Спок вечно говорил

      Спок вечно говорит: «Эмоции мне чужды!». Стоит прямой, как палка, натянутый, как трос; отбрасывает, как всегда, пустые чувственные нужды и смотрит так, что, мол, «не суй свой нос». Он состоит из постоянных «Нелогично, Джим» и говорит: «Очаровательно» — не к месту. Возможно, думал капитан, это такой режим — чтобы не дать пугающей свободы сердцу.       Холодный взгляд, по швам прижаты руки. Он смотрит с осуждением, не смея вслух сказать, на тех, кто улыбается и плачет лишь от скуки. Глядит на Джима, замирает — и видит свою мать, которая привыкла быть открытой, смотреть, не пряча нежности и горьких слез. Спок видел. И то, что было им когда-то скрыто, всплывало и шептало: «Ты же знаешь: это все всерьез».       Спок прикрывался еще большим «Нелогично», весь подбирался и заталкивал поглубже страх — о том, что было не по пунктикам устава, слишком лично. И чувства прятались в каюте: в четырех стенах.       Он прятал их и знал, что не имеет никакого права открыться и довериться чужим рукам. Он помнил ведь, что на Вулкане так бывало: когда лишившиеся пары восходили к небесам. Довериться, отдать себя на волю Джима он боялся, идти готовый вместе с ним и за него на смерть. Спок в чувствах, испугавшись, закрывался.       Но знал, что никогда не сможет перестать его хотеть.       Спок вечно говорил: «Эмоции мне чужды!», стоял прямой, как палка, в полоску сжимал губы. Отбрасывал для счастья Джима чувственные нужды, смотрел на его спину так забавно хмуро.       Одергивал себя, когда хотел сказать «люблю» и злился и приказывал с самим собой быть строже.       Пока однажды, отдавая снова ночи кораблю,       Он не услышал робко, будто извинение:       — Я тоже.