Следы былых погонь

I got a bulletproof heart You got a hollow-point smile Me and your runaway scars Got a photograph dream on the getaway mile Bulletproof Heart by My Chemical Romance У меня пуленепробиваемое сердце, У тебя — улыбка разрывного снаряда. Мы оба отмечены следами былых погонь И яркими снами о путях бегства.

Ремус убежден: Сириусу следовало бы родиться пару веков назад. Легко представить его — с черными развевающимися волосами, горящим взглядом, в дурацком фраке с длинными фалдами — где-нибудь на баррикаде, с флагом в руках и неизменной ухмылкой. Наверняка Сириус с радостью сбежал бы во Францию и примкнул к бедным и угнетенным, хотя ни слова не понимает по-французски. Да, в былые времена из него вышел бы славный революционер. Но, к всеобщему сожалению, сейчас совсем другие времена, и Сириус просто раздражает. Очень раздражает. Сжав переносицу, Ремус пытается отогнать надвигающуюся мигрень. Он нарочно не поднимает взгляд от потрепанной книги, чтобы не видеть бушующую на другом конце комнаты свару, за которой нервно наблюдает то и дело вздрагивающий Питер. А Ремусу в сотый раз приходится напоминать себе, что убийство Сириуса и Джеймса принесет только временное облегчение. — Это ж каким надо быть придурком, чтобы променять последние боеприпасы на чайные пакетики?! — громогласно вопрошает Джеймс уже в шестой раз за последние пять минут. — Ну, знаешь ли, без чая мы тоже долго не протянем! — столь же громко возражает ему Сириус. Даже не глядя на него, Ремус знает, что при этих словах Сириус резко откидывает волосы назад, считая, что выглядит при этом героически. Хотя на самом деле… Впрочем, Ремус не собирается его переубеждать: жизнь и так невыносима. — И что же мы станем делать, когда за нами явятся? — резко спрашивает Джеймс. — Предложим чашечку чертового чая с печеньем? — Это вряд ли, — мягко вмешивается Ремус. — Потому что печенья у нас не осталось. Только теперь Джеймс и Сириус поворачиваются к нему — темноволосые, растрепанные, разрумянившиеся. Мальчишки, считающие себя героями несмотря на то, что носят латаные-перелатаные вязаные лохмотья и с ног до головы покрыты бетонной пылью. — То есть как — не осталось печенья? — возмущается Джеймс. Питер давно уже смотрит на все это сквозь пальцы. И Ремус его не винит. Сириус бросается к нагроможденным друг на друга радиоприемникам, компьютерным терминалам и сканнерам, падает на жалобно скрипнувший стул, находит нужную частоту и начинает строчить сообщение. — Ты пытаешься связаться с остальными и рискуешь нашей безопасностью только потому, что хочешь печенья? — интересуется Ремус. Обычно Сириус неподражаем, когда загнан в угол и есть повод расчехлить оружие, красиво умереть или заработать очередной страшный шрам. Остальное же время он в лучшем случае — обуза. А в худшем — та еще заноза в заднице. —…Нет, — медленно отвечает Сириус, убирая руки от клавиатуры. Ремус только тихо вздыхает. *** Четверг выдается суматошный. Лили и Тонкс в отчаянии ищут убежище, и в три часа утра, в тусклом аварийном освещении, Ремус достает бинты, кипятит воду, одновременно диктуя Питеру сообщение для женской ячейки. Лили, чьи огненно-рыжие волосы слиплись от грязи, стискивает зубы и запрокидывает голову, пытаясь не дергаться, пока Сириус промывает ей рану на боку. Рана эта неглубокая, но сильно загрязнена и кровоточит, а обезболивающих совсем не осталось. К счастью, Тонкс достает из рюкзака непочатую бутылку самопального виски. И, хотя Кингсли наверняка гонит его из каких-нибудь только на вид безобидных ягод и отбеливателя, несколько хороших глотков немного притупляют боль. Тонкс сидит рядом с Ремусом и безуспешно пытается собрать разваливающийся в руках пистолет. Лицо ее покрыто синяками и быстро подсыхающими кровоподтеками. Треснувшая рукоятка впивается в израненную ладонь, но Тонкс куда больше волнует скотч, который молча протягивает Ремус, не дожидаясь, пока его попросят. Вся их жизнь сейчас держится на скотче: оружие, мебель, одежда, жилища, остатки былых технологий. Возможно, если бы все они, как и большинство, послушно ходили по струнке, то до сих пор имели бы и новые вещи, и чистую воду, и нормальное лечение, и достаточно еды… Но теперь даже в этом нельзя быть уверенным. Джеймс больше остальных прикладывается к бутылке, пока держит факел в дрожащей окровавленной руке так, чтобы Сириус мог разглядеть и вытащить из раны Лили шрапнель. Ремус то и дело с тревогой поглядывает на него, но Джеймс сейчас видит Лили и только ее. В общем-то, все понятно, но от этого не легче. — Оставь немного и нам, — хрипло просит Лили и тянется к бутылке, но тут же дергается от боли. Сириус рычит, чтобы она сидела спокойно, и проводит рукой по лицу, не замечая, что только размазывает кровь. — Их не успели отследить? — нарочито громко спрашивает Ремус Питера, чтобы перебить готовую разгореться перебранку. — Фрэнк пошел разведать что к чему и говорит — хвоста вроде нет. Молли и остальные на всякий случай ушли в укрытие и затаились, — отвечает Питер, не отвлекаясь от монитора. — Мы просто замешкались, — сквозь зубы цедит Тонкс, со злостью вставляя перезаряженный магазин на место. Затем встряхивает пистолет — скотч держит крепко. Ремус забирает у нее оружие и вручает вместо него чистую повязку, смоченную антисептиком. Тонкс смотрит на него; Ремус не отводит взгляд, пока она не сдается и не прикладывает повязку к израненным ладоням. Кроме бинтов и антисепика, у них ничего нет. Ближайший санитарный бункер находится в нескольких кварталах, но рисковать и отправлять туда сообщение, пока шумиха на улицах не утихнет, нельзя. Лили судорожно дышит, пытаясь справиться с болью. Ремус обнимает себя за плечи — ночь обещает быть долгой. *** Ремус почти не помнит, какой же была жизнь до того, как он оказался в бетонном бункере, полном брошенной техники и людей, общество которых вряд ли кто-то способен долго выдержать. Кажется, в той, прошлой жизни было куда больше дневного света и возможности вымыться, куда меньше ссор и перепалок. Но об остальном Ремус старается даже не вспоминать: все былое благополучие оказалось мнимым. Что бы там ни было дальше, к прошлой жизни возврата не будет. У Джеймса в прошлом остались любящие родители, которые однажды ночью бесследно исчезли. Возможно, они до сих пор где-то в заключении, а не просто мертвы. Но в любом случае их уже не вернуть. А вот Сириус провел детство в роскоши, и его родители — богатые и весьма суровые люди — ожидали, что сын примкнет к правящим кругам, против которых теперь борется. В особо тяжелые ночи, когда Сириус напивается и строчит очередные бессмысленные манифесты на бумаге, которой осталось слишком мало, чтобы ее транжирить, Ремус гадает: действительно ли тот хочет свергнуть режим, угнетающий народ, или нарочно выводит всех из себя? Ну а Питер… Питер всегда и во всем следует за Джеймсом. Сам он вряд ли выбрал бы именно такую жизнь, но безропотно делает все, что ему велят, и особо не жалуется, хотя мог бы. Но Ремус точно знает: на Питера можно положиться. Одни примыкают к Сопротивлению потому, что у них нет выбора, — например, после тяжелой потери, когда только и остается, что бунтовать. Другие же приходят добровольно, повинуясь убеждениям и принципам, будто есть еще за что бороться в этом мире. Иногда Ремус жалеет, что ему не дана такая роскошь. *** Они ведут скрытую войну: вылазки, налеты на тюрьмы и лагеря смерти, листовки с памфлетами, пиратские радиопередачи, саботаж, редкие покушения. Конечно, есть и те, кто не прочь перейти к открытому противостоянию: подрыву зданий, массовым убийствам — в общем, установлению нового мира огнем и мечом. Но Ремус слишком хорошо изучил историю и прекрасно знает, чем оно обычно заканчивается. К сожалению, никто не предупреждает, что участие в сопротивлении — это не только острые ощущения и выброс адреналина, когда истекаешь кровью, тебя бьет током, а кто-то орет, что нужно перерезать правильный, мать его, провод. Не только героические мгновения, когда ты, весь из себя храбрый и благородный, мужественно сражаешься за правое дело и новый мир. Увы, совершенно невозможно сохранять благородный вид и достоинство, когда препираешься по поводу стирки, или выясняешь, чья очередь чинить протекающую крышу, или разыскиваешь обжору, тайком съевшего последнюю ромовую помадку, или пытаешься определить, кто чьи носки надел сегодня. Сириус и Джеймс — вольные птицы. Они не приспособлены к тому, чтобы изо дня в день торчать в одной и той же комнате с одними и теми же людьми, поэтому иногда затевают что-то вроде футбола и, хоть играют вполсилы, успели разбить большую часть оборудования и лампочек. А в остальное время устраивают бессмысленные перепалки, которые тянутся иногда несколько дней кряду. Ремус, как может, старается их сдерживать. Вместе с Тонкс он собрал целую библиотеку запрещенных книг — не только чтобы знать правду, которую утаивают власти, но и чтобы хоть чем-то занять остальных во время долгих недель бездействия. Ремус подозревает, что Сириус тайком ведет переговоры с Кингсли, так как хочет открыть подпольную забегаловку. И нетрудно догадаться, где именно. Если Сириус попробует разместить между койками еще и стойку с выпивкой, Ремус его просто тихо придушит. Из последней вылазки Питер и Сириус возвращаются с патронами, свежей водой и целой коробкой еды. Продукты наверняка окажутся просто ужасными, но, пока коробка не открыта, Ремус тешит себя надеждой: вдруг там окажется хоть что-то вкусное. — Неужели ты в очередной раз променял какую-нибудь нужную вещь на чайные пакетики? — спрашивает он. На самом деле у него припрятана заначка с деньгами, антисептиками, пулями и пресловутыми пакетиками — он слишком давно и слишком хорошо знает Сириуса и Джеймса. Кто-то же должен быть практичным, а на Питера особо надеяться не стоит. — В следующий раз я точно поменяю что-нибудь из твоих вещей, Лунатик, — весело отвечает Сириус и бросает на колени Ремусу книгу, завернутую в темную бумагу. — Держи, это тебе, чтобы не ворчал. Ремус проводит пальцами по обложке, а затем улыбается. Оказаться в бункере величиной чуть больше кладовки с тремя невыносимыми, ужасными, удивительными друзьями — не лучшая сторона революционных будней. Но, учитывая обстоятельства, далеко и не худшая.