Воспоминания

Дэниел долго провожает их глазами, но за очками, извечным атрибутом костюма совы, невозможно определить его настоящую реакцию на всё это: на отшумевшую пресс конференцию, девушку, её признания, на то, что они с самым необщительным мстителем в маске сейчас уходят в пустую комнату. Характерная поза — руки упертые кулаками в бока и вздернутый вверх подбородок, самодовольная ухмылка — говорит о гордости за мужчину, Роршаха, что для последнего кажется совсем глупым: в чем его достижение, если сами они не в тёмном переулке сражаются с преступниками, а его уводит в сторону пустого кабинета девушка, костлявой рукой, сжимая его пальцы сквозь перчатку? Сам Уолтер не знает даже как реагировать на подобное, поэтому просто следует за журналисткой. Ковач не может понять что он чувствует, потому что всё вокруг затмило чувство липкого страха перед неизвестностью. Как пару дней назад, когда пришлось наугад выпрыгивать на крышу дома из соволета Драйберга, следуя за Крысой, что пустил пыль в глаза, чем ослепил Роршаха на пару часов. Хотя сейчас страх ощущается куда сильнее. Секунды кажутся вечностью и словно скапливаются вязкой слюной в горле, холодным потом на ладонях под кожей перчаток. В прошлый раз оно быстро исчезло: Дэн только крикнул, что надо прыгать, и Роршах, замешкавшись всего на мгновение, тут же испытал на себе силу свободного падения, а после его ноги неаккуратно встретились с бетонной поверхностью крыши. А сейчас он не может даже представить сколько будет продолжаться пытка и что последует за ней: устойчивый бетон под ногами или что-то ужасное по своей неизвестности. Роршах изначально был против этого. Не хотел привлекать внимание к своей персоне и работе, которую они обозвали подвигами и превратили их в развлечения для мирного населения страны. Он не хочет ходить на пресс конференции и фотосессии, что должны начаться со следующей недели. Вся эта игра на публику доводит его до бешенства. Он всегда хотел только спасать людей. Ничего из происходящего сейчас ему не нужно. Тогда зачем он идёт в темноту комнаты, доверительно или испуганно сжимая в ответ узкую в кольцах руку? Скрип двери заставляет таки Уолтера перевести наконец взгляд на девушку, и попытаться соориентироваться в ситуации, и тут же вздрогнуть от ужаса, какие воспоминания это навевает. Скрип двери в комнату матери теряется за шумным приветствием той с неизвестным мальчику мужчиной. Она первая подходит к нему и шумно целует в губы, отстраняясь только чтобы перехватить из его руки бумажки и, не глядя, попросить Уолтера подняться в свою комнату. Девушка что-то мило щебечет почти себе под нос о любви к Хранителям и особенно к самому Роршаху, о восхищении его скрытностью и отвагой, и, как только дверь захлопывается, он оказывается плотно зажатым между твёрдыми досками двери со спины и горячим упругим телом — спереди. Девушка трется своей грудью о его, и её дыхание, пропитанное похотью, опаляет его лицо сквозь маску. Уолтера начинает тошнить. — Мистер Роршах, скажите мне своё имя. Я хочу выкрикивать его на пике удовольствия. Уверена, многие женщины мечтают об этом, а я получу это. Получу тебя,– хрипит она и сквозь маску целует его приоткрытые губы, что не является просьбой или уверенностью в своих действиях. Приоткрытый рот — необходимость, потому что чистого воздуха ему становится вдруг категорически мало, но даже это не помогает вдохнуть его больше — скопившийся в горле ком не позволяет. При этом руки девушки, несумевшие справится с поясом и пуговицами, судорожно забираются под плащ сверху и гладят, ласкают его грудь и плечи. Ковач же жмурит глаза и старется только абстрагироваться от всего: ощущений и воспоминаний, глубоко засевших в голове и всплывающих сейчас так чётко, словно он переживает всё случившееся в давности заново. Стоны матери, отчетливые звуки ударов-хлопков, два обнаженных тела перед детскими глазами. А за детским вопросом следует такой же как до этого отчетливый звук удара, но уже предназначенный ему. Щеку начинает жечь огнём. Но куда сильнее огонь жжёт внутренности, без ведомой на то причины. Всё тело Уолтера дрожит. Девушка хищно улыбается, в очередной раз неверно истолковав реакцию тела мужчины. Ещё мгновение и она тянется руками к краю маски, желая снять её и получить нормальный поцелуй в губы, продолжая телом имитировать движения, будто процесс полового акта уже настиг их, не теряя надежды всё же возбудить мужчину. В окно что-то ударяется с глухим звуком (вероятно, мечтающая попасть внутрь и спасти мужчину, ночная птица), и звук из вне снова выводит Уолтера из ступора, возвращая к реальности. Воспоминания сменяются пониманием происходящего, и мужчина тут же перехватывает руки девушки за запястья, выварачивая за спиной под неестественным углом. — Ты что делаешь?– шипит теперь от боли, но снова улыбается, воображая, что герой просто взял ситуацию в свои руки, и сейчас всё пойдёт как по маслу. Жмётся к нему телом, стараясь получить больше тактильного контакта. — Любишь жестко?– смеётся, чем вызывает к себе больше ненависти. И мысли в голове теперь сменяются другими, в которых эта девушка без имени играет роль его матери, а сам Уолтер в собственном предательском воображении становится безымянным мужчиной, которого он помнит из детства в спальне их с мамой дома. Происходящее и представившееся столь неприятно ему, что сильная тошнота заставляет отпустить руку девушки, оттолкнув от себя подальше, и приподнять маску, чтобы позволить содержимому желудка (преимущественно – желудочному соку) остаться возле книжного шкафа. — Что происходит?– вопит девушка в испуге: — Тебе нехорошо?– и разочарование из-за сорвавшейся близости в голосе слышно слишком отчётливо. — Ты болен? Ты можешь продолжить?– снова забирается рукой под его одежду, пока тот сидит неподвижно у шкафа, и намеревается погладить открытую кожу. Ковач реагирует молниеносно, отпрыгивая от прикосновений, но возвращается тут же к девушке, чтобы сломать два её пальца сразу, легко, как сухие ветки, почти не применяя силы. А после надавить с силой на горло, чтобы только не слышать больше её порочных криков. Уолтер долго смотрит на хрупкое тело, лежащее без сознания на широком столе. Перед глазами он чётко видит труп матери, холодный и зверски истерзанный. Он не знает как выглядело её тело на самом деле, но воображение рисует его именно таким: с порезами на шее, груди и животе, с синяками, царапинами и умиротворением на довольном, даже счастливом лице. И хоть девушка перед ним внешне ничем не напоминает его мать, Уолтер думает, что её в будущем ждёт та же участь. Воспоминания из прошлого медленно гаснут, когда морозный воздух с улицы наполняет наконец лёгкие. Уолтер думает, что хочет, чтобы они погасли насовсем, хочет забыть о прошлом навсегда. Он понимает, что не сможет прожить без воспоминаний. Но, с другой стороны, воспоминания тоже не смогут прожить без него. Он думает, что согласен уничтожить их, даже если придётся уничтожить себя, но он точно больше не хочет испытывать того, что испытал недавно.