Иллюзорность восприятия

- Чё делаешь, Сью? - Да вот, злюсь. - И что ты злишься? - Вижу правду жизни. Хотя хрен знает, где правда, а где ложь. Видела, как одна мамаша девочку под жопу стукнула и потом по лицу въебала. Девочка маленькая. Нельзя так. - Ничего, Сью, ещё нарожают. - Вспомнила, что там Платон наш прекраснодушный писал про справедливость... Господи, всегда просила за любимых о том, чтобы судьба была к ним милосердней, чем когда-то ко мне... Вот тут отрывочек про тирана... Всегда уважала любителей общественной свободы, тех, кто хотел бы, чтобы все наслаждались раем свободы без угрозы тирании и угнетения... [Тирания и незаконные вожделения. Образ тирана (продолжение)] – Предположим опять-таки, что у этого человека, когда он станет постарше, будет молодой сын, воспитанный в нравах своего отца. – Предположим. – Предположи еще, что и с ним произойдет то же самое, что с его отцом: его станет тянуть ко всяческому беззаконию, которое его совратители называют полнейшей свободой. Отец и все остальные его близкие поддерживают в нем склонность соблюдать середину, но его совратители этому противодействуют. Когда же эти искусные чародеи и творцы тиранов не надеются как-либо иначе завладеть юношей, они ухитряются внушить ему какую-нибудь страсть, руководящую вожделениями к праздности и к растрате накопленного; такая страсть – прямо-таки огромный крылатый трутень. Или, по-твоему, это нечто иное? – По моему, именно так. – Вокруг этой страсти ходят ходуном прочие вожделения, за которыми тянется поток благовонных курений и мазей, венков, вин, безудержных наслаждений, обычных при такого рода общениях. До крайности раздув и вскормив жало похоти, эти вожделения снабжают им трутня, и тогда этот защитник души, охваченный неистовством, жалит. И если он захватит в юноше какое-нибудь мнение или желание, притязающее на порядочность и не лишенное еще стыдливости, он убивает их, выталкивает вон, пока тот совсем не очистится от рассудительности и не преисполнится нахлынувшим на него неистовством. – Ты описываешь появление вылитого тирана. – А разве не из-за всего этого и тому подобного Эрот искони зовется тираном? – Пожалуй. – Да и у пьяного в голове, мой друг, разве происходит не то же, что у тирана? – Видимо, так. – Ну, а кто тронулся в уме и неистовствует, тот надеется справиться не то что с людьми, но даже с богами. – Действительно. – Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, – а все это из-за того, что либо такова его натура, либо привычки, либо то и другое. – Совершенно верно. – Видно, вот так и рождается подобный человек. Ну, а как же он живет? – Есть шутливая поговорка: «Это и ты мне скажешь». – Скажу. По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой, пирушки, заведутся подружки, ну и так далее: ведь тиран-Эрот, обитающий в их душе, будет править всем, что в ней есть. – Это неизбежно. – С каждым днем и с каждой ночью будет расцветать много ужаснейших вожделений, предъявляющих непомерные требования. – Да, их расцветет много. – Значит, доходы, если какие и были, скоро иссякнут. – Конечно. – А за этим последуют заклады имущества и сокращение средств. – И что же? – Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в этих людях, начнет жужжать, и люди, словно гонимые стрекалом различных желаний, а особенно Эротом (ведь он ведет за собой все желания, словно телохранителей), станут жалить, высматривая, у кого что есть и что можно отнять с помощью обмана или насилия. – Да, конечно. – У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть невыносимые муки и страдания. – Да, это неизбежно. – Все возрастая, стремление такого человека к удовольствиям превосходит его прежние прихоти и их обездоливает; точно так же он сам начинает притязать на превосходство перед своим отцом и матерью, поскольку он их моложе, и, издержав свою долю, он будет присваивать и тратить отцовские деньги. – И что же дальше? – Если родители не допустят этого, разве он не попытается первым делом обокрасть их и обмануть? – Непременно. – А если бы это было ему невозможно, разве он не ограбил бы их, прибегнув к насилию? – Я думаю, да. – А если старики окажут сопротивление и вступят с ним в борьбу, разве он пощадит их и остережется поступков, свойственных тиранам? – Я не поручусь за участь родителей такого человека. – Но, ради Зевса, Адимант, неужели из-за какой-то новой своей подружки, без которой он мог бы и обойтись, он станет бить любимую с детства мать? Или ради цветущего юноши, с которым он только что подружился, хотя и без этого можно бы обойтись, он подымет руку на своего родного отца, пусть престарелого и отцветшего, но самого давнишнего из своих друзей? Неужели этот человек отдаст, по-твоему, своих родителей в рабство подобным людям, введя их в свой дом? – Отдаст, клянусь Зевсом. – Великое же счастье родить сына с тираническими наклонностями! – Да, величайшее! – А что же с ним будет, когда истощатся у него и отцовские, и материнские средства, а между тем в нем скопился целый рой прихотей? Не заставит ли его это сначала покуситься на стены чужого дома либо на плащ запоздалого ночного прохожего, а затем дочиста ограбить какой-нибудь храм? Во всех этих поступках прежние его мнения о том, что прекрасно, а что гадко, усвоенные им с детских лет и считавшиеся правильными, покорятся власти недавно выпущенных на волю желании, сопровождающих Эрота и им возглавляемых. Раньше, пока человек подчинялся обычаям, законам и своему отцу и внутренне ощущал себя демократом, эти желания высвобождались у него лишь в сновидениях; теперь же, когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится таким, каким изредка бывал во сне, – ему не удержаться ни от убийства, ни от обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это ни было: посреди всяческого безначалия и беззакония в нем тиранически живет Эрот. Как единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить и себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. Разве не такова жизнь подобного человека? – Да, такова. – Когда подобного рода людей в государстве немного, а все прочие мыслят здраво, те уезжают в чужие земли, служат там телохранителями какого-нибудь тирана или в наемных войсках, если где идет война. Когда же подобные вожделения проявляются у них в мирных условиях, то и у себя на родине они творят много зла, хотя и по мелочам. – Что ты имеешь в виду? – Да то, что они совершают кражи, подкапываются под стены, отрезают кошельки, раздевают прохожих, святотатствуют, продают людей в рабство. Бывает, что они занимаются и доносами, если владеют словом, а то и выступают с ложными показаниями или берут взятки. – Нечего сказать, по мелочам! Так ведь ты выразился о причиняемом ими зле, когда таких людей немного? – Да, по мелочам, потому что сравнительно с великим злом это действительно мелочи: ведь в смысле вреда и несчастья для государства все это лишено, как говорится, того размаха, каким отличается тиран. Когда в государстве наберется много таких людей и их последователей и они ощутят свою многочисленность, то как раз из их среды и рождается тиран, чему способствует безрассудство народа. Это будет тот из них, кто сам в себе, то есть в своей душе, носит самого великого и отъявленного тирана. – Естественно, ведь такой человек и будет самым большим тираном. – Если ему уступят без сопротивления; если же государство не допустит этого, тогда, как в недавно упомянутом примере у него поднялась рука на родных мать и отца, точно так же поступит он и со своей родиной, лишь только окажется в состоянии: он покарает ее тем, что введет в нее своих новых сподвижников; в рабстве у них будет содержаться и воспитываться некогда милая ему «родина-мать», как говорят критяне, то есть его отечество. Вот конечная цель вожделений подобного человека. – Она состоит именно в этом. – Подобного рода люди таковы и в частной жизни, еще прежде, чем станут у власти. С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной готовности к услугам, а когда сами в чем-нибудь нуждаются, тогда так и льнут к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но чуть добьются своего – они опять чужие. – Это очень верно подмечено. – Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывали друзьями; они вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы. – Конечно. – Разве не правильно было бы назвать таких людей не заслуживающими доверия? – Как же иначе! – Да и в высшей степени несправедливыми, если в нашей беседе мы правильно сделали раньше вывод относительно того, в чем заключается справедливость. – Конечно, мы сделали его правильно. – Итак, о крайне дурном человеке давай мы в общих чертах скажем так: это человек, который и наяву таков, как в тех сновидениях, что мы разбирали. – Совершенно верно. – А таким становится тот, кто при своих природных тиранических склонностях достигает единоличной власти, и, чем дольше он обладает такой властью, тем более он становится таким. – Это уж обязательно, – сказал Главкон, в свою очередь вступая в беседу. [Тираническая душа несчастна] – Так вот, разве не окажется самым несчастным человеком тот, кто является отъявленным негодяем? И чем дальше и больше была бы в его руках власть, тем больше и на более долгий срок он был бы таким в действительности, хотя большинство представляет это себе по-разному. – Нет, это необходимо обстоит именно так. – А также и в отношении сходства: человек тиранический соответствует тиранически управляемому государству, а демократ – государству демократическому. И в остальных случаях то же самое? – Как же иначе? – И как государство относится к государству в смысле добродетели и благополучия, так и человек относится к человеку? – Не иначе. – А как, в смысле добродетели, относится государство с тираническим строем к государству, управляемому царем, которое мы разбирали раньше? – Они совершенно противоположны друг другу: одно из них – самое благородное, другое – самое низкое. – Я не стану спрашивать, какое из них ты считаешь каким, – это и без того ясно. Но в смысле процветания или, наоборот, бедности ты так же решаешь или иначе? Нас не должно поражать зрелище тирана, отдельно взятого или окруженного немногочисленной свитой, нам надо рассмотреть все государство в целом, 'войти в него, во все вникнуть и, присмотревшись, уже тогда высказывать о нем свое мнение. – Твое требование правильно. Однако всякому ясно, что нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически, и более благополучного, чем то, в котором правят цари. – А если и применительно к отдельным людям я потребовал бы того же самого, разве мое требование не было бы правильным? Я считаю, что о них может судить лишь тот, кто способен рассматривать человека, вникая мысленно в его нрав, а не глядеть, как ребенок, только на внешность и поражаться всему тому, что у тиранов придумывается для представительства, чтобы произвести впечатление на посторонних: надо уметь в этом разбираться. Мне думается, всем нам следовало бы прислушаться к отзывам того, кто действительно имел возможность составить себе суждение, то есть кто проживал бы в одном доме с тираном, наблюдал бы его домашний обиход и его отношение к членам семьи: тогда тиран предстал бы перед нами в наиболее обнаженном виде, без этих пышных одеяний, словно для постановки трагедии. То же самое и когда положение в государстве принимает опасный оборот: кто наблюдал все это, пусть бы сообщил нам, как обстоит у тирана дело в смысле благополучия либо несчастья сравнительно с остальными людьми. – И это твое требование было бы в высшей степени правильным. – Хочешь, мы предположим, что принадлежим к числу тех, кто может так судить, или что мы уже встретились с подобного рода людьми? Тогда у нас было бы кому отвечать на наши вопросы. – Конечно, хочу. – Ну так подойди к рассмотрению этого вопроса вот каким образом: припомни, в чем сходство между государством и отдельным человеком, и по очереди бери ту или иную черту, указывая, каково при этом состояние того и другого. – А именно как это делать? – Прежде всего, если начать с государства: свободным или рабским ты назовешь государство с тираническим строем? – Как нельзя более рабским. – Однако ж ты видишь, что там есть господа и свободные люди. – Да, вижу, но их совсем мало, а все государство в целом, да и самое в нем порядочное находится в позорном и бедственном рабстве. – Раз отдельный [тиранический] человек подобен такому же государству, то и в нем необходимо должен быть тот же порядок: душа его преисполнена рабством и низостью, те же ее части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая. – Это неизбежно. – Что же, назовешь ли ты такую душу рабской или свободной? – Я-то назову ее рабской. – А ведь рабское и тиранически управляемое государство всего менее делает то, что хочет. – Конечно. – Значит, и тиранически управляемая душа всего менее будет делать что ей вздумается, если говорить о душе в целом. Всегда подстрекаемая и насилуемая яростным слепнем, она будет полна смятения и раскаяния. – Несомненно. – Богатым или бедным бывает по необходимости тиранически управляемое государство? – Бедным. – Значит, и тиранически управляемой душе приходится неизбежно быть всегда бедной и неудовлетворенной. – Да, это так. – Что же? Разве такое государство и такой человек не преисполнены неизбежно страха? – И даже очень. – Где еще, в каком государстве, по-твоему, больше горя, стонов, плача, страданий? – Нигде*. ____________________ Полностью тут: http://rushist.com/index.php/philosophical-articles/5453-platon-gosudarstvo-9-kniga-chitat-onlajn