал на вопросы, рассказывал параграфы, заданные на дом. Но во всем, что было как-то связанно с ним самим и его собственной жизнью, он предпочитал умалчивать, а точнее молчать.       Родители не придавали состоянию сына особого значения, ведь их ребенок вел себя примерно так же, как когда ему было около четырнадцати лет, и он получил свой первый отказ от соседской девчонки, которую пригласил на свидание. Только родители словно не замечали, что Кихену давно не четырнадцать и что он ведет себя не как глупый мальчишка, не способный пережить очередной неудачной влюбленности. Они не пытались выслушать его. А если бы и попытались, то не услышали. И родители были первыми из тех людей, которым Кихен никогда не откроет то, что его гложет уже довольно долгое время.       Спустя несколько месяцев пребывания Ю Кихена в постоянном состоянии саморазрушения, люди начали замечать, что у мальчика все чаще и чаще опухшие глаза. Такие мешки сложно было не заметить, и их в купе с краснотой полопавшихся капилляров пытались объяснить аллергией Кихена на пыльцу. Которой у него отродясь не было.       Время шло, и по опухлостям глаз Кихена можно было узнавать день недели. Чаще всего – в понедельник, после выходных. И реже – в четверг или пятницу. Вскоре временами на лице парня стали «красоваться» синие круги, такие яркие, что казалось, будто его кожа настолько истощена, что просвечивает череп. Окружающие начинали шептаться о возможной серьезной болезни Ю Кихена, их скользкий шепот был слышен в каждом коридоре, люди шушукались о нем по всем углам. И только бывшие «лучшие» друзья подозревали, что на самом деле Кихен мало того, что из-за чего-то часто плачет, так еще и почти не спит. Но они, как и большинство вокруг, могли только строить догадки об истинном положении вещей, тихо и искренне волнуясь.       Сам Кихен никогда бы не подумал, что может стать таким. Что его маленький, еще совсем не познанный, мир мог в одночасье повернуться на сто восемьдесят градусов, переворачивая все с ног на голову. Он был не готов к такому, он был слишком напуган и растерян, чтобы принять все это как должное.       Дома Кихен запирался в комнате. Ему больше никто не звонил, в КакаоТоке прекратились сообщения, на улицу его тоже уже никто не выманивал, как это долго и упорно когда-то делал Минхек. Он оставался наедине с собой и своими собственными демонами, которых, как ни старался, все же не мог приручить. Они были сильнее него, и Кихен их боялся. По-настоящему боялся, до мелкой дрожи в коленях и пальцах. Они высасывали из него энергию, его характер, и Кихен плакал, потому что не справлялся. Он так хотел кому-нибудь открыться, выговориться, рассказать о своих демонах, которые пожирают его, и наконец просто выплакаться на чьем-нибудь плече. Он хотел, чтобы его выслушали, обняли. И погладив по голове, сказали, что он ни в чем не виноват. Но глубоко в душе, скрепя сердцем, он понимал, что никогда не сможет этого сделать.       На занятиях Кихен выглядел отстраненно. Однако больше нигде, кроме как в школе (за исключением некоторых уроков), он не чувствовал себя так комфортно. Слушая лекции, Кихен, казалось бы, полностью абстрагировался от своего собственного мира, в котором он чувствовал постоянное давление. Записывая конспекты в тетрадь аккуратным почерком, он словно забывал обо всем, что медленно, но верно разрушало его еще совсем юное, в какой-то степени невинное, сознание. Во время занятий Кихен мог немного расслабиться и, если так можно сказать, отдохнуть.       Самым нелюбимым занятием Ю Кихена была физкультура. Не то, чтобы он прям всерьез ее ненавидел. Но уроки физической культуры в школе Кихена были частично смешанными. То есть, раздельными для мальчиков и девочек, но смешанными с другими классами с параллели. Именно на этих уроках он чувствовал сильнейший стресс, ощущая на своем теле несколько десятков глаз, взгляды которых неприятно жгли кожу. О Кихене ходило много слухов. Школа – это сплошные рты и уши, и о вечно теперь депрессирующем Ю Кихене не знал, может быть, только самый ленивый или глухонемой. Он не мог терпеть эти не прекращающиеся взгляды, он гнулся, ломался под ними. И особенно под взглядом одной пары черных как ночь глаз Кихен всегда был готов расплакаться.       Он не помнил, когда точно это случилось. Он не знал, какой момент считать началом (или наоборот точкой невозврата). Он просто наблюдал за ним, когда наблюдали все, абсолютно все до единого, без исключений. Высокий спортивный брюнет с уже неплохо развитой мускулатурой, выполняющий все упражнения на высшем уровне. Учитель бесконечно хвалил его, вызывая смущенную улыбку и тихий смех, возлагал какие-то свои надежды и ставил всем в пример. Им все восхищались, и Кихен был одним из них. Он никогда ему не завидовал и, можно сказать, даже восхвалял перед другими его имя. Однако он не может вспомнить, когда, в какой момент и чем именно это самое имя для него стало. Шин Хосок – это имя его демона.