Слава открыл кран и, набрав в руки воды, начал щедро плескать себе в лицо, недовольно жмурясь и шмыгая носом. Чувствуя, что просто умыться ему недостаточно, он для пущего эффекта передвинул длинный железный кран так, чтобы тот замер не над раковиной, а над ванной, и, предприняв неимоверное усилие, согнулся почти пополам и подставил под струю голову. Вода гулко застучала по акриловой поверхности, скатываясь с прядей потемневших волос. Через несколько мгновений Слава разогнулся обратно, и капли побежали за шиворот футболки, на грудь и плечи, но он и не думал взять полотенце, так было бодрее. Отход от метаквалона требовал примерно полчаса, а решись он постоять под душем, и того быстрее, но холодный душ Гнойный не выносил, это была пытка сродни необходимости блевануть, когда траванулся каким-нибудь палёным дерьмом.
Он равнодушно встретился глазами со своим отражением, подумав про себя, что в этот раз лицо отекло меньше, да и вообще он в целом чувствовал себя скорее отдохнувшим, чем выкарабкавшимся с того света, как это часто бывало. Выдавив на щетку зубную пасту, Слава отвернулся от зеркала и присел на край ванной, нехотя ворочая в голове слипшиеся мысли. На кухне горел свет, и в квартире пахло кофе, а значит, он был не один. Неужели Замай решил все-таки проверить, не переборщил ли Славик со снотворным? Он иногда предупреждал его, с серьезным взглядом и тоном где-то между братаном и мамкой: «Ты аккуратнее с этой хуйней, коньки там под шумок не отбрось».
Кстати, надо было набрать маму.
Или это Фаллен? Взял у Замая ключ. Хотя Карелин ему всё написал, тот без крайней необходимости бы не стал лезть. Ваня в этом плане был больше похож на Славу, чем Андрей. Он был как-то безбашеннее, что ли. И отчаяннее. Светло эти трипы ничуть не напрягали, он, наоборот, подначивал его: «Ну, как поспал? Всё заебись?». Они в каком-то смысле и правда напоминали этаких родителей, где отец добрый, смешной, приносит карамельки и все разрешает, а мама вечно тревожится и учит жизни. Самое смешное, что, по мнению Славы, такое отношение Замая было вызвано, в первую очередь, тем, что он действительно серьезно относился к его творчеству и всему, что они делали в Антихайпе. Замай на самом деле считал Гнойного особенным. Славу от этого периодически крыло, хотя он так старательно упрятал этот скелет – желание что-то значить – на глубину Марианской впадины на другом конце Нарнии в шкафу своей души, что под миллионами световых лет его самоиронии, пренебрежительного отношения и нигилизма разглядеть его не представлялось возможным. Почти никому.
Слава опустил взгляд вниз, задержавшись глазами на монотонно вращающемся барабане стиральной машинки. Его вдруг охватило странное чувство, словно что-то не так, он уставился на мокрые вещи, раз за разом прочерчивавшие в воздухе идеальные окружности, и замер со щеткой во рту. Работающая стиральная машинка. Вот, что было чертовски странно. Ни Фаллен, ни даже Замай – никогда в жизни не стали бы по новой запускать стиралку. Он быстро сплюнул в раковину и начал полоскать рот. Затем схватил с батареи какую-то тряпку, судорожно вытираясь, толкнул дверь ногой. Видимо, побочкой от таблеток было перевоплощение в Шерлока Холмса и принятие желаемого за действительное, но путем немногоходовых умозаключений Слава пришел к выводу, что, чисто теоретически, это мог бы быть…
– Мирон, это ты? – крикнул он в коридор с такой надеждой в голосе, что, если бы он мог слышать себя со стороны, он бы фэйспалмом рассёк себе бровь.
Сам Мирон стоял на пороге кухни, оперевшись плечом о косяк и сложив руки на груди. Он пытался сохранять невозмутимое лицо, но внутри у него от противоречивости разлетались на куски снаряды.
– Дошло, наконец? Слав, ну вот какого хуя?
Карелин даже на расстоянии укололся о его глаза, но он был слишком рад, и, не задумываясь, пошел прямо навстречу Мирону, на ходу разводя свои длинные руки в стороны.
Фёдоров прожигал его взглядом и яростно мотал головой:
– Даже не думай, уебок! Я, блять, я не знаю, что я с тобой готов сделать за эту поебень, Слава!
Гнойный ловко подхватил его и, прижав к себе и приподняв над полом, покружился вокруг своей оси.
– Пидарас! – Мирон мягко ткнул его кулаком в грудь.
– Ага, – Слава улыбался.
– Долбоеб!
– Да-да-да.
– Сука! – уже сквозь плохо скрываемую улыбку фыркнул он.
Слава закатил глаза и томно шепнул ему на ухо:
– Залупа, пенис, хрен, не останавливайся...
Федоров замолчал и сделал глубокий вдох. Он все еще кипятился, но Машнов так умело мешал в нем все чувства своим присутствием, что колкий кусок сахара злости мгновенно растаял и безвозвратно растворился. Гнойный опустил Мирона вниз, и они посмотрели друг другу в глаза. Слава улыбался.
– Нет, вот схуяли ты улыбаешься? – Мирон и сам был счастлив, что Карелин в порядке, но чувствовал, что, раз уж он устроил ему это идиотское «приключение», значит, ему и везти эти санки. Пидор, блять.
Карелин неопределенно покачал головой, как бы уходя от ответа, и крепче прижал его к себе. Сам Мирон вздохнул и, повернув голову вбок, прислонился ухом к Славиной груди. Уверенный бой сердца, который он ощутил щекой, заставил заискриться и его собственное.
– Да я охуел просто, – искренне ответил Гнойный, даже не пытаясь стянуть уголки губ. Он провинился, конечно, но не похуй ли, если Мирон приехал?
– Это я уже понял, мудак, – зло отозвался тот.
Возникла пауза длиной в несколько секунд прежде, чем Слава осознал двусмысленность фразы. Это давал о себе знать почти пятнадцатичасовой сон.
– Нет, окей, – он усмехнулся. – Но я имею в виду, от того, что ты приехал.
Мирон окинул его укоризненным взглядом.
– Я тебе тысячу смсок отправил, – он еще раз пихнул его рукой. – Позвонил хулиард раз. Я чуть с ума от страха не сошел, Слав.
Карелин поджал губы.
– Я презентацию сорвал, – уже тише сказал он, в голос скользнули виноватые ноты. – Людей подвел. Вернусь, Охра меня придушит нахуй.
Слава по-прежнему стоял молча, ладонями оглаживая его спину.
– Ну а ты, идиот, когда на снотворное сесть успел? Купил-то хоть в нормальном месте?
Сначала его встретило спокойное молчание, но потом Слава не выдержал, зажмурился, цокнул языком и опустил взгляд вниз, ослабляя объятья и мягко отстраняясь.
– Сколько там миллиграммов? В одной? – Мирон понял, что нащупал нужный рычажок, и начал осторожно на него надавливать. – Не передознулся бы?
Тот в ответ только поморщился и дёрнул плечом. Не нравилось. Родительский тон, жёсткость, то, что не удалось соскочить с темы – всё не нравилось.
– Ты по себе не суди, – холодно бросил он. – Мне от четырех таблеток ничего не будет.
Федоров кончиками пальцев коснулся его подбородка, заставляя посмотреть себе в глаза.
– Слав, я тебя не лечу, ты…
– Да я понимаю.
Окси снова прильнул ухом к его груди, потерся виском. Он постарался вложить в этот жест какой-то нежности, и ему все равно казалось непростительно мало. Но Слава все же обернул вокруг него свои руки, не сумев устоять перед редкой, он это знал наверняка, возможностью. Мирон мысленно возликовал: сработало. Все это было следствием их явной депривации телесного контакта, когда не так уж и важно, что они там обсуждают, важно просто прикоснуться к человеку, чтобы напомнить себе, что по другую сторону диалогового окна именно он, а не какая-нибудь нейросетка.
– Знаешь, – начал Мирон, – Меня больше не сами таблетки парят, а то, что ты считаешь нормальным не поставить меня в известность, будто я какая-то блядь на одну ночь.
Слава возмущенно фыркнул, и по его телу словно прошла судорога, но Мирона он не отпустил.
– Если знаешь, что это не так, зачем говорить? – он сделал шаг назад, утягивая Окси с собой, и коснулся спиной стены, тем самым найдя опору. Начинала кружиться голова. – Чтобы я опроверг?
– Чтобы я не летел как ошпаренный из Москвы с мыслями о том, что ты тут… – он запнулся.
– Что я тут что?
– Забылся.
Они снова встретились взглядами, и Карелин, решив не терять времени зря, наклонился вперед и начал медленно целовать Мирона в губы. Тот не раздумывая ответил, даже ускорил темп и требовательно протолкнул язык Славе в рот. У Машнова уже началось легкое приятное покалывание в затылке, а головокружение превратилось в мягкое вращение комнаты вокруг их с Мироном оси, когда Федоров вдруг отстранился. Он прижался лбом к его груди и тихо сказал:
– Слава…
Карелин вздохнул и лениво прикрыл глаза. Мирон продолжал:
– Я знаю, что тебя всё заебало, я знаю это, слышишь? – он облизал губы, как бы все еще ощущая ускользающее тепло столь нужного поцелуя. – Но только ты теперь другой человек. Пора отвыкать посылать жизнь нахуй, понимаешь?
На кухне затрезвонил телефон. Окси мгновенно дернулся в его направлении, на ходу бросив Славе извиняющийся взгляд. Карелин снисходительно пожал плечами – вот она, жизнь без посылания всех нахуй в своем великолепии – как цепная собака: тебя тянут, и ты бежишь.
Звонила Женя. Мирон набрал в легкие побольше воздуха и снял трубку.
– Господи, ну ты окончательно из ума выжил, Мирон? – он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но решил, что вставлять свои никому не нужные оправдания в эту автоматную очередь будет бессмысленно. – А поговорить со всеми уже не вариант? Договориться там, обсудить по-человечески? Это для слабаков теперь, да? Считаешь, что это нормально?
Федоров опустился на стул, крепко прижимая телефон к уху. Слава тем временем налил воду в чайник, нажал на кнопку, открыл новую коробку с чаем, выбрал, на свой вкус, самый ништяковый и бросил пакетик в чашку. Он сел за стол напротив Мирона и стал внимательно его рассматривать. Нельзя было сказать, что он открыто пялился, но и любование с его стороны отрицать было сложно. Он поймал глаза Окси и кивнул в сторону телефона, мол, давай, не молчи, скажи что-нибудь.
Тот потер висок и решился начать:
– Жень…
– Я ведь не про ситуацию в целом говорю, Мир, делайте там что хотите, нам по барабану вообще. Я про то, как надо решать проблемы, если они возникают. И спонтанные истерики и шантаж таблетками это как бы несколько не наш формат. Поправь меня, если я не права.
Вот эта её последняя фраза была контрольным выстрелом в голову, после которого уже было ясно, что ты кругом виноват и повел себя как свинья.
Слава встал и молча налил кипяток в чашку, после чего расслабленно опустился обратно. Подумав мгновение, он накрыл руку Мирона своей ладонью, и, не отрывая взгляд от его лица, начал осторожно дуть на поверхность чашки.
– Ты не представляешь, какого мне труда стоило Ваню в себя привести, – тут Женин тон заметно смягчился. – Они за тебя ужасно волнуются, Мир. И ты, ну, мог бы навстречу пойти, в конце концов, мы твоя семья, мы ведь понимаем всё…
Мирон только снова вздохнул.
– Как
он там, жив? – казалось, в ее голосе теплилась не деланая, искренняя тревога. Возможно, она была реально последним оставшимся плечом Мирона в этом вопросе. А может, она была просто терпимее к ебанутым кульбитам жизни и понимала, что иногда у человека даже не остается пространства для маневра, что он просто на секунду теряет контроль, и вот ты уже видишь его падающим в объятия человека… ну вот вроде Славы Машнова.
– Жив-жив, – Мирон улыбается, глядя как Карелин морщится, отхлебывая из кружки горячий чай, – Идиот просто… – мягко добавляет он, разворачивая руку ладонью кверху и сжимая Славины пальцы в ответ. Тот смотрит, но ничего не говорит. Создается впечатление, что он все еще отходит от таблеток и сна и обдумывает слова с опозданием в несколько секунд.
– Ну слава богу, – Женя облегченно выдохнула. – Во сколько ты обратно?
– Через два с половиной часа регистрация.
Слава после этих слов демонстративно закатывает глаза, из-за чего Мирон понимает, что его мозг тормозит крайне избирательно, исключительно тогда, когда ему неохота вдумываться и слушать.
– Хорошо, поняла, – на фоне ее голоса послышался какой-то странный шум. – Позвони мне, как долетишь, увидимся уже в клубе, окей?
Карелин вдруг подтянул руку Мирона к своим губам и начал горячо целовать тыльную сторону ладони, легонько прикусывая костяшки. Сердце у Федорова забилось чуть чаще, и он быстро ответил:
– Да, окей.
И повесил трубку.
Слава уже более решительно потянул его за руку, призывая того подойти вплотную.
– Иди сюда.
Мирон подчинился и спокойно уселся к Машнову на колени, обхватив руками за шею. Он смотрел на него выжидающим взглядом, полным немого упрека. Слава же снова и снова возвращался глазами к его губам, но после минутного молчания все-таки спросил:
– Ну что?
Окси довольно ухмыльнулся, радуясь тому, как ему ловко удается провоцировать Карелина уступками на уступки.
– Обещаешь подумать над тем, что я сказал?
– Бля-я-я…
– Я серьезно.
– Если я скажу «да», ты угомонишься?
– Я угомонюсь, если ты решишь «да».
Слава рассмеялся, и у Мирона все внутри неожиданно засветилось, словно кто-то пустил электрический ток.
– Мирон…
– Бро, мы тут как бы время теряем… – Федоров бросил на Машнова игривый взгляд.
– Ну хорошо, да.
– Я решил «да».
Слава, не скрывая усилий, повторил:
– Я решил «да».
***
Пока Мирон стоял в очереди на проверку посадочных талонов, среди прочего мусора соцсетей он заметил на экране оповещение из твиттера. Развернув окно, увидел капслокнутый текст от Славы:
ПУСТЬ НА КРАЙ СВЕТА УТАЩИТ УПРЯЖКА
ВЕРНЁТСЯ КАЧЕЛИ ТОЛКНУТЬ НЕВАЛЯШКА
Окси сначала странно напрягся, понимая, что, возможно, выкладывать это вот так просто со стороны Карелина было довольно необдуманно, но, щелкнув на само оповещение и открыв твит в приложении, понял, что это личка, а не лента. Он поспешно набрал ответ:
Я тебя люблю.
п.с. хотя рифма, конечно…
Слава прочитал, но ничего не ответил.
***
В гримерке клуба отчего-то было ужасно жарко. Порчи ходил по комнате, периодически одергивая прилипающую к телу футболку. Охра опрокидывал в себя черт знает какую по счету пол-литровую бутылку воды, недовольно ругаясь:
– Еб твою мать, столько, блять, шума и мороки, чтобы потом сидеть в гримерке без кондиционера. Пиздец.
Женя общалась на входе с директором клуба. Какой-то бритоголовый здоровяк принес еще две упаковки воды. Мирон тихо сидел на диване и залипал в телефон.
СЛАВА
Прочитал тут на днях интервью Шокка
И че?
Так угорал
?
Он сказал, что ебал всех телок, которых ты хотел
Ну пиздит же))))))00))))))))0))))))))
Я тебя люблю
Мирон и сам не заметил, как заулыбался как дурак, когда его вдруг окликнул Рудбой.
– А можно как-то менее неприкрыто утопать в наслаждении от своих пидорских переписок? Тут как бы важный вопрос назрел…
Федоров мгновенно оторвался от телефона.
– Я тут, я тут, извините.
Женя тихонько захихикала. По крайней мере, физически, Мирон точно был тут, и это, в целом, уже можно было считать успехом.
