Я встретил его, когда мне было 18

Я познакомился с ним, когда мне было 18, и я только-только поступал в институт... Как сейчас помню : небольшая комнатка общежития, усыпанная какими-то крошками вдоль и поперёк, тараканы, тянущие к тебе свои мерзкие усы из каждого угла и, конечно же, странные соседи, болтающие ночи напролёт, куда же без них. В общем, всё как у обычного студента... Я помню, как встретил его. Его трудно было не заметить... Высокий молодой человек с тёмными волосами и ослепительной улыбкой, такой живой и солнечный, что сразу же забываешь о всех своих ужасных проблемах. По манерам он очень напоминал британца : сосредоточенный, умеющий держать себя в руках, доброжелательный... Он работал официантом в уютном кафе, где я часто любил сидеть по вечерам и наслаждаться песнями под гитару. Да и вообще, я всегда испытывал какую-то особую страсть к гитарам. Завораживающее перебирание струн, мелодичное приятное звучание - и ты сразу чувствуешь себя прекрасно. Тогда, в тот вечер, он подошёл ко мне, кротко улыбнувшись и спросил, буду ли я что-то заказывать. И тогда, именно в тот момент, услышав его бархатный голос, я перестал контролировать себя. Мои мысли, словно птицы, куда-то упорхали, и хотя телом я находился в простом Петербургском кафе, душа моя летала где-то высоко-высоко. — Антон, — коротко представился я, протянув худую руку. Это было абсолютно неосознанно, и я почему-то вообще не соображал, что делаю. Брюнет взглянул на руку, которая была сверху донизу увешана браслетами, а на длинных пальцах красовались кольца. Поняв, что он разглядывает мои аксессуары, я быстро отдёрнул руку, опустив глаза. Тогда я очень комплексовал по поводу того, что у меня и так такие длинные и худые руки, а я ещё и кучу бесполезных побрякушек навешал. Но он наклонился, чуть присел и поравнялся со мной, сидящим на кресле. Я мимолётно взглянул в его глаза и сразу же утонул в голубизне. Он смотрел внимательно, с невероятным интересом, изучая, казалось, каждую черту моего лица. — Почему ты отдёрнул руку? — спросил он своим завораживающим голосом, и я решился поднять взгляд. — Потому что это ужасно, я... — я не успел договорить. Восхитительный незнакомец протянул мне руку и прервал : — Это прекрасно, не волнуйся... Арсений. У него было безумно красивое имя... Арсений... Я даже где-то, помнится, читал, что оно обозначает "мужественный, благородный". И этот самый Арсений соотвествовал этим двум словам. Он был невероятен. И теперь, после встречи, которая кардинально поменяла мою жизнь, я бегал в то маленькое кафе почти каждый день, сидя у окна и выпивая чашку ароматного зелёного чая... Но я больше не слушал песнь гитары и не смотрел на привычный дождь за окном. Я поджидал его. И каждый раз, когда он статно выносил блюдо из кухни, я таял. Я не мог налюбоваться им. — Привет, Тох, — улыбался он краешками губ, подсаживаясь ко мне за столик. — Посидишь? — доверчиво спрашивал я, надеясь на положительный ответ. — Прости, выговор сделают, — обречённо шептал Арсений, но тут же старался утешить меня, — можем погулять по набережной после восьми, если хочешь. — Хочу, — кивал я и улыбался. Я видел, как скапливались морщинки в уголках его глаз, когда он смеялся. И это зрелище было достойно кисти какого-нибудь известного художника... А ещё, несмотря на холодный голубо-синий цвет его глаз, у него был поистине добрый взгляд. Такой чуткий и нежный, он как будто чувствовал тебя насквозь, видел каждую извилину твоей души, проникал в сердце, запирался там и отдавался буйными ударами... И отчего-то сразу же становилось тепло, как будто наступила весна. Он был старше меня, ему было 24, но он был так умён и красноречив, будто живёт на этом свете уже много-много лет... Он не совершал ошибок. Он был идеальным. Идеальным во всём : в работе, в характере, в душе. И я не переставал восхищаться им. Он был моим личным наркотиком, кислородом, и им нельзя было насытиться. Ты просто хочешь ещё и ещё, а он не даётся, перекрывая путь в лёгкие, заставляя дышать глубже. — Как тебе Питер? — как-то спросил он меня, смотря на блистающие огни на другой стороне набережной. — Холодноватый, — пожал плечами я, зарывшись в воротник. — Дождливый, серый, недружелюбный... Мрачный, в общем-то... Арсений рассмеялся. — Что? — недоумённо поднял глаза я, разглядывая собеседника. — Но он же соответствует твоему настроению, — ухмыльнулся брюнет, сверкнув глазами. — Депрессия как смысл жизни, — ответил я, достав из кармана потрёпанную пачку сигарет, зажигая одну. Арсений остановился и укоряюще взглянул на меня. — Куришь? — спросил он, склонив голову набок. — Не видно? — огрызнулся я, обхватывая фильтр губами. — Зачем? — Арсений говорил размеренно, спокойно, тихо, без малейшего намёка на злость или негодование. — Как зачем? Чтобы легче стало... — кивнул я, смотря вдаль. — Легче не станет, Шаст, — коротко ответил он и пошёл вперёд, засовывая руки в карманы чёрного длинного пальто. Я почему-то тогда даже не придал значения этим словам... Но по мере моего... назовём это старением, моё состояние постепенно ухудшалось, и когда мне стукнуло 20, я иногда хрипел и задыхался. — Я предупреждал тебя, — шептал он мне, сидя в клинике. — Как давно? — спросил седой бородатый врач у меня, что-то черкая в своём блокноте. — Четыре года, — я хотел ответить спокойно, но на последнем слоге мой голос резко упал вниз, и "...да" я промямлил чуть ли не басом. Арсений обречённо вздохнул. И я понимал, что расстраиваю его. Но с каких пор он так печётся за меня, что даже ходит со мной в клинику? Этого мне знать не дано... Я полностью избавился от привычки курить, когда мне исполнилось 21. Он, казалось, был вдвойне больше рад, чем я. Он носился с криками по моей квартире, смеялся и шутливо жал мне руку. А ещё к тому времени перестал так комплексовать по поводу своих колец и браслетов. Благодаря всё тому же потрясающему человеку по имени Арсений Попов. Каждый день, когда я приходил к нему на работу, чтобы побеседовать, он напоминал мне, что мои браслеты - это красиво, что не стоит этого стесняться, и в этом состоит моя уникальность, непохожесть на других мрачных людей. ...Когда мне было 22, мы впервые поцеловались. Это произошло стандартно, в обшарпанном подъезде, но этот поцелуй был таким неожиданным и нежным, что сердце свернулось в клубок, в глазах взорвались фейерверки, а душа счастливо куда-то унеслась. Именно тогда, после того случая, я по-настоящему понял, что испытываю к нему. Я хотел видеть его каждый день, каждую секунду, лицезреть его потрясающую улыбку, смеяться и шутить без передышки, целоваться часами напролёт, помогать ему во всём. А он в свою очередь помогал мне... Я не знаю, как у него получилось, но через год от моей депрессии не осталось и следа. Он заново научил меня дышать, жить, подарил мне крылья и помог взлететь. Я наконец отошёл от смерти моих родных, понимая, что их стоит отпустить. Арсений никогда не кричал и не сердился на мои резкие перепады настроения, всегда был добр ко мне и поддерживал. И я любил его. Я не могу даже описать, КАК я его любил. Это было такое невероятное чувство, дающее свободу, окрыляющее, способное преодолевать все барьеры и трудности на своём пути. Арсений обладал такой чуткостью, что заставил бы летать кого угодно. И я знал, что он тоже любит меня. Любит до потери пульса, до жжения в груди. Когда мне было 23, он отвёз меня на море. Я был там впервые... И я почему-то всегда сравнивал море с его глазами. Такое же чистое, лазурное, порой не очень спокойное, но быстро утихомиривающееся. И с каждым днём я всё больше и больше привыкал к этому человеку. Арсений стал для меня кокаином, и я не мог избавиться от этой зависимости, да и не хотел. Я никогда бы не променял его ни на что. Такого человека надо беречь. ...Он разбился, когда мне было 25. В последнем разговоре, что состоялся между нами, я накричал на него по телефону, что он уже сутки не может улететь из Испании ко мне, домой. Он пообещал, что вылетит следующим рейсом, слёзно умолял простить его, но я сбросил трубку, рвано выдохнув и закатив глаза. И он знал, что самолёт - это та же самая птица, которая вмиг упадёт, если ей прострелят крыло. А я в свою очередь помнил, что он боится летать, но в тот момент я был в таком бешенстве, что не смог остановить его. И сейчас, когда его нет, я понимаю, что лучше бы он взял билет на час позже, неделю спустя, через месяц... и остался бы жив. И виню я в его смерти только себя. Этот человек подарил мне свободу, а я загнал его в тупик. Заставил влюбиться до беспамятства, а я не простил ему задержки самолёта. Научил жить заново, а я убил его. Я не помню, сколько с того момента прошло лет... Наверное, очень много. Только до сих пор, засыпая в холодной постели, я вижу перед собой его образ. Вижу эти лазурные глаза. Слышу этот проникновенный шёпот. Пытаюсь привыкнуть быть одиноким. Но теплота его души до сих пор греет меня. И в сердце отдаётся та фраза, сказанная мне в первый день нашего знакомства : "Это прекрасно, не волнуйся"...