1.
Перси вытаскивает из волос перья канарейки и прикидывает, сколько же дней остается до возвращения в Хогвартс. Двадцать семь. Слишком много. «Дорогая Пен», — пишет он. — «Сегодня Фред и Джордж угостили меня пирогом. Я по глупости попробовал его. Естественно, там оказался канареечный крем. Эти умники решили, что вышло забавно. Впрочем, остальные тоже так считают. А вот мне было не до смеха. Мы с отцом только начали обсуждать новые указы Министерства — и тут на тебе. Жаль, конечно, что так получилось: отец в последнее время часто работает сверхурочно, и я почти не вижу его. Надеюсь, ты получаешь больше удовольствия от каникул, чем я». Запечатав письмо каплей сургуча, Перси забирается в постель. Пенни — единственная, кто его понимает, и это хоть как-то утешает. Она бойкая и общительная, совсем как его братья. Но принимает Перси таким, как есть. Как обычно, перед сном он опускает руку под кровать и нащупывает маленький деревянный ящичек, в котором хранит письма Пенни. Коричневый, невзрачный на вид, вряд ли он привлечет внимание братьев, но лучше все-таки быть поосторожнее. Перси вытаскивает и кладет рядом на подушку журнал о квиддиче, который стащил недавно у Рона. А сам все еще думает о Пенни: Фред как-то заметил, что у нее классная задница, а Джордж добавил, что сиськи тоже ничего так. Естественно, Перси не особо распространяется о своих отношениях, но, странное дело: слова братьев ничуть его не возмущают. Даже наоборот, вызывают гордость: наконец у него появилось то, чему завидуют даже Фред с Джорджем. Сам Перси слишком хорошо воспитан, чтобы оценивать подобным образом… достоинства Пенни. И даже сейчас, в постели, не думает о ее теле. Только вспоминает лицо. Лениво пролистывая страницы журнала, он быстро просматривает колонки с бессмысленной статистикой и непонятной спортивной терминологией. Но вскоре снова ловит себя на том, что разглядывает мускулистые тела и решительные подбородки спортсменов. Позже он расскажет Оливеру, что уже тогда стоило бы догадаться, почему.2.
Пенни бросает его в январе. — Мы можем остаться друзьями? — Перси старается не смотреть ей в глаза и ненавидит себя за это. Следовало бы сразу уйти, раз он больше ей не нужен. — Мы и так были просто друзьями, глупенький, — отвечает она. — В этом-то и проблема. Перси не видит никакой проблемы. Да, он не из тех, кто дает волю взбесившимся гормонам и лезет целоваться-обниматься или… заниматься другими непристойностями, о которых даже думать противно. Секс приемлем только в браке, не ранее. И ничего странного в том, что мысль о близости не заводит его даже сейчас, хотя они с Пенни уже год как вместе. Ну что поделаешь, если Перси больше нравится разговаривать и держаться за руки? Придется найти женщину, которая это оценит. — И даже тогда ты не задумался? — спросит позже Оливер, но Перси только покачает головой. В его семье странности считаются обычным делом. Можно вступать в брак с магглами, собирать старые провода и штепсели, делать пирсинг, грозиться удрать из дома и приручать драконов… Но никто ни разу не заикнулся, что можно быть геем. Об этом вообще никогда не говорят. А Перси и так чувствует себя белой вороной.3.
— Дорогой, может быть, есть кто-нибудь, кого ты хочешь пригласить к нам на Рождество? — спрашивает мама. Ее вязальные спицы торопливо снуют вперед-назад. Но, к сожалению, смотрит она не на них, а на лицо Перси, иначе он обязательно закатил бы глаза. — Мам, я же говорил. У меня нет времени на свидания. Работа куда важнее. — Он поднимается, оправляя рубашку. — А теперь, с твоего позволе… — Сядь, — говорит она, и Перси повинуется. Ничего не поделаешь, он послушный сын. — Я просто спросила. Если у тебя кто-то появится, я буду рада познакомиться с ней. Или с ним, если что. Перси мучительно краснеет и хватает воздух ртом. — Мам, я серьезно… Она снова смотрит на него. Ну почему, почему вместо того, чтобы следить за своим вязанием, она сверлит Перси взглядом, пока он сидит здесь, пытаясь прийти в себя? — И я серьезно, Перси. Не нужно так реагировать. Я твоя мать. И какой бы выбор ты ни сделал, это ничего не изменит, знаешь ли. Перси чувствует, что потерял дар речи. И это даже хорошо, все равно мать сегодня не дает ему и слова вставить. А она между тем продолжает: — Просто я подумала, что стоит об этом сказать — раз уж ты так часто упоминаешь этого парня, Оливера. — Он просто друг. Не более, уверяю тебя. А теперь, с твоего позволения, мне и правда пора. Сполоснув свою чашку, Перси подхватывает с вешалки пальто, направляется к выходу и старается не замечать, как сникла мать. Ничего, тут и без него остается достаточно гостей: близнецы, Джинни, Рон, да и Гарри вроде как будет в Норе все каникулы. Самому Перси не обязательно так много времени проводить в родительском доме. Честно говоря, он пробовал наладить личную жизнь. Правда, свидание с небезызвестной, на тот момент розоволосой, сотрудницей Отдела Магического Правопорядка закончилось катастрофой, от которой Перси отходил несколько месяцев. Но в целом все его кратковременные отношения ничем не примечательны. Обычно он завязывает переписку с какой-нибудь симпатичной ведьмой, например, из Бюро Управления Погодой. Перси всегда галантен, и поначалу кажется, что у них с новой избранницей много общего. Но после нескольких встреч Перси перестает отвечать на ее письма, не осмеливаясь прямо сказать, что именно пошло не так. Только в который раз повторит ставшую привычной фразу вроде «между нами не пробежала искра» или «сейчас для меня на первом месте работа». Кто же виноват, что ему больше нравится проводить время с приятелями? Например, с Оливером — который, наверное, даже не приятель, а лучший друг. Перси до сих пор не понимает, почему звезда квиддича Оливер Вуд так дорожит их дружбой. Не понимает, но отказываться от нее не собирается. Вот у Билли, Чарли, Фреда и Джорджа тоже есть приятели, и никто не считает это странным или неправильным. Так почему же у Перси должно быть иначе?4.
Перси даже не замечает, что начинается война. Он слишком занят, стараясь заслужить повышение. — Я думал, ты будешь гордиться мною, — говорит он отцу. — Я горжусь, Перси. Правда, горжусь. Фадж никогда не взял бы тебя в секретари, не будь ты достаточно подготовлен. Но сейчас такое время… — Отец качает головой. — Возможно, следует поразмыслить, не было ли у министра каких-нибудь скрытых мотивов. — Например? Чтобы следить за тобой? — Перси, послушай… Знаю, ты считаешь, что я мало чего достиг. Пусть так, не страшно. Но сейчас идет важное противостояние, в котором мы с твоей матерью играем немалую роль. И кто-то может рассматривать нас как угрозу. — Неужели ты согласен рискнуть всем, чего добился в этой жизни, ради невменяемого старика и жаждущего внимания подростка? — Не говори так о Дамблдоре. Или о Гарри. — Отец гневно стискивает зубы, словно речь идет о его родном сыне. Конечно, он будет защищать Гарри и готов ради него пожертвовать собственным благополучием. Если Гарри утверждает, что Сами-Знаете-Кто вернулся, а Перси с этим не согласен, то глупец именно Перси. И даже столь важное повышение он получил только потому, что понадобился кто-то, кто будет шпионить за своей семьей и Гарри Поттером. Хотя ничего неожиданного в этом нет: для всех Уизли Гарри всегда был своим. Куда более своим, чем Перси. — Даже не знаю, чему я все еще удивляюсь, — говорит Перси и решительно ставит чайную чашку на столик. — А насчет шпионажа — можешь не беспокоиться, я не собираюсь особо часто здесь появляться. Перси набрасывает пальто, и, даже не взглянув на отца, идет к выходу. И уже на пороге добавляет: — Когда наконец одумаешься — пришли мне сову. В том, что отец так и поступит, Перси даже не сомневается. Потому что все еще верит в свою семью. Время от времени министр спрашивает, как дела у отца, но в этом нет ничего странного. Фадж всегда крайне внимателен к своим сотрудникам. Но когда Перси все-таки рассказывает правду — что порвал с семьей — тот по-отечески похлопывает его по плечу и говорит: — Вы сделали нелегкий, но правильный выбор, молодой человек. Начиная с этого дня, министр уже не так внимателен к Перси, как раньше. Как бы то ни было, Перси с головой уходит в работу и почти не видится с друзьями. Единственный, кого ему очень не хватает — это Оливер.5.
Тот-кого-нельзя-называть и вправду возвращается, а Оливер не дает Перси окончательно погрязнуть в кипах книг и пергаментов. Трудно сказать, какое из этих событий удивительнее: первое заставляет Перси сгорать от стыда, второе — сгорать от совсем других чувств, так что сердце пускается вскачь и во рту пересыхает. Нетрудно догадаться, что больше будоражит его разум. Каждую пятницу они встречаются в маленькой квартирке Перси. Оливер приходит после тренировок, весь всклокоченный, в пыли. Перси же, наоборот, ухожен и одет с иголочки — во всяком случае, надеется, что выглядит именно так — и всеми силами старается не выдать, что больше часа торчал перед зеркалом, пытаясь решить, сколько же пуговиц расстегнуть: две или три. У него всегда припасена бутылка хорошей выпивки, а вот журналы с описанием сортов пива, огневиски и эля старательно припрятаны. Сам Перси в подобных тонкостях не разбирается, так как почти не пьет. С Оливером все как-то само собой получается правильно, потому что он каждый раз возвращается. И при этом не требует, чтобы Перси сменил постную мину, или интересовался спортом, или притворялся тем, кем на самом деле не является. Обычно Перси просто говорит, а Оливер слушает. И это восхитительно. И чудесно. — Расскажи что-нибудь, — просит Оливер. — Я устал думать только о квиддиче. — Хорошо, — кивает Перси и начинает первое, что приходит в голову: — Когда Рону было около четырех, Фред и Джордж пытались заставить его дать Непреложный обет. Сами нашли нужное описание в старой книге заклинаний, которую утащили у отца. Знаешь, они уже тогда были удивительно сообразительны. Перси подается вперед и не замечает, как сильнее допустимого взмахивает стаканом в руке. Но трудно сдержать волнение, когда впервые чувствуешь, что кому-то ты важен и интересен такой, как есть. Только теперь Перси понимает: так и должно быть. — Ну вот, — продолжает он, — я тогда еще ничего не знал о Непреложном обете. Но не сомневался, что это нечто ужасное. Поэтому поспешил в комнату близнецов, нашел у них под матрацем книгу заклинаний и позвал отца. Мама потом была так благодарна, что сводила меня в деревню и накормила мороженым, хоть это и стоило ей последнего сикля в семейной копилке. — Каждый раз, когда я прошу рассказать о чем-нибудь, ты вспоминаешь о своей семье, — говорит Оливер. — Наверное, ты ужасно скучаешь. — Правда? Надо же, не обращал внимания. — Перси опускает взгляд на свой незаметно опустевший стакан. Конечно, он скучает по семье, но не думал, что настолько явно. Хотя сейчас размышлять об этом совсем не хочется. И Перси неожиданно для самого себя выдает: — Знаешь, а ведь моя мать считала, что мы с тобой пара. — Знаешь, а ведь я всегда хотел, чтобы так оно и было, — просто отвечает Оливер. После этих слов Перси наконец прозревает. И не понимает, почему же раньше старался не замечать, как часто Оливер будто бы невзначай касается его ноги, когда они сидят за столом. Или как тяжело, когда на людях им приходится держаться на расстоянии. Зато теперь Перси видит, с какой надеждой Оливер смотрит на него, как приближается, чтобы… Перси изо всех сил сжимает кулаки. Ведь то, что происходит — неправильно. Неуместно. Недопустимо. И совсем не по-мужски. Но он не отстраняется — просто не может. Потому что тоже этого хочет. Позже, прижавшись щекой к голой груди Оливера и чувствуя, как тот лениво поглаживает его по спине, Перси думает о том, что готов пролежать так вечность. — Черт возьми, и почему мы так долго ждали? — спрашивает Оливер. "Потому что я не знал", — хочет ответить Перси. Не знал, что можно любить мужчину, особенно когда ты и так не оправдываешь чьих-то надежд. Не думал, что вообще могу заинтересовать кого-то, тем более — известного спортсмена. И боялся признать, что мать знала обо мне самое сокровенное, хотя сам я ни о чем не догадывался. А еще боялся: если полюблю мужчину, это перевернет всю мою жизнь. Но вместо всего этого он отвечает: — Потому что я был глупцом. И чувствует, как Оливер улыбается в темноте.6.
— Ну, рассказывай, — говорит мать. — Рассказывай все. В ночном небе догорают последние фейерверки в честь Фреда. Теперь, когда похороны завершены и гости разошлись, Нора погрузилась в тишину. У Перси, как и у матери, заплаканы глаза: ни один из них не сдержал обещание отпраздновать жизнь Фреда вместо того, чтобы скорбеть по его кончине. — Мне так не хватало тебя, — дрогнувшим голосом признается Перси, забыв об обычном стеснении. Но, пока он подбирает слова, чтобы рассказать матери об Оливере, дверь распахивается и на кухню вваливаются братья. Билл хлопает Перси по плечу: — Здорово, что ты вернулся. Рон кивает, опасно покачивающийся Джордж молчит. А в следующий миг его выворачивает прямо на пол. Раньше Перси наверняка возмутился бы, что его разговор с матерью прервали столь бесцеремонным образом. Но не сейчас. Чарли куда-то уводит ее, Билл быстро очищает пол, а Перси с Роном помогают Джорджу добраться до постели. И даже когда тот засыпает, почему-то остаются в комнате. — Прости меня, — тихо говорит Перси Рону. — Все мы ошибаемся, — угрюмо отвечает тот, и Перси гадает, что же такого его младший брат сам натворил во время войны. Но прямо спросить не решается, потому что вдруг осознает, как же повзрослел Рон, как сильно изменился. Перси не имеет права лезть ему в душу. Поэтому спускается на кухню. — Мама уснула, — сообщает Билл. Он стоит у раковины, моет посуду, и Перси даже рад, что не видит его лицо. — Я так ошибался… — Одних слов кажется недостаточно, и Перси хочется как-то еще передать, насколько глубоко он сожалеет, что отвернулся от семьи только потому, что считал себя правым. Но Билл качает головой: — Жизнь слишком коротка, чтобы хранить обиды. Чарли, молча сидевший за столом с бутылкой огневиски, кивает и наполняет еще один стакан, для Перси. Так он снова становится своим. Одним из Уизли. — Я… просто не смог им сказать, — говорит он потом Оливеру. — Не смог — и все. И про себя добавляет: "Потому что не хотел снова отдаляться от своих братьев. Только не сейчас". Лицо Оливера каменеет, хотя он все-таки сжимает руку Перси. — Все в порядке. Скажешь, когда будешь готов. Но внутри закручивается противный узел, и Перси точно знает: ничего не в порядке.7.
Красные с золотым приглашения на свадьбу гласят: Оливер Вуд с парой И Перси Уизли с парой — Что ж, — Побелевшие губы Оливера сжаты в тонкую линию. — Мне все-таки найти себе пару? Или вообще не приходить? Перси с досадой чувствует, как краснеют уши. Ну что за несправедливость: каждый раз, когда он злится, собственное тело выставляет его на смех. — Не говори глупости. Гарри и Джинни ждут тебя. Ведь именно ты научил Гарри всему, что связано с квиддичем. Конечно, ты должен пойти. — В качестве кого? Твоего друга? — Оливер сейчас тоже раскраснелся, глаза блестят. — Мы не просто друзья, Перси. Мы нечто гораздо большее. И если ты стыдишься… Голос его внезапно срывается. Оливер проводит ладонью по лицу и гораздо тише добавляет: — Прости, я не стану завершать эту фразу. Потому что мне страшно даже подумать… — Но мы и правда друзья, — возражает Перси. Ведь всё уже обсудили: он не может рассказать родным, во всяком случае не сейчас. Джинни только-только начала с ним разговаривать, и вообще, не стоит отвлекать родных от свадебных приготовлений. Рисковать Перси не будет. — Кроме того, я хочу видеть тебя на свадьбе моей сестры. — Ты трус. Просто трус. — Может, и так, — соглашается Перси. — Но я трус, которому ты нужен. Он протягивает руку, однако Оливер словно не замечает ее. Только угрюмо говорит: — Мне нужно пройтись. После этого они долго не разговаривают.8.
Оливер все-таки приходит на свадьбу. Садится позади всех, подальше от Перси, натянуто приветствует Гарри. И, похоже, не особо радуется, что оказался здесь. Хотя и не особо расстраивается. Иначе Перси заметил бы, потому что большую часть времени наблюдает за ним. После церемонии Перси напивается с Биллом, рассказывает анекдот Чарли, который хохочет, несмотря на то, что шутка совсем не смешная. А еще танцует с матерью, сторожит сумочку Гермионы и следит, чтобы чаша с пуншем не опустела, а на подносах у официантов было достаточно закусок. В общем, все просто замечательно, совсем как мечтала Джинни. Разве что Фреда нет. Как ни пытается Перси совладать с воспоминаниями, но перед глазами снова всплывает лицо погибшего брата. «Неужели ты пошутил, Перси?» А вот Джорджа не видно и не слышно. Вокруг шум и веселье, но все равно — кажется слишком тихо, потому что Фреда нет. Он больше не рассмеется, не выдаст забавную шутку, не увидит Джинни, танцующую на слишком высоких каблуках, или Флер, со дня на день ожидающую появление второго ребенка, или… Перси чувствует, как горло перехватывает. Он разворачивается, решительно направляется в глубину шатра и протягивает Оливеру руку. — Может, потанцуем? Позже Чарли окинет Оливера оценивающим взглядом, хлопнет Перси по спине и скажет: — Ради него я тоже стал бы геем. Джордж добавит: — Жизнь коротка. Будь счастлив. Рон выдаст: — Так у тебя, небось, бесплатные билеты на все матчи? Гермиона закатит глаза: — Пожалуйста, не обращай внимания на Рона. Он не умеет выражать свои чувства. И изъясняться тоже. Мы очень рады за тебя. Билл спросит: — Ты любишь его? И Перси не сможет сдержать улыбки, когда ответит «да». А вот мама будет старательно прятать взгляд.9.
— Зачем мы пришли сюда? — спрашивает Перси Оливера. "Нора" маячит перед ними — как никогда по-домашнему теплая и родная. — Ты же сказал, мы отправляемся на пикник. — Так и есть. Отправимся сразу после того, как ты поговоришь с матерью. — Оливер решительно направляется к крыльцу, и Перси ничего не остается, как следовать за ним, несмотря на растущее негодование. — Говорю же, я все еще не знаю, что ей сказать. Она даже не посмотрела в мою сторону после свадьбы. Оливер так резко разворачивается, что Перси едва не налетает на него. — Так уж вышло, что я прекрасно расслышал это и первые триста семьдесят два раза. А еще так уж вышло, что я люблю тебя и не собираюсь смотреть, как ты повторяешь одну и ту же ошибку снова и снова. В два больших шага Оливер оказывается у крыльца и решительно стучит в дверь. — Разберись, — бросает он и аппарирует. Дверь открывается прежде, чем Перси успевает сообразить, что же сказать, или аппарировать следом за Оливером. — Перси! — Лицо матери расплывается в улыбке, но затем застывает. — Что привело тебя? Перси пожимает плечами: — Да, собственно, ничего. Решил заглянуть на чашку чая. Мать отступает, пропуская его в дом. Взгляд ее не обещает ничего хорошего, и Перси изо всех сил старается не замечать его. Потому что знает: обычно за этим следует суровое «Кажется, ты должен извиниться перед своей матерью». И все дети Молли Уизли извинялись, хотя Перси приходилось это делать гораздо реже: он рос послушным сыном. Лучшим из сыновей. А теперь вот, мнется перед ней, стараясь не обращать внимания на вину, что гложет его изнутри. Хотя и не совсем понимает, в чем же все-таки провинился. Но мать уже вручает ему чашку дымящегося чая, украшенную заглавной "П". — Итак. Только чай или что-нибудь еще? Она выжидающе смотрит, и Перси громко сглатывает: сейчас он обязательно ляпнет что-нибудь не то. — Я… я не знаю. Еще… насчет свадьбы. Я хотел поговорить о том, что произошло на свадьбе. — Он делает глоток чая, только чтобы урвать пару мгновений и собраться с мыслями. Но, как назло, обжигает язык. И не выдерживает. — И спросить, почему ты даже не взглянула в мою сторону. Ты же говорила, что если я буду с мужчиной — это не важно. И я поверил тебе! — И поэтому ничего не сказал? После стольких месяцев ты вернулся наконец в семью, но забыл упомянуть, что влюблен? И что у тебя кто-то есть? Ты даже представить не можешь, насколько глупо я себя чувствовала, когда гости стали подходить ко мне и восхищаться, как прекрасно вы смотритесь вместе. А я понятия не имела, о чем вообще речь! — Она тяжело опускается на один из кухонных стульев и устало проводит рукой по лицу. — Либо мы — часть твоей жизни, либо нет, Перси. Середина на половину меня не устроит. — Так ты… — только сейчас Перси начинает все понимать, — ты обижена? — Да, Перси. Я обижена. — У тебя очень здорово получается произносить мое имя так, что оно звучит как «идиот», — робко улыбается он. А когда его мать смеется в ответ, испытывает неимоверное облегчение. Он извинится. И вопрос будет исчерпан. Но, похоже, это еще не все. — Я не только обижена, но и рассержена. Потому что простила тебя без лишних вопросов, в память о Фреде. И, полагаю, заслужила больше, чем молчание. — Я боялся рассказывать, — тихо говорит Перси. — Ради всего святого, разве я когда-нибудь давала повод думать, что не буду любить тебя безоговорочно? — Ты — нет. Но они… — Перси уставился в свою чашку, старательно подбирая слова. Он не привык говорить о своих чувствах: вся его чинность и точность сразу куда-то пропадали, и половина из сказанного обычно оказывалось несусветной глупостью. — Билл, Чарли и остальные. Я всегда настолько отличался от них, а потом вроде как стал… своим. Поэтому не хотел рисковать и все испортить. — Послушай-ка меня, Перси Уизли. Ты всегда будешь одним из нас. Даже когда ведешь себя как идиот, ты все равно один из нас. Обещай мне, что никогда больше не забудешь об этом. Он забудет. Десятки, может, даже сотни раз. Но его все равно простят.